От соседей нам стало известно, что XV танковый корпус также форсировал реку. Правда, его дальнейшее продвижение еще долго задерживалось противником, стойко оборонявшим крупный населенный пункт Эррейн. В результате этого противнику удалось блокировать столь необходимые для автомашин дороги.
Левый сосед, XIV моторизованный корпус, который после артиллерийской подготовки начал наступление с Амьенского плацдарма, не смог развить наступление танков, очевидно, ввиду наличия здесь обширных минных полей. В дальнейшем корпус развернулся на юг, так что наше продвижение проходило позже без связи с ним.
Наступление 5 июня, кроме овладения высоким берегом реки, дало также такой выигрыш пространства южнее Соммы, что ночью были переброшены через реку первые батареи. Но оставалось еще неясным, разбит ли противник или же он будет пытаться организовать упорную оборону в глубине своей позиции. В такой ситуации донесения, могущие прояснить этот важнейший вопрос, обыкновенно отсутствуют. Туман неизвестности – единственное, что на войне есть всегда, – скрывал от нас обстановку и намерения врага.
Неосторожное продвижение вперед может привести к тяжелому поражению. С другой стороны, потеря нескольких часов может дать противнику возможность организовать новые оборонительные позиции, которые затем снова придется прорывать с большими потерями.
Военачальнику, который в такой обстановке будет ждать, пока надежные донесения не прояснят ему положение на фронте, вряд ли улыбнется военное счастье. Он неизбежно упустит выгодный момент. По этой причине ранним утром 6 июня я уже был на выдвинутом на южный берег Соммы командном пункте 46-й дивизии. Конечно, после напряжения вчерашнего дня войска еще не совсем пришли в себя. Я указал на необходимость незамедлительно начать преследование, т. к. дивизия, по-видимому, не имела непосредственного соприкосновения с противником. Затем я поехал вперед, приказав начать выдвижения подразделениям 42-й дивизии, которые не имели приказа, хотя перед ними слышался шум боя, и прибыл в
правофланговый полк корпуса. Полк, собственно, был готов к наступлению, но хотел выждать результатов артиллерийского обстрела лежащей перед ним деревни Куази, прилегающих высот и опушек леса. Разведданных о противнике не было. Так как я предполагал, что ни деревня, ни высоты, ни опушки леса не заняты противником, я приказал командиру немедленно выступить широким фронтом, но в расчлененных боевых порядках. Если противник действительно находится перед фронтом, он обнаружит себя и будет подавлен артиллерией. При наступлении в указанном мною порядке не надо было опасаться больших потерь. Так как командир, очевидно, сомневался в правильности моего решения, я сам поехал вперед на своем легковом автомобиле. Мы достигли въезда в деревню Куази и натолкнулись на баррикаду, которую никто, однако, не защищал. Из деревни доносились одиночные выстрелы, очевидно, отставших солдат. После короткой разведки мы въехали в деревню, которую противник оставил, так же как и прилегающие высоты и опушку леса. С этими сведениями я вернулся в полк, который к этому времени уже выступил, и рекомендовал ему в будущем самому производить разведку. Естественно, командир корпуса существует не для того, чтобы изображать из себя разведывательный дозор. В данной обстановке, однако, был необходим яркий личный пример, тем более что войска еще не знали меня, и я был уверен, что предварительным условием действительного преследования является инициатива начальников. Особую радость доставил мне восторг моего адъютанта обер-лейтенанта фон Швертнера и моего молодого водителя фельдфебеля [Фрица] Нагеля, вызванный нашим случайным разведывательным рейдом.
Вечером я побывал в двух полках 27-й дивизии, которые наступали на деревню Сейсмон. Несколько неожиданно я остановился на переднем крае у одного командира роты. После того как он информировал меня об обстановке, он счел уместным в свою очередь воспользоваться присутствием высокого начальника. Я должен был, лежа на животе, разложить мою большую карту и подробно информировать его об общей обстановке, насколько я ее сам знал. Только после того, как я утолил его жажду знаний, я смог поехать обратно, взяв одного раненого, который также горячо интересовался моей информацией об обстановке. К счастью, обратный путь был недолог, т. к. командный пункт корпуса был перенесен за это время ближе к фронту в лес.
7 июня была введена в бой на правом фланге корпуса 6-я пехотная дивизия, которая еще за день до этого выдвинулась на южный берег Соммы. Бравые вестфальцы, которые всегда были хорошими солдатами, показали замечательное стремление к продвижению вперед. Когда я утром прибыл в эту дивизию, я узнал, что сильно пересеченный участок Пуа, который мог быть хорошим прикрытием для противника, был преодолен, городок Пуа уже был взят, а полк стремительно наступал на деревню, расположенную по ту сторону этого участка. Правда, Пуа и дороги, ведущие в этот городок, находились под довольно неприятным воздействием огня дальнобойной артиллерии противника. Несколько развеселил нас один водитель машины с боеприпасами, который во время обстрела дороги искал укрытия под своей машиной, нагруженной снарядами.
Вечером я вновь был в одном полку 46-й дивизии, который располагался еще перед рубежом реки Пуа. Но и здесь удалось к вечеру оставить этот рубеж позади, после того как было обеспечено необходимое взаимодействие с тяжелым оружием и артиллерией, взаимодействие, которое здесь сначала было плохо организовано.
27-я дивизия, которой пришлось вести самые тяжелые бои, была отведена во второй эшелон, т. к. преследование развивалось в хорошем темпе. Ее должна была сменить на левом фланге корпуса только что приданная ему 1-я кавалерийская дивизия.
8 июня продолжалось преследование, причем темп снова задавали вестфальцы. 46-я дивизия донесла о 100 вражеских танках, против которых были направлены штурмовики. Однако захватить эти танки, используя налет штурмовиков, не удалось. Они скрылись, хотя при более решительных действиях их можно было захватить.
Ход боев 7 и 8 июня дал возможность командованию корпуса судить о том, что разбитый противник не в состоянии оказывать сопротивление, кроме как на непродолжительное время и на отдельных участках. Можно было предполагать, что противник стремится спасти оставшиеся силы, отведя их за Сену. За нижним течением этой реки он будет, вероятно, пытаться снова организовать сопротивление, используя еще оставшиеся резервы. Корпус должен был, следовательно, сделать все, чтобы как можно быстрее форсировать Сену, прежде чем враг найдет время и возможность организовать оборону реки. Хотя корпус к вечеру 8 июня был еще в 70 км от Сены, командование корпуса отдало приказ дивизиям первого эшелона не только достичь 9 июня Сены своими моторизованными передовыми отрядами, но и форсировать ее. Основная часть пехоты и артиллерии на гужевой тяге должна была быстрым маршем следовать за моторизованными отрядами, с тем чтобы на следующий день также достичь Сены. 6-я дивизия должна была форсировать Сену у Анделя, 46-я дивизия – у Вернона.
От войск требовалась чрезвычайная выдержка: им пришлось в течение четырех дней подряд вести бои и преследование. На войне бывают моменты, когда командир должен ставить самые жесткие требования войскам, если он не хочет упустить благоприятной ситуации, в результате чего войскам пришлось бы дорого заплатить за то, что было упущено.
8 данном случае в пользу быстрых действий говорили также оперативные соображения. Французы, видно, были еще полны решимости защищать Париж. Крупные силы противника занимали позиции вокруг Парижа, проходившие севернее города от Уазы до Марны. Если бы удалось быстро форсировать Сену ниже Парижа, судьба этих позиций была бы предрешена, т. к. войскам, занимавшим эти позиции, ничего не оставалось, как только быстро эвакуироваться из Парижа, если они не хотели подвергнуть себя опасности быть отрезанными. Обстановка, следовательно, диктовала командованию корпуса предъявить войскам высокие требования. Она требовала от командиров всех степеней смелой инициативы и быстрого принятия решений. Необходимо было использовать такую благоприятную ситуацию.
