Уже второй раз за свою недолгую жизнь — ей было еще только двадцать лет — Леонильда оказалась с человеком, который был могущественным, но импотентом. Старый маркиз де К., как Казанова вынужден его называть (Анна Мария, Леонильда и сын Леонильды, другой маркиз де К. были живы, когда он писал мемуары в конце 1780-х годов), страдал от подагры. Он не мог стоять, когда его молодая жена познакомила его с шевалье де Сенгальтом. Леонильда, как заметил Казанова, выросла на несколько дюймов, но не утратила своей девичьей порывистости — она побежала прямо в объятия отца. Маркиз поцеловал его в губы, что удивило Джакомо только отчасти, поскольку, как он пишет, традиции масонства редко, но встречались среди дворянства старого поколения в этой части Италии.

Казанова и Анна Мария засвидетельствовали друг другу свою дружбу и обсудили дела своей дочери. Хотя Леонильда удачно вышла замуж и Анна Мария получала выгоду от ее брака, мать беспокоилась, что ее дочь несчастна: девушка хотела иметь и ребенка, и любовника. Старый маркиз был нервным и негодным в постели, но он бы, возможно, смог поверить, что будущий ребенок от него. Анна Мария и Казанова наверняка помнили молодую женщину во Фраскати, побывавшую в аналогичных обстоятельствах.

Мать, дочь и Казанова вышли в сад. Стоял жаркий день, но в саду имелись тенистые беседки, и холодная весна охлаждала дом. Во многом место действительно походило на сады Фраскати. Как представляется, вся троица была замешана в том, что случилось дальше.

Это один из самых удивительных эпизодов мемуаров и практически уникальное признание в кровосмешении. Приводится конкретный контекстуальный фон: Леонильде нужен был ребенок, Анна Мария была заинтересована найти ей самого молчаливого любовника, и тогда практиковались в значительной мере отличные от современных ценности — в определенных церковных кругах серьезной озабоченности инцестами не было, а в семейной жизни не хватало приватности. Но факт инцеста оставался. В печальной нисходящей траектории второй половины жизни Казановы его роман с Леонильдой выделяется как короткий миг эротического счастья, окрашенного, возможно, желанием вернуть свою молодость с Анной Марией, а также и изучить все границы интимного опыта.

То, что начиналось как шок, вскоре обратилось в фарс. Казанова, возродив свою сексуальную уверенность самым неортодоксальным образом, затеял серьезный роман с горничной Анны Марии, Анастасией. Это была неудачная идея. Каждый человек, в том числе старый маркиз, высмеивал пару, особенно после того, как Анастасия призналась Леонильде в домогательствах к ней их «гостя в летах». «Аппетит, — как замечал Казанова, ублажая по ночам Анастасию, — приходит во время еды». С Леонильдой он, по его словам, встретился в саду «еще только два или три раза». Он словно вернулся к себе прежнему, и все недолгое время они жили счастливо. Естественно, так не могло продолжаться вечно. Старый маркиз знал, что средства Казановы значительно истощены, что он был отцом Леонильды, а также и о переданном им несколько лет назад через Анну Марию приданом для дочери. Маркиз вернул его Казанове обратно, все пять тысяч дукатов, и Казанова взял деньги. Эго было его платой за отъезд.

Он отправился обратно в Рим через Монте-Кассино в сентябре 1770 года. У него были деньги и легко на душе, несмотря на то, что он оставил двух любимых им женщин.

Несколько недель спустя Леонильда обнаружила, что беременна.

Поселившись в Риме в доме у Пьяцца ди Спанья, где он жил в 1745 году и останавливался в 1760 году, «в красивой квартире с видом на испанское посольство», Казанова вскоре принялся завоевывать местное общество. Он снова был в форме и необычным образом совратил дочь хозяйки жилья, Маргариту Полети, купив ей искусственный глаз у британца-окулиста, Джона Тейлора, служившего Георгу III. В ночных беседах в спальне Казановы девица призналась, что потеряла свою девственность с жившим рядом молодым портным в присутствии другой девушки-подростка. Это была знакомая история для Казановы, чей первый сексуальный опыт произошел при сходных обстоятельствах. Джакомо устроил встречу с Маргаритой, ее подругой Вирджинией Буонаккорси и их соблазнителем, Маркуцио. Ему доставляла удовольствие интрига, и все чаще ему нравилось смотреть. Достигнув сорока пяти лет, Казанова впутался в беспорядочную связь вчетвером, которую находил интересной во многом из-за молодого Маркуцио и, вполне возможно, своих воспоминаний о К. К., М. М., Нанетте и Марте. «Любя обеих [девушек] и чувствуя величайшую тягу к молодости, я часто с удовольствием смотрел, как он исполняет любовные подвиги». Но глаза венецианца оставались глазами знатока и, вероятно, извращенца. Ему нужна была дополнительная стимуляция для возвращения того, что когда-то давалось слишком легко. «Я был очень рад заметить, что вместо того, чтобы завидовать наслаждению Маркуцио и его способностям, я обнаружил, что он был так щедро одарен природой, что, когда я увидел его орудие, то почувствовал благотворное влияние на место, наконец разделившее радости по мере роста наслаждения от вида юноши более красивого, чем Антиной, и исцелившего меня».

Примерно в это же время в жизнь Казановы вернулся де Берни. Хотя они не контактировали с конца 1750-х годов, общее пребывание в Риме позволило им сейчас возобновить дружбу и соучастие в плохом поведении, начавшееся с Венеции и М. М. Кардинал де Берни был теперь в Церкви ведущей фигурой, но открыто имел любовницу, известную в городе светскую львицу, принцессу Санта-Кроче.

Описание, которое Казанова дает римскому высшему обществу того периода, совпадает с рассказами других путешественников. Подруга Санта-Кроче, принцесса Боргезе Агнес Колонна стала туристической достопримечательностью в сказочном дворце: британский консул в Турине, друг Казановы, посылал к ней молодых британских аристократов «поднабраться опыта», а лорд Честерфилд говаривал, что «ничто не обтесывает юношей сильнее, чем побывать между ногами синьоры Колонна». Казанова запросил у де Берни помощи в получении разрешения на время отпустить из монастыря двух молодых послушниц. Джакомо познакомился с ними через Маркуцио, который, хотя и спал с дочерью хозяйки квартиры Казановы и ее подругой, был влюблен в другую. Его возлюбленную звали Эмилия, и ее отправили в Институто ди Санта Катерина де Фунари вблизи Порта Сан-Паоло. Там же находилась и сестра Эмилии по имени Армелина. В монастыре Казанова увидел Армелину и воспылал к ней чувствами, решив в перспективе помочь юным сестрам обойти правила монастыря. Де Берни дал добро; все пошло как в старые времена.

Рассказы венецианца о Риме в 1770 году рисуют примеры масштабной коррупции в Церкви, иезуитской политики и сексуальной круговерти, которая всегда казалась самой разнузданной Казанове именно в этом городе. Позже Казанова оказался втянут в политический спор с церковными властями касательно послабления правил посещения монастыря — чтобы девушки могли знакомиться с будущими мужьями, а не выбирать между платком монахини и проституцией. Он потратил много времени на это — и много денег, чего не мог себе позволить — и на своих новых молодых друзей. Он часто брал их в театр и выучил своей венецианской игре с устрицами, которых любовники передавали из уст в уста. На описание этой сцены у пожилого Казановы ушло несколько страниц. Он тоже был счастлив, вместе с Маркуцио, когда девушки попросили показать им различия между мужскими и женскими половыми органами; счастлив своими занятиями и счастлив рассказывать обо всем благодарной аудитории в лице кардинала де Берни и его королевской любовницы. Таким был тогда Рим для Казановы: кофейни улицы Кондотти, устрицы в тавернах у Испанской лестницы и постели девушек, достаточно молодых, чтобы годиться ему в дочери.