Мысленно выругавшись, Майкл проворчал:

– Бренди у тебя есть?

Бренди требовалось даже не от боли, а для того, чтобы прочистить мозги.

Антония с улыбкой кивнула:

– Разумеется, есть. Контрабандное французское бренди. Все-таки приходится признать, что эти ублюдки могут делать хоть что-то хорошее. Садись вот в это кресло, Мигель. Тут тебе будет удобнее.

Она прошла в дальний угол комнаты и смыла кровь с рук. Затем, взяв с маленького столика хрустальный графин и бокалы, налила две порции и вернулась к гостю – босая, в распахнутом халате и, как всегда, необычайно женственная и соблазнительная.

– Спасибо. – Майкл поудобнее устроился в кресле и взял один из бокалов. Сделав глоток, сказал: – Мне также потребуется новая рубашка. Может быть, Лоренс одолжит мне какую-нибудь? Сейчас в Саутбруке в предвкушении моей свадьбы собралось множество гостей, и я не могу быть уверен, что проскользну в дом незаметно. Я оставлю свой сюртук здесь, если ты займешься им.

– Не беспокойся, Мигель, я сделаю все, что ты захочешь, – с хрипотцой в голосе ответила хозяйка.

Последние слова Антонии прозвучали как весьма прозрачный намек, однако Майкл предпочел его не заметить. В некоторых ситуациях эта женщина оказывалась чрезвычайно полезна, но, к сожалению, она была не очень умна.

Заставив себя улыбнуться, Майкл отметил:

– Спасибо, дорогая. Я всегда ценил твою верность и твою находчивость.

– Но ты все равно намереваешься жениться на своей малышке, не так ли, Мигель?

Он посмотрел на нее поверх своего бокала и кивнул:

– Да, совершенно верно.

– Миледи, я доставил вашу драгоценную посылку едва ли не к порогу шикарного особняка, – сообщил дворецкий, поморщившись.

Антония, сидевшая у камина, взглянула на него с усмешкой:

– Ревность совсем не идет тебе, Лоренс.

Широкоплечий дворецкий – она ничего не знала об этом таинственном человеке – стоял у двери ее спальни. Через всю левую щеку Лоренса – Антония даже не знала, имя это или фамилия, – протянулся широкий неровный шрам, но и при этом дефекте он был довольно привлекательным мужчиной (разумеется, так считали только те женщины, которым нравились грубоватые мужчины с невероятно широкими плечами).

Снова поморщившись, Лоренс проворчал:

– Не знаю, как с ревностью, но у меня-то по крайней мере есть чувства, чего не скажешь про маркиза Лонгхейвена. Он всегда был холодным. Я даже удивился, увидев всю эту кровь. Мне казалось, из него должна течь ледяная вода.

– Ты ошибаешься, – возразила Антония. – Уверяю тебя, он совсем не такой.

Уж она-то прекрасно знала: в Майкле не было ничего холодного, он весь был словно пламя, без намека на дым. Причем пламя это могло в любой момент спалить каждого, кто, проявив неосторожность, прикоснется к нему.

И конечно, Майкл всегда делал то, что следовало делать. Он был блестящим как ограненный алмаз, и граней у него было великое множество.

– Выходит, он отказался остаться на ночь? – спросил Лоренс, приподняв бровь.

– Откуда ты знаешь, что я предлагала?

– В ваших глазах, миледи, некоторое разочарование. Кроме того, я знаю, что вы наверняка это предлагали.

– Ты бесцеремонен, Лоренс, – заметила Антония, нахмурившись.

– А вы, миледи, очень заблуждаетесь, когда говорите о маркизе.

Антония пристально взглянула на дворецкого:

– Это не твое дело, ясно?

Она постаралась изобразить негодование, но у нее не очень-то получилось.

Лоренс же взглянул на нее с ухмылкой и спросил:

– Миледи, вы серьезно?

Она тут же кивнула:

– Абсолютно серьезно. И еще кое-что, Лоренс… Возможно, ты не заметил, но маркиз приехал сюда с ножевой раной в боку. Причем рана оказалась довольно болезненной. Следовательно, постельные игры никак не входили в его планы.

– Что касается раны, то от меня это обстоятельство не ускользнуло. Ведь именно я вытирал с пола следы крови до самой вашей спальни. А затем я дал ему чистую рубашку и подвез поближе к его роскошному дому, чтобы он мог проникнуть туда незаметно. Неужели вы все это уже забыли, миледи?

– Нет-нет, не беспокойся. Твое усердие всегда оценивается по достоинству, разве не так?

Лоренс, хотя и считался дворецким, выполнял в доме Антонии множество обязанностей. И если уж откровенно, то он был совершенно незаменим. Управлял ли Лоренс каретой, изображал ли слугу, подавая кларет ее гостям, или же выполнял любые другие задания – иногда довольно необычные, – он все делал добросовестно и при этом был чрезвычайно осмотрителен.

– Вам сказать, какое я хотел бы получить вознаграждение? – осведомился Лоренс, переступив порог спальни.

Он медленно прошелся по комнате, приблизившись к хозяйке, и каждым своим движением этот могучий мужчина напоминал подкрадывающегося к добыче хищника.

Перед тем как отвезти Лонгхейвена домой, он оделся, но теперь опять был в халате. Причем халат то и дело распахивался, открывая мускулистую грудь, а темные глаза хищно поблескивали.

Казалось, что в такой обстановке, на фоне шелковых драпировок и персидских ковров, этот человек был совершенно неуместен – слишком уж грубый, слишком мужественный, – однако Антония, едва взглянув на него, почувствовала, что ее сердце забилось быстрее. И так случалось почти всегда, когда в глазах Лоренса появлялся этот блеск, – в такие минуты ее неудержимо к нему влекло, и было очень трудно воспротивиться этому влечению.

Однако на этот раз она заявила:

– Уже поздно. Я устала…

– Вы можете поспать потом, – сказал Лоренс и тут же добавил: – После этого вы будете спать лучше.

Ей следовало бы прогнать его.

Но, как всегда, она этого не сделала.

– После этого вы гораздо лучше спите, – продолжил Лоренс с хрипотцой в голосе, свидетельствовавшей о том, что ему требовалось.

Да, после этого она действительно спала лучше, но, просыпаясь, обычно сожалела о произошедшем. А то обстоятельство, что она пользовалась услугами Лоренса для кратковременного наслаждения, всегда тревожило ее и мучило совесть, в существовании которой она, впрочем, очень сомневалась.

Но сейчас она снова попыталась воспротивиться:

– Это несправедливо по отношению к тебе, Лоренс.

Тут он вдруг обнял ее и крепко прижал к себе. И Антония тотчас же почувствовала жар его тела и ощутила силу, его желания. Лоренс же, подхватив ее на руки, прошептал ей прямо в ухо:

– Не беспокойся, я могу сам позаботиться обо всем. Позволь мне любить тебя, Антония.

Она и на сей раз сдалась, хотя прекрасно знала, что опять будет сожалеть об этом.

Может быть, и неудивительно, что она никакие могла заснуть, но все же это ужасно раздражало.

Поднявшись с постели, Джулианна Саттон подошла к окну и, отдернув штору, уставилась в темноту. Молодой месяц едва освещал крыши соседних домов и, казалось, превращал их окна в пустые глазницы.

Еще два дня.

Через два дня она должна выйти замуж. То есть послезавтра.

При мысли об этом по спине девушки пробежал холодок. Да, конечно, она почти всю свою жизнь знала, что однажды выйдет замуж за маркиза Лонгхейвена, Но сейчас слово «послезавтра» пугало ее.

Ведь она никак не ожидала, что ей придется выйти замуж за другого человека, пусть даже этот человек – маркиз Лонгхейвен.

Джулианна почти не сомневалась: если бы Гарри был жив, она бы так не нервничала.

Ах, Гарри… Какая у него была чудесная беззаботная улыбка…

Тихий стук в дверь прервал ее раздумья.

– Да, войдите!

Дверь тут же открылась, и послышался мужской голос:

– Еще не спишь? Я увидел свет под твоей дверью. Какого черта ты не спишь в такой поздний час?

– Я могла бы задать тебе тот же вопрос, – ответила Джулианна, когда ее старший брат вошел в комнату.

Вместе с братом к ней «вошел» также и сильный запах бренди, а вот свой галстук братец, очевидно, уже где-то потерял. Малькольм вернулся домой довольно поздно, к тому же немного растрепанный, так что нетрудно было догадаться, где он был и чем занимался. В очередной раз поразившись разнице между мужчинами и женщинами (первые могут делать все, что заблагорассудится, а вторых всегда и во всем ограничивают), Джулианна с язвительной усмешкой заметила: