Розамунда медленно протянула к нему руку и робко шагнула вперед, исполненная радостного предвкушения. Только теперь она не испытывала никакого страха. Она знала, что, даже если он отвергнет ее, скажет что-то недоброе, она сумеет это пережить. За последние месяцы в ней что-то изменилось. Пожалуй, прибавилось храбрости. Теперь она не сомневалась, что выдержит все испытания, которые готовит ей судьба. Возможно, да, возможно, подумала Розамунда, зрелость действительно лучше, чем цветение юности.

– Роза… – Голос отца был таким родным, таким знакомым.

И она бросилась в его объятия. Уткнувшись лицом в грудь родному человеку, она с жадностью вдохнула знакомые с детства запахи его любимых сигар и хвойного одеколона.

– Моя горячая, красивая, упрямая девочка…

– Папа, папочка, – задыхаясь, прошептала она, – я так соскучилась.

Когда он дрожащей рукой коснулся ее волос, Розамунда изо всех сил зажмурилась, чтобы слезы не хлынули потоком. Сделав над собой усилие, она выпрямилась и взглянула в родное лицо. Он постарел со дня их последней встречи. Виски стали совсем седыми.

– Почему ты уехала? – прошептал он. – Почему сбежала из Эджкумба? Я знаю, ты злилась на меня, на Хелстона, на всех нас. Ты всегда восставала, когда тебя пытались заставить что-то сделать. Но почему ты бросила… меня?

Она глубоко вздохнула, по телу пробежала дрожь, но все же ответила откровенно, без обиняков:

– Потому что ты больше заботился о приличиях, чем обо мне, папа. Потому что я тебя разочаровала, и ты перестал уважать и любить меня. И я не могла провести всю оставшуюся жизнь с человеком, который всегда хотел бы видеть на моем месте кого-то другого. А ты думал только о нашем имени и о том, что я его запятнала.

В его глазах появился прежний металл.

– Приличия – это все, девочка. Уверен, сейчас ты это понимаешь, как никто другой. А тогда я действовал только в твоих интересах. Я знал, что будет, если ты не выйдешь замуж за Хелстона. – Голос отца был тверд. – Никто не взял бы тебя замуж. Тебе пришлось бы остаться старой девой и до самой смерти прятаться в тени Эджкумба. Кроме того, я сделал это и для твоей сестры. Твой позор уменьшил бы и ее шансы на хорошую партию. Но прежде всего…

– Что? – уже без особого интереса спросила Розамунда. Надежды на отцовскую любовь быстро таяли.

– Я сделал это потому, что ты его любила. Об этом все знали. В течение двух лет ты вся светилась при одном только упоминании его имени. – Он закрыл лицо ладонью и добавил: – Я сделал это, потому что любил тебя, Роза, а не только из-за приличий.

Розамунда подняла голову и вгляделась в пронзительные валлийские глаза отца, так похожие на ее собственные. Она чувствовала, как он дрожит от едва сдерживаемых эмоций.

А граф продолжал:

– Генри Сент-Обин, возможно, по-своему любил тебя, просто не осознавал этого. И он ни за что не осмелился бы погубить твою репутацию, не думая о последствиях.

Люк кашлянул.

Только теперь Розамунда вспомнила, что в комнате есть кто-то еще.

Унижение было полным.

– Вы, конечно, правы, сэр, – сказал Люк, подошел к столу и забарабанил пальцами по свободному от книг пространству. – Именно поэтому я не перестаю задавать себе один и тот же вопрос: почему мой брат ничего не предпринимал? Я, конечно, мог бы бросить женщину в беде. Но не Генри. Он был джентльмен до мозга костей. Погубив репутацию Розамунды, он мог очаровать ее, уверить, что любит, даже если бы при этом лгал. Но тогда ему пришлось бы повести ее к алтарю. А сделать это ему явно что-то мешало. Существовало какое-то препятствие. Преграда, о которой ни один джентльмен не станет говорить вслух… – Он на некоторое время умолк, обошел стол и присел на край. – Но дело в том, что я не джентльмен и могу говорить, о чем мне вздумается. Я вдруг подумал, что ответ может быть очень простым. А поездка в экипаже с сестрами, очень похожими друг на друга и волосами, и фигурой, натолкнула меня на мысль, что произошла элементарная путаница…

В комнате повисло молчание, такое напряженное и тяжелое, что Сильвия еще больше съежилась в своем кресле. Теперь она рыдала в голос.

– Нет, прошу вас, – взмолилась она и бросила испуганный взгляд на отца, который, пожалуй, только сейчас заметил, что младшая дочь тоже находится в комнате.

Прежде чем граф сумел вставить хоть слово, опять заговорил Люк:

– Леди Сильвия, в прошлый раз вы выбрали определенный курс, которым неуклонно следовали. Не думаете ли вы, дорогая, что можно испробовать и какой-нибудь другой?

Розамунда моментально бросилась на защиту. Она не могла видеть сестру такой несчастной.

– Оставьте ее! Да и при чем тут какая-то поездка в экипаже?

– Минутку! – Люк поднял руку. – Пусть скажет леди Сильвия.

Сильвия не сводила глаз со своих пальцев, которыми машинально водила по замысловатому узору на подлокотнике кресла.

– Генри сказал, что любит меня. Обещал, что сделает, как я скажу. Я сделала неправильный выбор.

Розамунда так сильно сжала кулаки, что побелели костяшки пальцев.

– Я трусиха, – тихо сказала Сильвия, не глядя ни на кого. – Я не смогла признаться, что это меня видели на берегу в Перрон-Сэндс те ужасные люди. У меня не хватило смелости рассказать все даже Розамунде. Когда она решительно отказала Генри, я предложила ему подождать, чтобы убедиться… не имели ли наши скандальные действия последствий. Ведь я могла забеременеть. Мы решили подождать месяц. Чтобы было больше времени для принятия решения. Короче говоря, мы выбрали самый трусливый выход – не делать ничего. – Она понуро склонила голову. – Но потом, – она обернулась к Розамунде, – ты сама решила вопрос, сбежав в Шотландию с каким-то неизвестным, впоследствии оказавшимся чудовищем и садистом. После этого Генри сказал своему отцу, что хочет жениться на мне. Герцог пригрозил выгнать его из дому и лишить наследства, если он осмелится жениться на девице из семейства, в котором женщин так плохо воспитывают. – Сильвия покосилась на Люка. – Так что вы глубоко ошибаетесь, сэр. Ваш брат был вполне способен бросить женщину. Он не желал ни жить в бедности, ни пользоваться подачками моего отца. У Розамунды голова шла кругом.

– Ты любила Генри, – сказала она. Ей требовалось произнести эти слова вслух, чтобы поверить в них.

– Теперь уже не знаю, – вздохнула Сильвия, отводя взгляд. – Мне тогда не было и шестнадцати. Я была польщена вниманием и проявлениями любви самого красивого молодого человека в округе. Мы впервые встретились на прогулке. Он восхищался мной, а мне этого так не хватало. Это было захватывающее, волнующее приключение. – Она подняла глаза и постаралась поймать взгляд Розамунды. – О, дорогая, мне так жаль!

– Тебе жаль? Жаль? – Розамунде не хватало воздуха. Ее душил гнев, который, казалось, разлился по всему телу, так что даже кончики пальцев стали горячими. – Ты… ты обманула меня, свою родную сестру. Ты позволила мне жить с постоянным чувством вины десять лет! Ты вообще когда-нибудь собиралась рассказать мне правду? – Вздохнув, она с усилием проговорила: – Я тебя считала совсем другой.

– Ах, Роза, – выдохнула Сильвия, и слезы снова покатились по ее щекам. – Ты всегда возлагала на окружающих большие надежды. Я не была такой хорошей и правильной, как ты. И не могла быть. Но все же я тебя не предавала. Еще до того, как герцог положил конец всем планам Генри, я отказала ему, потому что ты моя сестра, и я люблю тебя. Разве это ничего не значит?

Розамунда чувствовала, как громко стучит в висках кровь. Щемило сердце.

– Пойми, если бы тогда ты сказала правду, мы бы вдвоем нашли выход. Ты бы отправилась с ним в Шотландию и вышла замуж. А я бы избежала ужасного брака.

– Да. Ошибки всегда хорошо заметны по прошествии времени, – прошептала Сильвия. – Я действительно очень сожалею о своем позорном поведении. Понимаю, что не в моих силах убедить вас думать обо мне лучше. И ненавижу оправдываться в том, чему нет оправданий.

– Браво, леди Сильвия, – вмешался Люк с улыбкой, правда, слегка кривоватой. – Нечасто удается стать свидетелем столь мужественного поступка.