Брат и сестра пробежали по влажной траве, и Финн приказал оседлать свежих коней. В конце подъездной аллеи они разъехались в разные стороны, и Финн обещал, что Розамунда получит сообщение от него еще до наступления темноты.

– Роза, – сказал он, сидя на спине своего серого мерина, – ты назвала его Люк.

Он ни о чем не спрашивал ее восемь лет назад. Немало удивившись неожиданному вопросу, она, вздернув подбородок, ответила:

– А тебя я называю Финн.

Брат широко улыбнулся и, похлопав коня по крупу, чтобы успокоить, сказал:

– Однажды тебе придется мне рассказать, что произошло на самом деле. Я никогда не спрашивал…

Она перебила:

– И никогда не спросишь.

Финн устремил долгий взгляд куда-то за горизонт и медленно кивнул:

– Знаешь, а ты так же упряма, как отец. – Прошло еще несколько мучительно долгих минут, прежде чем он повернулся к ней и грустно улыбнулся. В его глазах застыла боль. Прошли годы, но он так и не смирился с потерей сестры, которую любил больше всех.

Она отвернулась.

– Пожалуйста, не говори ничего. Я не вынесу. Он никогда не простит меня за то, что я поступила наперекор его воле. А я не прощу предательства. Что ни говори, он отвернулся от меня в самый тяжелый момент. Все годы, когда я была уверена, что он меня любит…

– Он никогда не переставал любить тебя. Роза. Просто он упрям, как и ты. Кроме того, тебе никогда не требовалось его прощение. Я точно знаю, что ты никогда не пыталась помириться с ним.

– Потому что отец никогда не пошел бы на компромисс, неужели не понятно?

– Сестренка, я не помню случая, чтобы ты даже не попыталась сделать то, к чему стремилась. Что же тогда с тобой случилась? Выходит, ты вовсе не такая сильная и волевая женщина, какой я тебя считал?

– Или, возможно, я поумнела и поняла, что нет смысла добиваться невозможного. Не хочу бороться за то чего все равно не смогу получить. Я устала от полного, абсолютного неприятия, от пинков и зуботычин. В переносном смысле, конечно.

– И все же, – лукаво усмехнулся Финн, – ты сегодня пришла сюда по собственной воле, намереваясь попросить отца о помощи.

Розамунда попыталась твердо встретить взгляд брата, но тут же отвела глаза.

– Ты никогда не умела ничего от меня скрывать, – фыркнул Финн. – Он любит тебя?

Этот самый вопрос огнем горел в ее мозгу в течение последних двух дней.

– Зачем отвечать, если ты умеешь читать мысли? Финн засмеялся:

– Несчастный человек!

– Напомни, почему я тебя люблю.

– Потому что я чертовски красив и обладаю неповторимым шармом. Ну и, конечно, из-за моей удивительной скромности.

– Ты скромен, как настоящий павлин. И кстати, ты что, лысеешь?

– Я вовсе не лысею! – возмутился Финн. – С чего ты взяла? Я…

– Попался! – воскликнула Розамунда и, прежде чем брат успел придумать достойную реплику, поскакала прочь. А Финн выкрикнул ей вслед несколько коротких, но весьма содержательных фраз.

Уже давно у нее на сердце не было так легко и тепло.

Она не сомневалась, что Финн будет сколько надо рыскать по округе, чтобы добыть для нее необходимые сведения. Она почти забыла чувство надежности, которое дает любовь семьи, и лишь теперь поняла, как ей этого не хватало.

Около пяти часов принесли записку от Финна. Розамунда была очень занята, раздавая поручения слугам, которые, когда угроза чумы оказалась ложной, мало-помалу возвращались. На это ушло время. Потом она долго была в саду, собирая цветы для герцога и его бабушки, – словом, делала все, чтобы только не заходить в комнату Люка до того, как прибудет письмо.

Взяв вазу, предназначенную для герцога, она побежала вверх по ступенькам, одновременно читая записку, и едва не налетела на двух лакеев, выносивших медную ванну. Войдя, она обнаружила Грейс, которая читала герцогу вслух. Она сидела рядом с кроватью, как всегда безупречно элегантная, в одной руке держа книгу, а другой сжимая пальцы герцога. Розамунда едва не уронила вазу.

Очаровательная вдова прервала чтение на полуслове и вопросительно взглянула на вошедшую.

– О, Розамунда, мы давно вас ждем.

«Мы». Она сразу возненавидела это слово, которое определенно не включало ее.

– Да, наверное, но я не хотела врываться, пока не разузнаю хоть что-нибудь.

Грейс и герцог повернулись к ней, и Розамунда уже в который раз отметила, как они прекрасно смотрятся вместе. Удивительно красивая пара, причем красота эта основана на контрасте. Его едва сдерживаемая грубая сила и ее хрупкая женственность. Она вздохнула:

– Ну и как, удалось? – спросили они хором.

– Я получила записку от брата, – ответила она, опуская глаза и уставившись на смятый листок бумаги. – Он упоминает о Теодоре Тэнди, подруге Аги Фелпс, которая на время потеряла зрение, но теперь поправляется. И ее зрение восстанавливается.

– Он сам видел ее? Он уверен в этом? – хриплым от напряжения голосом спросил Люк и приподнялся на кровати.

Розамунда не могла отвести взгляд от нежной руки Грейс, которую та положила на грудь герцога, чтобы помешать ему встать. Люк был похож на пантеру, рвущуюся на свободу из своей весьма комфортабельной клетки.

– Не торопись, – раздался мелодичный голос Грейс, – позволь ей договорить.

– Он как раз едет к ней, чтобы лично во всем убедиться. Как только сможет, он сообщит все, что узнает.

Люк снова опустился на подушки. Он вел себя как черный дьявол, каковым и был в прошлом. Розамунда посмотрела на его руки и убедилась, что ярко-красная сыпь бледнеет.

Грейс перевела взгляд с Люка на Розамунду, и ее лицо на мгновение исказилось от боли. Но она быстро справилась с собой, поправила подушку больного и встала.

– Если не возражаете, я загляну к герцогине, а потом немного отдохну.

Люк подался к Грейс, и она с улыбкой погладила его пальцы.

– Спасибо, – с большим чувством проговорил он.

– Мне было приятно, – ответила она и, быстро пройдя мимо Розамунды, скрылась.

Рядом с этой совершенной во всех отношениях женщиной Розамунда чувствовала себя неуклюжим чучелом, состоящим только из локтей, коленок и угловатостей. Как ей далеко до мягких изгибов изящной фигуры графини и ее изумительных светлых локонов! Боже, что с ней? Неужели она обречена всю жизнь, влюбляться в мужчин, отдавших свое сердце кому-то другому? Странно все это. Нелепо.

Грейс Шеффи могла дать герцогу то, что ему было необходимо в первую очередь, – наследника. Это красивое семейство будет устраивать грандиозные приемы в саду и роскошные пикники. Розамунда представила себе двух или трех аккуратно одетых детишек в сопровождении гувернантки. Видимо, для полноты картины проклятое воображение подбросило ей еще один штрих – симпатичного спаниеля, со звонким лаем устремляющегося за палкой, которую бросает ему старший из детей – мальчик.

А Розамунда могла только ненадолго развлечь Люка. Она не имела возможности выполнить заветное желание герцогини, мечтавшей о правнуке. Она не могла бы стать настоящей герцогиней, всеми почитаемой и любимой.

Если честно, Розамунда всегда предпочитала другое времяпрепровождение. Ей больше нравилось гулять по каменистым пляжам Кеннет и Перрон-Сэндс, скакать за громко лающими собаками на охоте, карабкаться в горы, плавать в озерах. В общем, она бы с радостью занималась чем угодно, кроме устройства великосветских приемов и бесед с напыщенными аристократами. Да это было и невозможно. Ни один из них не явится на прием, если на приглашении будет ее имя.

Чтобы еще больше усугубить положение, она имела наглость попросить герцога заняться с ней любовью. Он сжалился над ней и выполнил ее просьбу в точности. В результате она поняла, что безнадежно влюбилась в него, и теперь будет вынуждена уйти от единственного человека на свете, научившего ее радоваться.