– Успокойтесь, дорогая. Никто не стоит ваших слез.

– Вы ошибаетесь! Сэр Роули, он такой… Он возвышенный! Благородный! Бесконечно добрый!

Женщины! Ему не дано понять их. – Тогда в чем же дело?

Сильвия обратила на герцога заплаканные глаза.

– Мне не пристало выходить замуж за этого святого человека. И пожалуйста, не спорьте. Вам никогда не понять, какому остракизму нас подвергало общество в течение целого десятилетия. Мы же знакомы всего несколько недель. Люди признавали нас, пока мы жили здесь с вами и вашей бабушкой, считая, что мы сумели втереться к вам в доверие. Но теперь, когда разразился этот новый скандал… – В ее глазах застыл немой вопрос.

– Да, я знаю, – перебил Люк.

– Мы не можем больше оставаться здесь.

– Вы же не собираетесь ломать свою жизнь из-за подобной ерунды! Уверяю вас, Роули может себе позволить не обращать внимания на разговоры. Через две недели случится что-то еще, и о вас все позабудут. Мы утром уезжаем в Лондон, но вам было бы лучше остаться здесь и выйти замуж за Роули, поскольку всем окружающим понятно, что вы без ума друг от друга. Нет! – воскликнул он, не давая ей вставить ни слова. – Ничего не говорите. Я видел, как он на вас смотрит. У него глаза, как у новорожденного теленка. Кроме того, я его сто лет знаю и могу с уверенностью заявить, что никогда раньше он не выставлял себя полным идиотом. Он любит вас, можете не сомневаться. Так что не надо рядиться в платье мученицы. Оно вышло из моды еще во времена Крестовых походов.

Краем глаза Люк заметил, что они уже достигли подъездной аллеи и теперь экипаж движется под зеленым сводом столетних дубов. Он молча выругался. Кучер мог бы и не спешить.

А Сильвия посмотрела на герцога больным, затравленным взглядом.

– Пожалуйста, прошу вас, ваша светлость! – выпалила она. – Не заставляйте меня принять его предложение. Я не могу. – Она отвернулась и придвинулась к дверце, которую открыл лакей.

Люк всегда считал мужчин самыми упрямыми созданиями на земле. Однако дочери графа Туэнлина поколебали его в этом убеждении.

Лондон, Хелстон-Хаус

Люк получил особенное удовольствие, затачивая именно это перо в последний раз. Именно им он начал писать свою книгу в библиотеке Хелстон-Хауса, им же и закончит. Хотя в промежутке, конечно, было много других. Удобно устроившись за столом, он аккуратно обмакнул перо в хрустальную чернильницу и написал: Finis. Все же «конец» – приятное слово на любом языке. Применительно к работе, конечно.

После паузы он добавил последнюю цитату: «Война, сущ. Кровавая темно-красная арена, окрашенная лучшими и худшими представителями человечества». Он сложил листы бумаги и позволил себе углубиться в размышления по поводу проблемы, которая возникла только по его вине. Что теперь…

Раздался стук в дверь.

– Войдите! – крикнул Люк и полез в кармашек для часов, чтобы взглянуть на циферблат. Черт, день-то уже почти на исходе! – Что еще?

– Ваша светлость, ландо ожидает перед входом. Ее светлость просила сообщить вам…

– Убирайся вон!

Физиономия лакея приобрела свекольно-красный оттенок, совсем как любимое французское вино Люка, которое он недавно весьма выгодно приобрел у поставщика, то есть у контрабандиста.

– Она сказала, что, если вас придется ждать больше четверти часа, она сама возьмет вожжи.

Герцог сжал губы, чтобы не рассмеяться.

– Можешь сообщить ее светлости, что я скоро приду. И кстати, Тоби, напомни ей, что у нас остался всего лишь один более или менее приличный экипаж как раз после того случая, когда она в прошлый раз решила править сама.

Строгое воспитание не позволило Тоби расплыться в улыбке.

– Да, ваша светлость, – сказал он и с поклоном закрыл дверь.

Люк размял покрытые чернильными пятнами пальцы. За прошедшие две недели покалывание в руках стало намного слабее. Видел он почти нормально. Ему только иногда было трудно сфокусировать зрение, особенно когда он уставал. Бабушка тоже чувствовала себя гораздо лучше.

Продолжая разминать пальцы, Люк откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Даже работа не помогала избавиться от мыслей о Розамунде. Он всячески старался держаться от нее подальше, при этом, прилагая неимоверные усилия, чтобы облегчить ее возвращение в общество. Постоянное напряжение, вызванное тем, что он знал: она живет под его крышей и спит в комнате, расположенной в каких-то пятидесяти ярдах от его спальни, убивало. Он должен как можно скорее помочь ей встать на ноги, а потом поселить их с сестрой и старшую из вдов на нейтральной территории.

Пока что его идея водворения Розамунды в общество успеха не имела. А Люк ненавидел оказываться неправым. И тем не менее, создавалось впечатление, что общество изменилось. Он всегда знал, что большинство пэров королевства с высокомерной холодностью относятся даже к небольшим нарушениям в своих рядах. Но, будучи людьми, представители бомонда не могли не признавать особой привлекательности дурной славы.

Люк на это рассчитывал. И ошибся.

С тех пор как герцог и вдовствующая герцогиня Хелстон водворились в своем особняке в Мейфэре, на Портман-сквер, 12, приглашения стали прибывать мешками. Любая мамаша из провинции, привезшая в Лондон на сезон дочку на выданье, видя такое количество приглашений, зарыдала бы от зависти. При желании ими можно было оклеивать стены.

Кроме герцога и герцогини, на балы, ужины, музыкальные вечера, частные театральные представления и рауты приглашались «мадам Уайлд, Эшбертон, Шеффилд и Уинтерс». В некоторых приглашениях, вероятно, отправленных более смелыми людьми, упоминалась леди Сильвия. Но ни в одном не было «миссис Алфред Берд».

Верхушка общества вынесла свой приговор. Молча и окончательно, без права на обжалование.

Розамунде об этом не было известно. Ата просто отказывалась от всех приглашений. При некотором везении Розамунда, никогда не бывавшая в Лондоне и не знакомая с развлечениями сезона, могла никогда не узнать правды.

Однако ему придется действовать. И помочь ему может только один человек – графиня Шеффилд. Люк не испытывал ничего, кроме неловкости, обращаясь к ней. Ему не хотелось просить женщину, которая была удивительно обаятельной и невероятно привлекательной. К тому же она была влюблена в него со дня их первой встречи – ей тогда было десять лет.

Бабушка Грейс Шеффи жила в одной комнате с бабушкой Люка, когда они учились в школе для благородных девиц мисс Дилфорд. Это было более полувека назад. Люк не сомневался, что они еще тогда мечтали об объединении их семейств. Так что Люку предстояла горькая участь – разбить сердца сразу двух бабушек.

После смерти Генри Ата обратилась к нему, своему последнему родственнику, если не считать Мэдлин. Он игнорировал очевидное желание бабушки так долго, что это стало его вторым «я», хотя, если честно, он, вероятно, пытался искупить свою вину, активно занимаясь делами «Вдовьего клуба».

Обращаясь к Грейс с просьбой помочь женщине, которую он тайно любил, герцог предвидел катастрофу сразу на нескольких фронтах. Но делать было нечего. Чего бы это ему ни стоило, он вернет Розамунду в общество и увидит ее устроенной в комфортных условиях. И произойдет это в ближайшем будущем.

Как только ее начнут принимать в респектабельных домах, она станет счастливее.

И он сможет вернуться к прежней жизни. Пусть он будет один, но по крайней мере, у него перестанет щемить сердце всякий раз, когда он видит ее или даже просто думает о ней.

А тогда он примет решение относительно Грейс Шеффи. В ней было все, чего хотела Ата, все, чего должен был хотеть он – но не хотел. В глубине души он сомневался, что сможет пойти на это. Лучше уж сохранить репутацию человека, разбивающего сердца всех женщин.