Люк закрыл глаза рукой.

– Ты видишь хоть что-нибудь? – тихо спросила Розамунда. Ее ноги словно приросли к полу, и она все еще стояла в дверях.

– Абсолютно ничего. Иди сюда, – отрывисто приказал он.

Она подошла к кровати и поставила вазу с цветами на столик.

– Что ты принесла? – Он принюхался и сморщил нос. – Уже началась подготовка к похоронам?

– Ну что ты, еще есть надежда. Я же прочитала тебе записку брата. И ты должен проявить…

– Если ты произнесешь слово «терпение», я тебя убью, – перебил Люк.

Ей неудержимо захотелось расхохотаться. В конце концов, истерика – это не только бурные рыдания, но и неконтролируемый смех.

– Вовсе нет. Я только хотела сказать, что тебе надо проявлять больше терпимости к посетителям, чтобы у них не возникало опасений за свою жизнь. – Его губы скривились – то ли от желания рассмеяться, то ли от раздражения.

– Твой букет опять подобран с глубоким смыслом?

– Ну нет, пожалуй. Ворсянка еще не расцвела, но… – Она сама не знала, решится ли договорить фразу. – Здесь есть немного дымянки. Она излечивает от хандры.

Его губы снова скривились.

– Что ж, я это заслужил. Продолжай.

– Лавр для настойчивости…

– Совершенно ненужная черта, – перебил Люк, – если, конечно, перед тобой нет французов или пиратов.

– И глоксиния, обозначающая гордый дух. – Об остальных цветах она благоразумно решила умолчать.

– А что это за знакомый сладковатый запах? – Возможно, ты имеешь в виду туберозы?

– И ты выбрала их для… – Вопрос повис в воздухе.

– Для твоего удовольствия.

– Удовольствия? Какого черта это значит? Для какого удовольствия?

– Ну хорошо, для опасного удовольствия.

– Это уже занятнее, – протянул герцог. Розамунда мысленно поблагодарила Бога за то, что тепличный красный тюльпан – признание в любви – не имеет запаха.

– Что еще?

– Если ты будешь задавать столько вопросов, мне придется добавить болиголов и паслен.

– Как хорошо, когда ты рядом!

– К твоим услугам, – усмехнулась она.

– Розамунда, ты никогда не говорила, почему так сильно любишь… – Она замерла, ожидая продолжения. -…цветы.

– Наверное потому, что они ничего от меня не требуют, не задают вопросов, и кроме того… – Она заколебалась, но все же продолжила: – Они дар красоты и покоя в зачастую уродливом мире. Каждую весну они напоминают о возможности возрождения. И еще они могут выживать в суровых условиях почти без ухода.

Люк надолго замолчан.

– Хочешь, я почитаю тебе? – предложила она. – Грейс оставила книгу.

Лежащий в постели мужчина поджал губы. Его неподвижный невидящий взгляд заставлял ее чувствовать себя неуютно. Открыв книгу на заложенной странице, Розамунда прочитала вслух две или три строчки, после чего Люк потянулся к ней и схватил за руку.

– Не надо, – резко проговорил он.

– Я думала, тебе нравится… Грейс же читала…

– Это совсем другое дело! – отрезал он.

– Понятно, – пробормотала Розамунда, абсолютно ничего не понимая. Хотя, быть может, напротив, она понимала слишком хорошо. Ей стало больно.

– Да ничего ты не понимаешь!

– Думаю, что понимаю, – возразила она.

– Послушай, Розамунда, мне не нужна твоя жалость. Лучше ничего не говори. Я слышу сочувствие в каждом слове!

– Но это же абсурд! – возмутилась она. – Вряд ли кто-то мог бы сочувствовать тебе меньше, чем я. Все как раз наоборот. Неужели ты думаешь, что я не слышу и не понимаю: «Бедная Розамунда, какая она несчастная! У нее есть только цветы, сестра, мерзавец муж, к счастью, уже покойный, оставивший ее без единого фартинга, и отец, отказывающийся ее знать. Ей даже пришлось просить меня заняться с ней любовью».

Она замолчала и, к немалому удивлению, почувствовала облегчение. Ну вот, она все и сказала. Все, что ни в коем случае не должна была говорить.

– Попроси меня опять, – сказал Люк так тихо, что она даже усомнилась, не показалось ли ей.

– Что?

– Ты все слышала. – Он отвернулся. – Но я…

– Ради Бога, Розамунда. Я же не моту напрямик просить тебя отдаться мне.

– Не можешь или не хочешь?

– И то и другое. Понимай как знаешь. Все, что угодно, только бы заполучить тебя в постель. Здесь и сейчас. – Он сжал кулаки и прижал к глазам. – Я не могу этого вынести!

Он просил ее. Ему нужна была ее помощь, чтобы забыть о гнетущей беспомощности, которую он постоянно чувствовал. Пусть даже забытье продлится лишь несколько коротких мгновений. А ведь этот человек никогда в жизни никого ни о чем не просил! И она никак не могла ему объяснить, что получит от него больше поддержки, чем он от нее.

В груди сладко заныло. Он дает ей шанс еще раз побывать в раю, перед тем как ей придется уйти.

Розамунде хватило присутствия духа, чтобы запереть дверь.

– Розамунда! – Его рука снова легла на глаза.

– Я здесь.

Она сняла платье и корсет, потом, поколебавшись, избавилась от чулок и сорочки. Вряд ли она проявила бы такую же смелость – или бесстыдство? – если бы он мог ее видеть. В комнате было прохладно, и ее пробрала дрожь.

– Тебе помочь? – поинтересовалась она, подойдя к кровати вплотную.

– Я справлюсь! – прорычал Люк.

Она с интересом следила, как он рывком сдернул ночную сорочку, еще влажную после ванны. Когда они были в каюте, она не смотрела на его обнаженное тело. Чтобы не бояться, ей пришлось почти все время не открывать глаза. Но теперь… о, теперь она могла с наслаждением пить красоту его тела без смущения и страха.

Герцог Сент-Обин, бесспорно, был самым красивым мужчиной, которого она когда-либо видела. И он хотел ее. А она… она умирала от напряжения и самых разнообразных чувств, охвативших все ее существо.

Она оценила ширину его плеч и развитую мускулатуру. Ее глаза с любопытством расширились, когда она увидела полоску волос на груди, сужающуюся к паху. Впрочем, последнее она могла только предполагать, поскольку нижняя часть тела этого необыкновенного мужчины еще была скрыта одеялом. Розамунда стояла и смотрела, завороженная открывшейся перед ней картиной, пока ее не вывело из ступора нетерпеливое движение герцога.

Тогда она скользнула под одеяло на простыни, согретые теплом его тела.

Герцог лежал на спине. Его голова и грудь утопали в огромных подушках, глаза невидяще смотрели поверх ее плеча.

Восхищенная шириной его бронзовой груди, Розамунда в конце концов осмелилась провести пальцем по кривому шраму, который тянулся от плеча до пояса.

Люк вздрогнул и схватил ее за запястье.

– Нет, – сказала она, – я хочу трогать тебя так же, как ты трогал меня.

Он отпустил ее руку и замер, когда кончики ее пальцев легонько пробежали по его груди и остановились у соска. Нерешительно дотронувшись до коричневого бугорка, она с удивлением заметила, что он сжался, и тут же почувствовала, как отвердели ее собственные соски. Завороженная, она наклонилась и лизнула маленький чарующий бугорок.

– Боже правый, – хрипло выдохнул Люк, Ободренная его реакцией, Розамунда стала действовать смелее. Она легонько прикусила сосок, а второй стала теребить кончиками пальцев.

Его руки взметнулись к ее волосам, на подушку посыпались заколки.

– Иди ко мне, – прохрипел он и подтянул ее повыше, чтобы впиться в губы, но замер, так и не поцеловав. Казалось, он понял, что ей нужно время.

Близились сумерки. В комнате было еще светло, но уже со всех сторон подступали тени. Розамунда не могла отвести глаз от твердых властных губ Люка – мечты любой женщины и кошмара их отцов и мужей. Она стала покрывать его лицо легкими поцелуями и остановилась, только когда он застонал и рывком привлек ее к себе, завладев губами. Робко разжав губы, она ощутила, как в рот проник его язык. Поцелуй был глубоким и требовательным. Она почувствовала разлившееся по телу тепло, голова предательски закружилась.

А когда сильные руки обняли и стиснули ее, она ощутила сильное первобытное желание, однако нашла в себе силы попросить: