– Подожди.

– В чем дело? – прошептал он ей в ухо.

– Разреши мне потрогать тебя.

– И?… – громким шепотом спросил он. – Я чувствую, что есть еще «и…».

– И посмотреть! – выпалила она и залилась краской. Руки Люка замерли, а зрачки расширились, превратив глаза в бездонные темные озера.

Он схватил Розамунду за запястье и медленно опустил ее руку на край одеяла, укрывавшего их обоих. Едва дыша, Розамунда потянула одеяло вниз и через мгновение увидела его твердую восставшую плоть.

Она застыла, пораженная.

У нее еще никогда не было возможности – или смелости – посмотреть на эту часть тела мужчины. Ее дыхание участилось, и Люк вцепился рукой в одеяло, чтобы прикрыться.

– Нет, – с трудом выговорила она и удержала его руку.

– Розамунда… – начал герцог, и сам удивился: оказывается, он еще может говорить. – Теперь ты опять испугалась.

– Вовсе нет, – пробормотала она и тронула рукой пенис, который моментально отреагировал на робкую ласку. Он был похож на железный прут, обтянутый мягким атласом. Люк застонал и сжал кулаки. – Я делаю тебе больно? – спросила она пересохшим от волнения ртом.

– Нет, ты просто убиваешь меня.

Восторг прибавил ей смелости, и она принялась гладить его пенис руками, прекратив, лишь когда Люк стал задыхаться и остановил ее.

Он тяжело, с присвистом дышал, на лбу выступили капли пота. Розамунда начала прокладывать легкими поцелуями дорожку по его широкой груди вниз, используя в качестве ориентира полоску волос. От Люка пахло мылом и до боли знакомым одеколоном, которым, насколько она поняла, он пользовался постоянно. Чуть помедлив, она с сомнением посмотрела на оказавшийся прямо перед ее лицом твердый жезл и задумалась: может быть, поцеловать и его?

– Следует ли мне… – нерешительно начала она.

– Только если хочешь.

Ей хотелось поцеловать каждый дюйм тела этого невероятного мужчины, доказавшего ей, что есть красота в том, что она всегда считала позором; мужчины, который объяснил ей, что такое любовь, желание и прощение за все плохое, что было в ее прошлом. Если она жила восемь лет в аду только для того, чтобы оказаться рядом с ним здесь и сейчас, игра стоила свеч.

Она поцеловала кончик его восставшей плоти и замерла в нерешительности. Люк схватил ее за плечи и резко потянул вверх.

– Я должен был думать, что говорю, – пробормотал он. – Это сущее безумие.

Его грудь вздымалась и опускалась. Своими большими сильными руками он взял Розамунду за талию, приподнял и посадил на себя. Все произошло так быстро, что она не успела даже удивиться.

Его руки были везде, гладя ее плечи, бедра, грудь, волосы. А когда он добрался до самого интимного местечка на ее теле, она задрожала от пронзившего ее острого желания, но, почувствовав между бедрами влагу, смутилась.

А Люк казался совершенно счастливым. Впервые с тех пор, как его сразила непонятная болезнь, он радостно улыбался.

Урча от нескрываемого удовольствия, он ласкал Розамунду до тех пор, пока она не решила, что в следующее мгновение умрет от неудовлетворенного желания. Она хотела его.

– Не спеши, – пробормотал он.

Она чувствовала себя неуверенной и отвратительно неопытной.

– Расслабься. Вот так. Все хорошо.

Люк нежно ласкал ее, осторожно раздвигал ее колени шире, побуждая принять его целиком. И все это время страсть окутывала их шелковым покрывалом удовольствия, согревала, возносила к небесам и обрушивала в пропасть. Мимоходом Люк искренне удивился своему терпению. Куда там ангелам до него.

В какой-то момент неуверенность Розамунды стала возрастать. Уловив это, Люк крепко прижал к себе любимую и сменил позицию. Теперь он лежал сверху. Его вес придавил ее к постели, многократно усилив ощущения. Он приподнял ее ягодицы, сделал еще несколько плавных движений и, наконец, погрузился в ее влажную теплую глубину. В конце концов, ее тело напряглось, и, содрогаясь в мучительно прекрасных конвульсиях, она выкрикнула его имя, перешагнув пик наслаждения, и повела любовника за собой. Он тоже вздрогнул и излил в нее тугую струю своего семени, а затем, издав хриплый вопль, опустился на нее всем телом.

Его отнюдь не маленький вес не причинял ей никаких неприятных ощущений. Она ласкала его длинные черные волосы, все еще влажные после ванны, целовала любимое лицо. Она старалась запомнить все связанное с этим человеком – чувства, эмоции, запахи. Он дал ей больше, чем любой другой мужчина на этой земле, – заставил ее сердце разрываться от желания.

Люк приподнялся на локтях и обратил на возлюбленную невидящий взгляд. Ей потребовалась вся выдержка, чтобы не сказать ему о своей великой любви. Не приходилось сомневаться, что он воспримет ее признание как жалость… если не хуже. Поэтому она хранила молчание.

Он тоже.

Так было лучше.

Люк уже собирался заговорить, но Розамунда его опередила. Чувствуя нарастающую боль в сердце, она громко спросила:

– Почему тебя называют лорд Огонь-и-Лед? – Она и не предполагала, что сердце может болеть так сильно и не разорваться при этом.

– Розамунда… – хрипло сказал герцог, растирая висок.

А она упорно продолжала:

– Я уже несколько раз слышала это прозвище и хотела бы понять, откуда оно взялось.

Он начал целовать ее, ласкать, шептать нежные слова. Она чувствовала, что плавится, растекается от его тепла.

– Не меняй тему, – прошептал он, – я должен тебе кое-что сказать.

Она не позволила.

– Это из-за того, какие чувства ты вызываешь у женщин, или из-за того, каким ты был командиром, когда служил на флоте? – Заметив, как омрачилось его лицо, она заторопилась, не уверенная, что сможет долго продолжать пустую болтовню: – Ты никогда не рассказывал о сражениях, в которых участвовал. Как, например, ты получил этот весьма впечатляющий шрам? – Она попыталась выбраться из-под прижавшего ее тела; впрочем, безуспешно.

Несколько благословенных минут герцог хранил молчание.

– Я отвечу на твои вопросы, но потом тебе придется ответить на мои.

После короткой паузы Розамунда сообщила, что согласна.

– Одному Богу известно, почему женщины находят шрамы романтичными. Уверяю тебя, нет ничего хорошего в том, что тебя пытаются разрезать, как ветчину.

– Это символ смелости, – ответила она. – Так каким образом ты получил свой?

Герцог сделал паузу.

– Ты хочешь услышать историю, которую я обычно рассказываю, или правду?

– Обе! Конечно, обе!

– Что ж, ты их услышишь. Начнем с повествования о моей неустрашимой доблести. Это произошло во время Трафальгарского сражения. Я убил двадцать семь французских солдат на борту «Грозного», прежде чем меня ранил их капитан.

– О, это прекрасно. Возможно, слегка преувеличено, но это не страшно. Женщины обожают героев, даже хвастливых.

– Ну да, – сухо бросил герцог. – Я уже имел возможность убедиться, что эту версию они принимают с восторгом.

– Это объясняет, почему лорд Огонь. А как насчет Льда? – поинтересовалась Розамунда. – И какова же правда?

– Это и есть правда. За исключением того, что шрам, полученный мной от капитана Жана Люка, находится здесь. – Он коснулся рукой едва заметного шрама на шее. – Я всегда считал этого лягушатника лучшим во французском военно-морском флоте.

Розамунда внимательно осмотрела шрам. Не дождавшись реакции, Люк продолжил:

– А тот шрам, который привел тебя в такое восхищение, я получил от своего дорогого братца. Он учил меня фехтовать, но потерял во время тренировки кожаный наконечник шпаги. В тот день я получил хороший урок.

– Какой?

– Фехтуя, необходимо помнить ложь, которую родители говорят тебе на Рождество. – Он обхватил ее лицо ладонями и нежно поцеловал. – Всегда лучше давать, чем получать.

Розамунда со смехом покачала головой.

– Хотя в моменты, подобные нынешнему, нельзя не отметить, что получать тоже совсем не плохо.

Она почувствовала страх.

И изо всех сил зажмурилась. У нее не было никакой уверенности, что она сумеет сделать это снова. Всякий раз, когда он говорил, прикасался к ней, она чувствовала, что сильнее влюбляется. Ей было мучительно трудно сохранять внешнее легкомыслие, когда ей хотелось лишь одного: отдать свое сердце и взамен получить сердце любимого. Но на пути к этому обмену непреодолимым препятствием стояла совесть.