— Ты когда-нибудь задавалась вопросом, что я чувствую, когда прикасаюсь к тебе?

— Нет, — ответила она. Это вырвалось невольно и не было ответом на его вопрос.

Майкл печально рассмеялся.

— Давай покажу, — сказал он почти нежно.

Он вдруг стал чужим. Перемена была такой быстрой, такой полной!.. После ночи нежности и страсти в это почти невозможно было поверить, но он на глазах превращался в хищника, с которым она столкнулась на приеме у Шейлы.

— Отпусти меня, — сказала Алексис.

Она вырывалась, но было слишком поздно. Она ничего не могла сделать, прижатая к нему, и Майкл без труда подхватил ее и бросил на кровать, едва ли замечая сопротивление.

На этот раз не было ни нежности, ни долгого разжигания ее чувств. И не было — на этот раз — никакого сомнения в его чувствах. Его глаза потемнели от страсти. И Алексис испытала такое же сильное чувство.

Потом, когда он обмяк на ней, пришел стыд, а вместе с ним — ощущение предательства. Неужели только сегодня она вслушивалась в шумы радиостанции, моля, чтобы он остался невредимым?

Майкл пошевелился, поднимаясь с нее.

Повернув голову, Алексис увидела, что он потрясен почти так же, как она сама. Это ее не обрадовало. Сегодня, разговаривая с ним по радио, принимая участие в операции, она ощущала себя одним целым с ним, и все происходило в реальном мире. Ее это немного испугало — она не хотела мешать ему, — однако ощущение не было химерическим, как ее чувство к Патрику. Но она не подозревала тогда, чем это обернется.

А Майк» сказал, что она играет людьми, как куклами. Может быть, он привык именно к этому, даже хотел этого — как извинения своему равнодушному уходу. Что она вообще знает о голливудских звездах? Она знает только, что любит его.

Алексис приподнялась на локте.

— Думаю, тебе лучше уйти, — сказала она. Долгое мгновение он всматривался в ее лицо. Она видела, как карие глаза осматривают ее: длинные спутанные волосы, слабо дрожащий рот, глаза, шею… Он протянул руку и коснулся ее горла.

— Я пометил тебя, — сказал он.

Алексис закрыла глаза. Всеми возможными способами, подумала она.

— Уйди, — попросила она. — Пожалуйста. Он колебался.

— Я не могу… оставить тебя так.

Глаза ее распахнулись. Господи, он что же, жалеетее? Наконец темперамент Алексис взбунтовался.

— Убирайся! — крикнула она. Голос окреп. Она барабанила стиснутыми кулаками по скомканному стеганому покрывалу. — И никогда не приближайся ко мне. Видеть тебя не желаю! Слышишь? — Ей вспомнилось оскорбление Патрика, и она швырнула его в лицо Майклу: — Ты — целлулоидный Ромео.

Не сказав больше ни слова, Майкл собрал свои вещи и вышел. Дверь хлопнула так, что эхо разнеслось по замку.

Алексис приподняла подбородок, оглядывая заполненный гостями зал. Шесть месяцев назад ей хотелось сбежать с приема у Шейлы. Теперь она могла бы дать собственный. Алексис чуть улыбнулась. Благодаря Майклу Слейну. Это и многое другое: уверенность в себе, самоуважение, музыка…

Музыка прежде всего. Всю свою любовь к нему она вложила в работу, представленную на приз Шелдона. О чем он никогда не узнает. «Серенада кукле» назвала она эту вещь с тайной самоиздевкой. Название было единственным, что жюри не понравилось.

И вот она циркулирует, холодная и уверенная, по большому залу, будто никогда не разбивала два бока-ла за один посвященный голливудской знаменитости вечер.

Она поморщилась, как всегда при внезапном воспоминании о нем. За исключением тех ночей, когда она, сидя за роялем, вызывала его образ, чтобы вложить всю боль и сладость в музыку.

Забудь его, яростно приказывала она себе. Забудь хотя бы на этот вечер. Ради Фреда и Шейлы.

Отчим взглянул на нее.

— Похоже, вечеринка удалась, — отметил он с радостью, заставляющей забыть о его возрасте. — Впрочем, Шейла говорила это заранее. Ты знаешь, где мы должны сидеть?

Номер их столика стоял на пригласительном билете.

— Считай по часовой стрелке, начиная с головы стола, — сказала она, глядя на таблички с черными номерами за цветочными композициями в центре каждого стола.

Фред ухмыльнулся.

— У тебя так хорошо получается, Liebchen 3.Без тебя я бы пропал.

— Без меня ты бы сдался на милость самой шикарной из присутствующих женщин, — беззлобно поддела его Алексис. У нее были подозрения относительно повышенного интереса отчима к Шейле Мэлори, но пока она ничего не говорила об этом.

Он рассмеялся.

— Этим вечером ты вполне подходишь под данное определение. Мне нравится это платье.

Платье было черным и простым, с юбкой, которая казалась прямой, пока не расцветала складчатым бутоном, стоило лишь Алексис резко повернуться.

Спереди закрытое, спинки не было вовсе, а рукава длинные и просторные, как чашечки цветов. Алексис любила это платье — самую бесшабашную из всех своих покупок.

— Ты выглядишь более смелой в такой одежде. Тебе это идет, — продолжал Фред.

— Дело не только в одежде, — сухо сказала Алексис.

Он кивнул.

— И твоя музыка. — Он помолчал в нерешительности. — Монтегю тебе в учителя не годился. Я знаю, ты была влюблена в него… — Он деликатно замолчал.

Алексис ничего не ответила. Он вздохнул.

— Честно говоря, я не забочусь о своей семье. Когда ты была маленькой, крестная много делала для тебя, но… в любом случае ты сама должна была выбирать, у кого учиться. Я не имел права вмешиваться. И потому не совался. За исключением одного случая, — грустно заметил он. — Я, кажется, сказал ему, что ты в замке.

Алексис поморщилась.

— Он говорил. Я не поверила тогда. Зачем ты это сделал, Фред?

— Я подумал, может быть, если ты увидишь его… если ты… — он не решался, — сможешь избавиться от своего чувства, как бы оно ни называлось… видишь ли, я думал, что и как мужчина он тебе не подходит, Liebchen.Но…

— Ты оказался прав, — поспешила признать Алексис.

Отчим открыл глаза.

— Так они посвящены не Патрику Монтегю — твои трагические серенады?

Алексис была поражена.

— Трагические? Фред развеселился.

— Ты что же, думаешь, если я отчим, то уж и музыку твою не слышу? Я, между прочим, еще и профессионал.

, Она прикусила губу.

— Я помню. Но ты любишь меня. Фред фыркнул.

— Это не вата в ушах. — Он взглянул на нее с любопытством. — Так ты поэтому никогда не просила меня о работе? Думала, я необъективен?

— А ты объективен?

— Мое дорогое дитя, у меня есть определенная репутация, — сухо напомнил он. — Я ни в коем случае не стану рисковать ею, продвигая второразрядного исполнителя. За свое беспристрастие я могу ручаться. — Он глянул искоса. — А вот в беспристрастии Патрика Монтегю сомневаюсь.

Алексис прикусила губу.

— Ты бываешь в Лондоне только месяц из четырех, но информационная сеть работает бесперебойно, не так ли?

— Значит, это правда? Счастье, что ты поняла не слишком поздно.

Алексис сглотнула, почувствовав вдруг сухость во рту.

— Меня ткнули носом. Фред заинтересовался:

— Планкет?

Планкет был ее нынешний преподаватель композиции.

— Нет. Друг.

— Ах. — Он поджал губы. — Хотел бы я увидеть этого друга. Думаю, премией Шелдона ты обязана ему, — мягко сказал он.

Алексис вздрогнула и посмотрела на него подозрительно. Он улыбнулся и погладил ее руку.

— И мне бы не хотелось в следующий раз тоже узнавать об этом от одного из судей, а?

Алексис рассмеялась.

— Я просто не решалась, — объяснила она.

— Мило. Мило. А когда ты решишься сказать мне о своем новом заказе? — поинтересовался он, хихикнув.

Алексис остолбенела.

— Старый, хитрый, лицемерный Макиавелли! Как ты узнал? Я же держала все в секрете.

Кустистые брови Фреда приподнялись.

— Ты думала, мне не понравится, что ты пишешь музыку для кино?

Она не решалась ответить.