Серебристые вентиляционные трубы образовывали на крыше целую паутину, по ним в пассажирский отсек подается свежий воздух. В каждом салоне и каюте высоко под потолком в стене есть щели, забранные решетками. Если я заберусь в трубу, я смогу заглядывать в них. Труба широкая, но все-таки залезть в нее и передвигаться будет трудновато.

Я нашел съемную панель и отвинтил барашки. Едва я снял металлическую панель, наружу устремился воздух. Отверстие было узкое, как нора. Надо лезть головой вперед, потому что внутри будет уже не развернуться. Я оглядел запутанный лабиринт труб и наметил курс, понимая, что могу легко потерять направление. И проскользнул в отверстие.

Там, внутри, мне совсем не понравилось. Темно, но хоть есть чем дышать, потому как задачей всех этих труб и было обеспечивать циркуляцию свежего воздуха. Я полз вперед, упираясь локтями и подтягиваясь на руках. Мои бедные ободранные и побитые пальцы стали липкими от пота и засохшей крови, но все-таки не отказывались служить, и я полз по трубе все дальше. В одном месте труба так круто поворачивала налево, что я едва не сломал позвоночник. Я старался не опираться на локти и на колени, боясь продавить металл и наделать шуму.

Я услышал голоса и понял, что нахожусь недалеко от салона. Труба свернула направо и пошла дальше, сквозь вентиляционные отверстия по ее левой стенке пробивался свет. Я дополз до первого отверстия и заглянул в него.

Салон был забит пассажирами и членами экипажа. Женщины и старики сидели в креслах, остальные — на полу. Едва ли остался хоть один незанятый кусочек ковра. Здесь, должно быть, были все наши пассажиры до единого. Я заметил мисс Симпкинс, она сидела в плетеном кресле, одну руку трагически прижав к виску и обмахиваясь другой. У ее ног сидел усатый любитель сигар, который так переживал из-за своего антиквариата во время разгрузки. Он молчал, как и остальные, хотя, кажется, вот-вот готов был начать возмущаться. Я надеялся, что ему хватит ума держать рот на замке. По салону расхаживали пираты с пистолетами в руках.

Офицеры «Авроры» со связанными руками стояли в ряд у внешней стенки, под окнами. Я увидел мистера Райдо и мистера Торби, там же были мистер Лисбон, наш старший стюард, шеф-повар Влад и, неподалеку от них, капитан Уолкен. Они все были не похожи на себя. Будто смотришь на портреты, которые чуть-чуть отличаются по цвету и облику от оригиналов.

Я поискал База и увидел, что он сидит, привалившись к стене. Рядом с ним стоял доктор Халлидей. Рука База была на импровизированной перевязи, а плечо обмотано окровавленным бинтом. Я вспомнил слова Брюса, что он слышал выстрелы. Эти негодяи стреляли в База. От гнева в горле у меня застрял комок.

— Он страдает, — говорил Халлидей одному из пиратов. — Позвольте мне, по крайней мере, взять медикаменты в лазарете.

— Нет.

— Это негуманно.

— Молите Бога, чтобы не было хуже.

— Мои извинения, доктор, — сказал Спирглас, появляясь в поле зрения. — Но сейчас я не могу выделить человека, чтобы сопровождать вас в лазарет. Когда прибудет весь мой экипаж, конечно же, вы сможете это сделать. Но теперь все люди нужны мне здесь, чтобы присматривать за вами. — Он говорил и улыбался, будто все совершенно справедливо и он просто просит не мешать ему в работе.

Я стал считать пиратов. Костлявый рябой парень с чем-то вроде мушкетона в руках, еще один, считающий себя, наверно, этаким гангстерским денди, с сальными волосами и с карабином. Мой однорукий Гроза Носорогов, толстый палец которого едва пролез в спусковую скобу пистолета. Вид всего этого оружия, этого смертоносного, жирно поблескивающего металла, должен признаться, нервировал. Я насчитал шесть пиратов, и еще Спирглас, и восьмой — эта огромная скотина Крумлин. Восемь. Будем надеяться, что где-нибудь на борту не прячутся другие.

Я снова взглянул на капитана Уолкена. Он должен понимать, что эти люди не станут щадить их. Но что он может сделать? Любая попытка напасть на пиратов будет означать, что погибнут люди. Да и похоже, у него нет никакой возможности выработать какой-нибудь план. Пираты без конца кружили по салону, пиная ногами любого, кто пытался заговорить.

Я увидел, как Спирглас кивнул Крумлину и они исчезли, направляясь к кухне. Я протискивался в трубе — мне нужно было знать, что они замышляют. До меня донеслись их голоса, металлически звучащие в этих трубах. Я тихо подполз поближе и прижался лицом к решетке воздуховода. Кухня небольшая, и мне видна была только спина Спиргласа.

— Хазлет парень проворный, он доберется до них часа за полтора или около того. Три часа, и вся команда будет здесь.

Это было как раз то, чего я боялся, — только еще хуже. Остальные пираты придут сюда, но быстрее, чем я рассчитывал. Они были не в поселке. Наверно, они осматривали какую-нибудь часть острова неподалеку отсюда.

Спирглас что-то сказал, но слишком тихо, и я не расслышал.

— Почему бы не сохранить его? — спросил Крумлин.

— Он для нас бесполезен, — донесся голос Спиргласа. — Он слишком большой, неповоротливый и медлительный, и, осмелься мы летать на нем, мы просто-таки будем притягивать к себе погоню.

— Прямо стыдно губить его.

— Ах, да ведь он и по частям бесценный клад. Его двигатели, топливо Аруба, проводка. Мы заранее снимем с него все, что может пригодиться.

— А пассажиры?

— Останутся на корабле, конечно. Но на этот раз мы позаботимся, чтобы никаких новых чудесных спасений не было. Подымем его в воздух, пустим гидрий и подожжем его. Для верности запрем их в пассажирском отсеке. Они не смогут добраться до рубки. Экипаж в любом случае расстреляем.

Во рту у меня так пересохло, что я не мог даже сглотнуть. Как может он говорить такие ужасные вещи совершенно спокойным голосом? Я был в панике, спина и руки горели огнем от прилившей крови.

— А теперь пошли, займемся нашим стадом, — бросил Спирглас Крумлину. — Возможно, было бы неплохо в ближайшее время расстрелять еще кого-нибудь.

Это сделает их кроткими и послушными. Уолкен не дурак, он знает, что добра им ждать не приходится. Я не хочу каких-нибудь безумных попыток к бегству.

— Очень хорошо, сэр.

— И тащи сюда этого их повара. Раз уж мы все равно ждем, ребята вполне могут насладиться приличным обедом.

Их голоса пропали, я остался лежать в трубе, оцепенев от ужаса. Потом я поспешно пополз обратно, стараясь вспомнить дорогу к съемной панели. Я боялся, что грохот моего сердца разносится по всему кораблю, будто удары молота. У нас было совсем мало времени.

И вот я опять на крыше А-палубы. На миг я заставил себя успокоиться и сосредоточиться, несмотря на сумятицу в голове. Брюсу нужны лекарства. Лазарет на В-палубе. Я пополз по крыше, добрался до ее края и заглянул вниз. Килевой мостик был в десяти метрах подо мной. На нем не было видно часового, поэтому я торопливо полез вниз по вантам и алюмироновым балкам, потом тихонько прокрался по мостику к двери пассажирского отсека. Я приложил ухо к двери, прислушался, отпер ее своим ключом и проскользнул внутрь.

Я стоял в фойе, у подножия главной лестницы, что вела на А-палубу. Я побежал мимо нее, по опустевшим коридорам В-палубы, мимо кают и холлов, к лазарету. Я отпер дверь и оказался внутри.

Помещение заливал солнечный свет из ряда иллюминаторов, вделанных в пол. Я схватил с полки пару бинтов, бутылку с перекисью водорода, чтобы промыть рану, и сунул в карман тюбик с антисептической мазью. Я понимал, что Брюсу очень больно и ему нужно какое-нибудь снадобье, приглушающее боль, причем самое сильное из всего имеющегося, учитывая, что нам предстоит. Я пошел в кабинет врача, но стеклянная дверь оказалась заперта, и от нее у меня ключа не было. Я взял с полки полотенце и тщательно обмотал им руку, надеясь, что шума получится немного, сделал вдох и сильно ударил по стеклу. Разбить его мне удалось только со второй попытки, и в кабинет со звоном посыпались осколки. Я обождал, прислушиваясь и моля Бога, чтобы никто не услышал.

Я быстро пробежал глазами по рядам бутылок и флаконов. Заметил порошки аспирина и, уже запихивая их в карман, увидел узкую бутыль с темной жидкостью. Прочитал этикетку и решил прихватить бутыль тоже. Я завернул все это в чистое полотенце и постоял у двери, слушая, прежде чем открыть ее. Назад по коридору, через дверь на килевой мостик и — поскольку на горизонте никого не было — бегом, большими легкими скачками обратно на корму.