Потому что он вор. Он взял то, что по праву принадлежало мне. Если бы я украл у него форму и фуражку, меня бы поволокли в суд и кинули в тюрьму. Но он-то проделал со мной именно это, и даже еще хуже. Он украл мою жизнь. Это место было моим. И я ничего не могу сделать, чтобы вернуть его. Кто знает, когда теперь передо мной снова откроется вакансия. Может быть, через много лет. А может, и никогда. Если капитан выйдет в отставку или перейдет на другой корабль, я лишусь покровителя, думающего о моем продвижении. А без этого шансы когда-нибудь подняться выше юнги ничтожны.

В этой работе нет ничего постыдного, я не настолько обуян гордыней, чтобы считать, что я выше нее. Но это не то, чего я хотел. А хотел я, мечтал изо всех своих сил в один прекрасный день повести «Аврору». Чтобы она стала частичкой ветров над степями Монголии, парила над Антарктикой, выдерживала шторм над Терра Нова. Чтобы поднять ее в небо и остаться там навсегда.

Всем заинтересовавшимся экскурсией по кораблю было предложено собраться у великолепного фортепьяно в холле правого борта в половине одиннадцатого. Когда я подошел туда, там был один-единственный человек. Кейт де Ври.

— Состоится ли экскурсия? — спросила она. — Потому что я, похоже, единственный экскурсант?

Я окинул взглядом пассажиров, полулежащих в шезлонгах. Кто читал газеты и журналы, кто дремал на солнышке, наевшись так, что лень было пошевельнуться. Может, конечно, они так часто путешествуют, что уже бывали на подобной экскурсии и раньше. Но, скорее, похоже, что подавляющее большинство из них не интересует удивительный корабль, несущий их ленивые тела над целым миром.

— Да, — сказал я, — конечно, я проведу экскурсию. А мисс Симпкинс…

— Она отключилась, — отозвалась Кейт с легкой улыбкой. — Сразу после завтрака она заявила, что у нее страшно болит голова и ей надо полежать.

— Прекрасно. — Я ничуть не был огорчен отсутствием ее костлявой компаньонки.

Мы подождали еще пару минут, но никто не появился, и мы тронулись в путь вдвоем. Не могу сказать, что у меня в это утро было легко на сердце после разговора с капитаном. Обычно нет большего удовольствия, чем показывать корабль, но теперь у меня появилось ощущение, будто мой желудок набит камнями. Как всегда, я начал с А-палубы. «Аврора» двигалась вслед за солнцем, оставляя позади побережье Северной Америки и держа курс на Тихий океан. Через пару часов земля вообще скроется из виду.

Солнечный свет лился в окна холла, и мы шли через кабинетный зал с плетеной мебелью и увитыми плющом трельяжами, с маленькими столиками с промокательной бумагой, чернильницами и фирменными канцелярскими принадлежностями. За ним находилась гостиная первого класса, где люди могли собраться за столиками и заказать напитки и кофе до или после еды. Столовую накрывали к обеду, стюарды звенели серебром и хрусталем приборов. Вся посуда была украшена эмблемой воздушных линий Лунарди. Баз подмигнул мне, когда я шел мимо.

Я проводил эту экскурсию сотню раз, и сегодня слова лились автоматически: понемножку истории, технических подробностей и сведений по воздухоплаванию. Кейт де Ври, должен признать, оказалась благодарной слушательницей. По ее глазам и наклону головы видно было, что она ловит каждое слово.

— Какой великолепный корабль, — сказала Кейт и понравилась мне еще больше.

Я повел ее в гимнастический зал с тренажерами — имитаторами верховой езды и гребли — и множеством других жутких приспособлений для укрепления мускулов. Не могу сказать, чтобы они пользовались популярностью. Большинство пассажиров больше интересовала возможность поесть, выпить и покурить. Но в это утро здесь оказалась пара молодых людей в полосатых тренировочных костюмах, делавших приседания, наклоны, дергавших за рычаги разных механизмов и подзадоривавших друг друга.

Потом мы добрались до кинозала. Честно говоря, он был невелик, но немногие воздушные корабли имеют хотя бы такой. Он был на пятьдесят мест, но зато мы смогли раздобыть копию последней эпопеи братьев Люмьер «Гильгамеш». Я жестом предложил Кейт просунуть голову за бархатный занавес, закрывавший дверной проем. Призрачные вспышки света озарили ее лицо.

— Мне надо будет попросить мисс Симпкинс сходить сюда со мной попозже, — заявила она. — Это, кажется, очень захватывающее зрелище.

В конце А-палубы находился курительный салон. Я открыл обитую кожей дверь и содрогнулся от клубов сигарного дыма.

— Не желаете ли войти? — спросил я.

— Нет, спасибо, — отозвалась она.

— Там выставлены очень неплохие полотна депрессионистов.

— Я без них проживу, — сказала она.

Я не мог осуждать ее. Несмотря на мощные вентиляторы, выгоняющие дым наружу, находиться в салоне было невыносимо. А что до картин, я всегда чувствовал — они наводят на меня тоску с этими их мрачными пейзажами и едкими красками. Вполне под стать месту, в котором они висят.

Я повел ее по главной лестнице вниз, на В-палубу. Салон и гостиная там были очень похожи на те, что наверху, хотя и не такие большие и роскошные. Я показал ей пекарню, каюту старшего стюарда и кают — компании офицеров и экипажа. А потом я вынул из кармана связку ключей и отпер входной люк, ведущий внутрь корабля. Для меня это самая интересная часть экскурсии, когда пассажирские палубы остались позади и ты видишь истинные костяк и плоть «Авроры». Хотя большинство так не думает. Экскурсанты всегда бывают рады вернуться назад, к уютным креслам и тележкам с напитками.

Я провел Кейт вдоль всего килевого мостика, до самой кормы. Конечно, она уже шла здесь сегодня утром, но ей хотелось увидеть все это еще раз, и чтобы я все объяснял. Ее восторг передался и мне, и я показывал бесчисленные танки для балласта и питьевой воды и для топлива Аруба, размещенные по обе стороны мостика, и бесконечные узлы проводов и кабелей, и трубопроводы, пронизывавшие всю «Аврору» подобно венам и артериям.

Кейт остановилась и уставилась на гигантские газовые отсеки, мерцающие днища которых нависали меньше чем в семи метрах над нашими головами.

— Они великолепны! — воскликнула она восхищенно. — Из чего они сделаны?

— Это называется пленочная оболочка.

— Какое удивительное название.

— Это действительно пленка коровьих кишок. Ее специально обрабатывают, чтобы она не пропускала газ.

Незаметно было, чтобы сказанное вызвало у нее хоть малейшее отвращение.

— Много же коров на это понадобилось, — серьезно прокомментировала она. — Сколько здесь газовых отсеков?

— Двадцать.

— Они в самом деле огромные. — Она потянула носом. — Это манго?

— У вас острое обоняние, мисс. Это гидрий. Его слабый запах чувствуется всегда, но если он становится сильнее, значит, где-то утечка. В командной рубке есть специальная панель, на которую выводятся показатели давления во всех газовых отсеках. Но у матросов нюх еще лучше. Они обходят коридоры и шахты все двадцать четыре часа в сутки, чтобы увериться, что каждый квадратный фут наших парусов в полном порядке. Взгляните.

Я указал на паутину опорных балок и вантов.

— Это осевой мостик, видите? Он проходит точно над килевым мостиком, прямо вдоль центральной оси корабля, от носа до кормы. Газовые отсеки нависают над ним, будто стены. Когда по нему идешь, кажется, что ты в туннеле.

В двадцати метрах над нами, через ячеистый металлический настил мостика, виднелись маленькие фигурки двух матросов. Я подумал, не юный ли Лунарди один из них, осваивающий свои новые обязанности.

— А еще выше? — спросила Кейт.

— Газовые отсеки идут до самого верха, и там есть клапаны на случай, если понадобится стравить немного гидрия.

— А зачем это может понадобиться? — поинтересовалась она, с любопытством склоняя голову.

— Чтобы снизиться, или если мы оказались выше барометрической высоты.

— А что это такое?

— Барометрическая высота? Ну, чем выше мы поднимаемся, тем меньше давление наружного воздуха, и на определенной высоте давление гидрия начинает превышать воздушное.