— Марина была далека от настоящей журналистики, — пояснил Грибов. — В противном случае она бы знала: все кому не лень обвиняют меня в сотрудничестве с органами. Это ведь удобно, Владимир Александрович, так думать: создал крупнейшую газету, значит, органы помогли. Построил банк — золото партии. Воды нет — жиды выпили.

— Я все-таки полистал вашу газету, — проговорил Ивакин. — Видел Маринину статью об убийстве директора рынка. Там говорилось о причастности депутата Петрова. Мол, брат его это сделал. А потом иду по переходу, смотрю, листок продается, а в нем на первой странице огромными буквами: нет, полуобгоревший труп никакого отношения к брату Петрова, а значит, и к самому Петрову не имеет. И счета за мобильный, которые в его кармане нашли (они, кстати, почти не обгорели), непонятно каким образом туда попали. Я вначале подумал: врут большевики, но ребята с Петровки подтвердили эту информацию.

— Да, я уже знаю об этом, — спокойно сказал Грибов. — Всякое бывает. Но ведь милиция во всем разобралась, верно?

— Верно-то верно, но у Петрова неприятности были из-за этого.

— И какие же?

— Бежать ему пришлось. В выборах не участвовал. Вместо него генерал КГБ прошел.

— Вы считаете, это из-за статьи? — Грибов немного искусственно рассмеялся. — Как в нашей стране любят преувеличивать роль прессы! Нет, Владимир Александрович, хочу вас утешить: даже если бы убил сам Петров, ничто бы не помешало ему пройти в Думу, а может, и стать президентом. Общественное мнение, а выбирает у нас, как вы помните, народ, очень снисходительно к таким мелким грешкам, как убийство.

— Вы меня, действительно, утешили.

— Но, сказать откровенно, я рад, что Петров чего-то испугался и сбежал. Ведь помимо того, что он кандидат от коммунистов, он еще и крупнейший в стране производитель нелегальной водки и криминальный туз огромного региона, равного, как у нас любят говорить, десяти Бельгиям. А брат его, если и не убивал в этот раз, то убивал многие другие разы.

— То есть вы восстанавливали справедливость? — осторожно спросил Ивакин, как бы не расслышав всех предыдущих слов.

— Мы ничего не восстанавливали. Мы ошиблись с подачи милиции.

— От милиции вы такой информации не получали, — сердито проговорил Ивакин. — Ее вам дал тот, у кого уже были заготовлены счета и кто их в карман убитому киллеру засунул. И еще одно меня тревожит, Виктор Сергеевич, ведь настоящий-то брат Петрова так и не отозвался. Небось лежит, бедный, в каком-нибудь лесу с дыркой в башке. Но ведь поделом ему, правда?

Грибов смотрел на Ивакина ничего не говоря, и Ивакину вдруг пришло в голову, что разговор собеседнику скучен. Это старого следователя могут удивить манипуляции с общественным мнением, но в мире Грибова они, наверное, такая же норма, как на Петровке — истории о махинациях патологоанатомов. У каждой профессии в сейфе свой скелет.

— А причем здесь убийство Марины? — наконец произнес Грибов. — Надеюсь, вы не подозреваете политическую подоплеку? Этот курортный казанова — он не был мстителем от партии Виктора Анпилова?

— По обвинению в убийстве арестован ее брат, — сказал Ивакин. — Сейчас, я думаю, он как раз на пути в Лазурное. В наручниках.

— Брат?! — впервые за время разговора Грибов удивился. Его прозрачные глаза даже обрели цвет, и Ивакин обнаружил, что они светло-карие.

— Вы его знаете?

— Я видел его у Марины.

— Тогда, когда отвалились обои?

— Да, тогда.

— И больше не видели?

— Нет.

— И не звонили ему?

— Ему? — Грибов помолчал пару секунд. Ивакину показалось, что в воздухе роскошного кабинета возникло еле уловимое напряжение. — По-моему, нет. Но у меня был его телефон. Я его, кстати, дал следователям того городка, где Марину убили. Они искали родственников… Слушайте, у меня тысячи звонков ежедневно. Вы лучше у него спросите. Он тоже хотел устроиться в нашу газету, а у меня периодически появляются вакансии. Я дал задание секретарше. Она могла ему звонить… Он шустрый парень, мне показалось. И неприятный… А какой у него мотив? Ее имущество?

— Да.

— Ну, вообще-то для него это было целое состояние… — задумчиво сказал Грибов. — Удивительный поворот! Чего только жизнь не придумает… Вы меня расстроили, знаете? — взгляд Грибова и правда стал немного раздраженным. — Вы сказали «арестован». Значит, кроме мотива, есть еще что-то?

— Я вообще-то не имею права говорить об этом… — Ивакин замялся. — Но вы и сами понимаете: если арестован, есть и еще кое-что.

— И что же? — взгляд Грибова стал очень внимательным.

— Присутствие в городе Лазурном в тот день и час, когда Марина была убита.

— Вот как… — Грибов сощурился. — Это, действительно, странно.

— Кстати, Марина ничего не говорила об их взаимоотношениях? Не жаловалась, что боится его, не утверждала, что он на все способен ради денег?

— Нет. Мне показалось, что у них были неплохие отношения.

— А вы что-нибудь знали о ее личной жизни? Не появился ли у нее в последнее время какой-нибудь поклонник?

— Я не интересовался этим. Но как раз в последнее время она была такая раздражительная, что, скорее, этот предполагаемый поклонник, наоборот, бросил ее.

— Виктор Сергеевич, — вздохнув, Ивакин приступил к самому неприятному. — Сразу после убийства Лапчинской в вашей газете была опубликована статья, в которой намекалось на то, что убили вы. Это ведь Марина написала?

— Да, — после секундного колебания сказал Грибов.

— Вам что-нибудь показалось странным в этой статье?

— Да в ней все было странным. Никто Марине эту статью, разумеется, не заказывал. Она ее написала по собственной инициативе, а дурак-редактор ее пропустил. Статья — бредовая. Там всего понамешано! Когда я ее увидел, то на пару минут даже про Аленино убийство забыл. Редактора уволили, из интернетовской версии статью изъяли, а Марина… она уехала на юг. Я не успел с ней поговорить.

— У вас есть какие-то предположения относительно причин появления этой статьи?

— Я думаю, Марине ее заказали. Я даже стал подозревать после этого, что она не по собственной инициативе пришла ко мне на работу. Это ведь нетрудно разыграть: случайно встретились на пресс-конференции, она пригласила в гости, продемонстрировала крайнюю нищету…

— Сложно как-то.

— Да бросьте! Чего тут сложного.

— Кому это могло понадобиться?

— Меня это не интересует.

— Значит, по этой причине вы не верите ни в порядочность Марины, ни в ее влюбленность?

— В том числе по этой. Она, действительно, разыгрывала любовь, рассказывала какие-то небылицы обо мне — к большому удовольствию наших редакционных женщин. Мне говорили, она обижается, что я не приглашаю ее к себе домой. Я ведь тогда один раз пригласил ее на день рождения жены, когда работу предложил, а потом… ну, вы сами понимаете, это не очень удобно, если теперь она подчиненная. К тому же, ничего общего у нас и раньше-то не было. Она же обижалась. Кто-то мне сказал, что она вообще расценила мое предложение как попытку «возродить прежнюю любовь» — это ее слова. Я уже говорил, кажется, что она в студенческие годы была несокрушимо уверена в том, что все молодые люди влюблены в нее, причем небескорыстно. Кроме того, она и сама теперь старалась казаться влюбленной. Причем роль свою играла плохо. Переигрывала. Была вздернутой, плаксивой, с огромными кругами под глазами якобы от бессонных ночей. Рисовала она эти круги, я думаю. Все, все слишком… Она и прежде выражала свои чувства преувеличенно, а тут, в последний месяц перед отъездом на юг, словно помешалась. Может, устала? Она ведь лентяйкой была на самом-то деле… Хотя, я думаю, ее угнетала двойная роль, которую она по чьей-то просьбе вынуждена была играть. Это ведь очень трудно — лгать.

— Она ругалась с Лапчинской накануне ее смерти. Вы знаете об этом?

— Мне говорила бухгалтер. Опять же, я не успел расспросить ни ту, ни другую. Ни ту, ни другую я больше не видел. — Грибов покачал головой, удивляясь собственным словам. — Хотя Марина, видимо, хотела поговорить. Она всю среду после этой ссоры терлась в моей приемной. Я пробежал пару раз, сказал, что приму ее, но мне позвонили, сообщили об одном ЧП. Я, уже убегая, крикнул ей, что уезжаю за город до завтра. «У тебя что-то срочное?» — спросил я уже с лестницы. Она сказала: «Нет». И на следующий день она приходила. Но я после ночного совещания в Раздорах был совершенно измотан и на работу не поехал. Марина снова долго сидела в приемной, но часа в три я позвонил и сказал секретарше, что до десяти буду дома, с женой, а потом поеду к Алене. И секретарша посоветовала Марине ловить меня в пятницу. О чем она хотела поговорить? Может, как раз об этой ссоре?