Для успокоения совести Ивакин его полистал — и пожал плечами: убийцы были фактически известны. Обычная «разборка», хотя для нынешних времен и дерзкая. Ивакин с неудовольствием отметил, что убитый директор рынка в прошлом был видной шишкой в партии, тогда еще единственной. Но политика тут ни при чем. Какая там политика, на рынке…

Машину директора обстреляли, зажав в тоннеле. Охранник успел открыть по нападавшим огонь, и, видимо, ранил одного из них. Час спустя «форд» киллеров, основательно обгоревший, нашли в парке неподалеку, а в нем — пистолеты и труп того, подстреленного. Экспертиза показала, что товарищи его добили.

Личность убитого киллера быстро установили, затем так же оперативно вычислили его возможных подельников — правда, пока они находились в бегах. Прилагались даже не фотороботы — вполне приличные фотографии, а к одной еще и отпечатки пальцев. И полное досье на всех. Что-то царапнуло Ивакина, когда он листал увесистый том, он даже замер, уставившись в стену, но возраст есть возраст, правы молодые следователи… Надо экономить силы.

Спустя две недели Прохоров объявился на Петровке. Похудевший. Увидев Ивакина в коридоре, он хлопнул себя по лбу.

— Только сейчас понял, зачем ты мне названивал! — весело крикнул он, еще немного сипя.

— Мама передала? Ты извини, что не зашел, она сказала, что тебя выписывают… А что вообще за намеки? Зачем это я названивал, по-твоему?

— Помучил я тебя? Эх ты, Штирлиц! Посмотрел дело?

— Во-первых, я звонил, чтобы узнать о твоем здоровье…

— Ой! — ласково сказал Прохоров.

— Не ойкай! Во-вторых, дело я посмотрел. Ничего особенного. Оно, считай, раскрыто.

— А другое? С бабой убитой?

— Да ты ж мне ничего толком и не объяснил. Я даже не знаю, о чем речь. А парень твой не позвонил.

— Давай пари на тысячу рублей: все это ерунда и недоразумение? Ага! Боишься? Жалко тысячи?

— Тысячи, конечно, жалко. И тебя жалко. Ты ведь деньги на пиво пустишь, а у тебя и так живот вон какой. Но все-таки. Сказал «а», скажи и «б». Не могу я, Прохоров, когда что-то до конца не выяснил.

— Да и я не могу. По болезнь подкосила. Представляешь — две недели с ангиной провалялся! Даже в больницу загремел. В пасти такой нарывище был, ого-го! Вся задница исколота. Нет, слушай, летом попасть в больницу — и не с дизентерией, а с горлом! Обидно, да? — сказал он с кавказским акцентом.

— Мороженым злоупотребляешь? — улыбнулся Ивакин, возясь с замком.

— Не-а, за «Спартак» болею! Горло на крике посадил.

— Ну так почему твой знакомый-то не позвонил? — Ивакин проговорил это уже войдя в кабинет.

— Понятия не имею! Сейчас сам ему позвоню! — пообещал Прохоров и повернулся вокруг своей оси.

Через полчаса он влетел в кабинет к Ивакину с совершенно другим выражением лица — глаза у него были круглые и восторженные.

— Владимир Александрович! — торжественно произнес он. — А девчонку-то убили!

Тело Марины Леонидовой было обнаружено двумя рыбаками, рано утром вышедшими на ловлю бычков на окраине курортного городка Лазурное, что в десяти километрах от Сочи. Произошло это в воскресенье, восьмого июля, в шесть утра. Находка была хоть и неприятной, но традиционной для летнего периода: тонули летом много, особенно по пьянке.

Не торопясь, приехала опергруппа. Подтянулся кое-какой народ. Самые любопытные подошли поближе, прислушиваясь. Помимо рутинных реплик прозвучало несколько особенных замечаний: один из молодых милиционеров, ежась от утреннего холода, сказал, что все лето в этом году будет дерьмовое, судмедэксперт мрачно намекнул на то, что не уверен, утопла ли дамочка сама, а другой оперативник, более опытный и взрослый, вслух удивился, потому что никто вроде бы в последнее время не пропадал, а утонувшая пробыла в воде дней пять, не меньше.

Вскрытие показало, что женщине около тридцати пяти лет и она не утонула сама, а была в полузадушенном состоянии опущена в морскую воду, после чего захлебнулась, что душили ее чем-то вроде веревки, а она при этом сопротивлялась. И тот, кто душил, несколько раз ударил ее по голове, по рукам и в живот.

Несмотря на все слухи о криминальных проблемах юга, убийство в таком городке, как Лазурное, все-таки было делом чрезвычайным. Здесь, как и везде по стране, запросто убивали в пьяной драке на какой-нибудь нехорошей, но давно известной участковому квартире, убивали также в пьяной драке на улице, умирали наркоманы (вполне возможно, и насильственной смертью), наконец, раз в год отстреливали кого-нибудь из пятерых местных «братков» (их число, как и число членов Французской Академии, при этом оставалось неизменным). Лет десять назад по Лазурному прошелся знаменитый на всю страну серийный убийца — но никого не убил, только напугал двух женщин. Правоохранительные силы городка беспокоились из-за близости Грузии и Чечни, однако до сих пор никакие банды оттуда не проникали, наоборот: все большее число отдыхающих свободно ездило на лето в Гагры, робко вспоминая прежние маршруты и даже скупая там дома. За две тысячи долларов люди становились хозяевами целых усадеб со спускающимися прямо к пляжу мандариновыми садами, красивыми старыми домами, обернутыми деревянными галереями в грузинском стиле, — но, конечно, покупали москвичи или сибиряки. У местных таких денег сроду не водилось.

Городок Лазурное когда-то был довольно престижным курортом. Его ценили номенклатурные работники как раз за то, за что нынешние туристы-голодранцы недолюбливали: тишину, покой, чинность. Правда, и тишины, и чинности с тех пор сильно поубавилось. Некогда блестящие (в прямом и переносном смысле) корпуса министерских санаториев теперь вызывали только умиление: это из-за таких-то привилегий разгорелся перестроечный сыр-бор?! Потертые дорожки в коридорах, тусклые деревянные панели холлов, изогнутые и заржавевшие ограды балконов в стиле конструктивизма, которому, как никакому другому стилю, требовалась сияющая новизна — вся эта вожделенная былая роскошь еще и неприятно пахла тушеной капустой. Выстроившиеся вдоль бухты санатории теперь в любое время года стояли полупустые: единственной ценностью, которой еще можно было бы гордиться, оставались гектары прекрасных парков, но и те были неухожены и старомодны. В них хорошо смотрелись бы полные министерские жены в крепдешиновых платьях, но никак не современные дамочки в джинсах и лосинах.

Жестокое убийство молодой и, скорее всего, приезжей женщины всколыхнуло Лазурное. Местное телевидение немедленно дало информацию в эфир, очевидцев просили откликнуться. Это было недальновидно: городок жил за счет курортников, в большинстве санаториев показывали местный канал, и немногочисленные отдыхающие в очередной раз скривились — отдых на Родине не давал настоящего покоя.

Через два дня личность убитой была установлена. Однако не благодаря телевидению. Хозяйка одного из частных домов на другом конце города, встревоженная тем, что заплатившая вперед квартирантка не появляется уже неделю, обратилась в милицию.

Пропавшая квартирантка не вызывала у хозяйки никаких подозрений, хотя прописываться отказалась и даже паспорта из сумки не достала. Она прожила в Лазурном две недели, на отдыхе не развратничала, как делали остальные женщины ее возраста, стремившиеся урвать хоть немного последнего бабьего счастья; она лишь гуляла, ела фрукты, целыми днями пыталась загореть под низкими и беспросветными облаками и даже первые два дня провалялась дома с ожогами и высокой температурой.

Хозяйка промаялась целую неделю, ожидая появления или хотя бы звонка квартирантки, ушедшей вечером во вторник гулять и неосторожно надевшей на шею золотую цепочку со старинным кулоном (хозяйка ей немедленно на эту неосторожность указала, но та легкомысленно отмахнулась). Утром в среду она отправилась в милицию. Там ее информацию сопоставили с другой, и пришлось Анжеле Сергеевне, шестидесяти пяти лет, честной вдове и аккуратной хозяйке, ехать на опознание в морг. Глянув в лицо утопленнице, она узнала свою квартирантку.