Грибов знал, что о нем думают и что говорят в журналистском мире. Он даже преувеличивал плохое и преуменьшал доброе в этих разговорах. Но это его не волновало. Тысячи людей приходили в его профессию с самыми грязными намерениями, еще тысячи прикрывали свободой слова свою жадность и бездарность, превращая журналистику — дело жизни и смерти — в балаган. Он не собирался спорить со всей этой толпой, как не стал бы врач спорить о медицине с астрологами, хиромантами и бурятскими шаманами.

А все эти упреки… Виктор Грибов никогда ничего не забывал. Он прекрасно помнил, что только раз допустил в газете серьезный ляп. Только один раз ему стало стыдно уже через два месяца после опубликования статьи. Он провел свое расследование и выяснил, что автор, с которым он когда-то начинал и которому верил, как самому себе, написал эту статью за большие деньги; он попросту использовал газету и его, Грибова, он провел его как мальчишку.

И Грибов не простил этого. Это, собственно, было единственное, чего он простить не мог.

А потом он позвонил им и признался в своей ошибке.

У входа в здание редакции стоял интеллигентного вида охранник. Ивакин показал свое удостоверение. «Вам назначено?» — спросил охранник. Ивакин приподнял бровь. «Идет расследование убийства, — сказал он. — А Грибов, кстати, на месте?» Охранник покачал головой: «Вам надо сначала созвониться, потом заказать пропуск. Обычная процедура. Вы должны понимать». — «С кем я могу сейчас связаться по этому поводу?» — без особого энтузиазма спросил Ивакин. По опыту он знал, что такие вежливые ребята — самые непреклонные.

Однако совершенно неожиданно его согласилась принять начальник отдела кадров. «Второй этаж, кабинет двести первый. Людмила Викторовна. От лифта направо и направо», — равнодушно объяснил охранник и переглянулся с парнем, сидевшим за стеклом в отделе пропусков. Тот еле заметно кивнул. Затем они оба повернулись и посмотрели на высокого, коротко стриженого мужчину лет пятидесяти. Тот усмехнулся. Пройдя мимо него, Ивакин спиной почувствовал пристальный оценивающий взгляд. «Военная выправка у мужика, — машинально определил он. — Наверное, главный здесь по безопасности».

Коридоры, по которым Ивакин шел, ничем не напоминали коридоры редакций, виденные им в фильмах, а также вживую, когда он давал тысячекратно проклятое интервью, или в бытность студентом ухаживал за одной малюсенькой журналисткой, бросившей его ради художника из Мурманска, или после работы заходил за дочерью в ее разбитной молодежный журнал. Во всех этих редакциях, а также на телестудии, где он однажды побывал, обязательно курили, пили кофе и много, очень много болтали. В коридорах непременно попадались разнообразные личности, которые слонялись без дела и всем мешали. Те, кому мешали, должны были отмахиваться и периодически взрываться гневными криками, дальше следовал мат. Матерились люди этой профессии много. Недавно Ленка, смеясь, рассказала, что сотрудники ее журнала, измученные матом корректора, использующего неприличные слова и выражения даже в разговорах с малолетними корреспондентами школьной странички, пошли к главному с жалобой. «Матом ругается?! — завопил скорый на расправу шеф. В гневе он выскочил в коридор, где столпились обиженные школьники. — Да как он смеет?! На рабочем месте! Уволить его на…!»

Здесь все было по-другому. Ивакину показалось, что он попал в банк. Тихо было в коридорах «Без цензуры». За стеклянными перегородками молча работали клерки с синими от света мониторов лицами; казалось невероятным, что эти приятные и немые молодые люди в белых рубашках и галстуках — журналисты. На ковровых дорожках не было кофейных пятен, да не было и самих дорожек: белые квадраты неизвестного, видимо, гранитно-мраморного происхождения покрывали полы коридоров. И никто, совсем никто не курил. Воздух был прохладный, отдающий дорогой парфюмерией. Где-то неслышно и невидимо работали кондиционеры.

В приемной Людмилы Викторовны, начальника отдела кадров, сидела секретарша в белой блузке. И она не болтала по телефону, а печатала на компьютере. «Сейчас мурыжить начнут», — сердито решил Ивакин, но ошибся. Его приняли сразу же.

— Я думала, вы все уже выяснили, — Людмила Викторовна, откинувшаяся на спинку кожаного офисного кресла, полуприкрытая плоским экраном, неприветливо глянула на него. Она оказалась молодой и очень простенькой на вид. Ее лицо было не накрашено, волосы гладко зачесаны. Одета Людмила Викторовна была в серое. Женщину, занимавшую столь высокий пост в этом кондиционированном учреждении с мраморными полами, Ивакин представлял себе совершенно по-другому. Но он уже понял, что отстал от жизни: хорошие газеты и большие начальники теперь, очевидно, выглядят именно так.

— Десятки допросов, и только потому, что эта девочка несколько раз публиковала у нас свои фотографии, — процедила начальница, глядя на Ивакина почти с ненавистью. — Час работы даже рядового корреспондента нашей газеты стоит очень дорого. Вы привыкли к оранжерейным условиям. Мне кажется, вам надо лучше шевелить мозгами, сидя в своих кабинетах, а не ходить туда-сюда, отвлекая тех, кто по-настоящему занят. Поучитесь у классиков. У Шерлока Холмса, например.

— Вы думаете, что я это делаю исключительно для собственного удовольствия? — удивился Ивакин. — Так вот трясусь в душном метро, упрашиваю охранника, выслушиваю отповедь девочки, которая мне в дочери годится, и все это — чтобы развлечься?

— Вы понимаете, что есть места, где не работает принцип «Солдат спит, служба идет»? — Она и бровью не повела, дослушав его реплику, даже на «девочку» не отреагировала. — У нас люди не отсиживают рабочий день, каждая их минута заполнена; если они не успеют сделать то, что запланировали, не успеют из-за ваших допросов, им придется работать вечером. Допоздна! Вы понимаете?

— Понимаю. Я уже увидел, что представляет из себя ваша газета. Есть только одна неувязка: вы сами начали дискуссию, не относящуюся к делу. Вы как та продавщица, которая на вопрос, есть ли в продаже яйца, отвечает гневной тирадой на тему плохого зрения покупателей. Экономнее сказать: есть. Или: нет. Но такие продавщицы были раньше, вы-то другое поколение.

— Ах вот как! — насмешливо сказала Людмила Викторовна и внезапно успокоилась. — У вас не больше пяти минут.

Ивакин тоже успокоился.

— Я пришел в связи с одним странным обстоятельством… — Он помолчал немного. — У вас, оказывается, много сотрудников погибло в последнее время.

— Что?! — Людмила Викторовна смотрела на него с искренним изумлением. Она даже подалась вперед и облокотилась на стол. Когда ее лицо приблизилось, Ивакин увидел, что она немолодая: веточки морщин разрастались от глаз к вискам, морщины были и на лбу, только словно бы проутюженные, разглаженные. «Ах, вот почему она стала более благосклонной, — добродушно подумал Ивакин. — Ей понравилось, что я ошибся с возрастом. Надо взять на заметку. Неплохой приемчик».

— За последний год произошло три убийства, — продолжил он. — И как мне удалось выяснить, все они так или иначе связаны с вашим боссом. Десять месяцев назад взорвали корреспондента. Согласно информации газеты «Аргументы и факты», этот человек был одним из основателей вашего холдинга, но он не верил в будущее газеты и ушел на БиБиСи, чтобы несколько лет спустя все-таки вернуться, но уже рядовым репортером. Получается, он был компаньоном Грибова. Может, даже другом?

— Это было до меня. Я ничего об этом не знаю, — произнесла Людмила Викторовна, барабаня пальцами по столу. Было видно: она не ожидала, что разговор примет такой оборот, и поэтому решила закончить его как можно скорей.

— Дальше: убийство пассии вашего главного редактора. По его поводу вас, действительно, много допрашивали. И наконец, убийство Марины Леонидовой.

— Кого? — спросила Людмила Викторовна. «Притворяется?» — подумал Ивакин, с интересом глядя на нее. Недоумение ее было вполне искренним.

— Марины Леонидовой, — повторил он. — Вы же начальник по кадрам?