— А мотив?

— Ты знаешь, сколько у нее добра? Квартира в министерском доме площадью сто двадцать метров — раз. Тысяч сто пятьдесят, не меньше, такая квартира стоит. Дача под Звенигородом на сорока сотках в министерском поселке — два.

— Развалюха? — вспомнил Ивакин.

— Развалюха?! — засмеялся Прохоров. — В министерском поселке? Я тебе говорю: сорок соток земли, а там сотка за пять тысяч долларов улетает! — Ивакин недоверчиво хмыкнул. — Да, Владимир Александрович! Все коммуникации, деревья на участке, соседи такие, что закачаешься. Умножь пять на сорок! А ведь там и дом имеется. И дом, Володя, не развалюха. Не новый, конечно, но большой, двухэтажный. Говорят даже, какого-то известного архитектора проект. Почти памятник культуры. Вот и давай считать. Земля плюс дом, плохой куш, что ли? Полмиллиона долларов! А он в коммуналке ютится с матерью парализованной.

Озвереешь тут. Мне, знаешь, что не понравилось? — Прохоров на том конце линии, видимо, отхлебнул пива. — История эта его, со статьями. Как в иностранном детективе. Я думаю, он заранее легенду такую создавал, что, мол, не все в этом убийстве просто, что есть, мол, какие-то такие факты, которые намекают на другую версию. Газета-то политическая! Говорят, игры они там свои играют. Вот он нам политическую версию и решил подбросить! Чего она там знать-то могла? Работала без году неделя. Нет, на самом деле, чего мудрить? Ищи кому выгодно! Он, по-моему, сам понял, что перегнул палку — о той истории и не вспоминает больше.

— Надо же, — сказал Ивакин. — А мне говорил: дом — развалюха. Одно название, а не дача.

— Ну, что не дача — это точно. Усадьба! Так будет правильнее назвать.

— И говорил, что сестра нищая. Какая ж она нищая? М-да… Там и бриллианты могли быть. Ничего о бриллиантах не известно?

— О бриллиантах? Да нет. Ценностей движимых там и правда не было, все в таком виде: квартира, дом. А почему ты о бриллиантах заговорил?

— Перед ее смертью исчезла некая цепочка с кулоном, который Леонидова выдавала за бриллиант. Потом она нашлась. В аэропорту. Оказалась дешевой вещичкой, хотя и довоенной. Странно немного. Мы думали, может, из-за нее Леонидову убили, а нам уже подделку подбросили для отвода глаз.

— Можно и в этом направлении поискать.

— Да брат-то — единственный наследник? Завещания не было?

— Вроде нет. Она ведь молодая женщина, умирать не собиралась.

— Брат прилетал к ней в Лазурное, а потом скрыл это от следствия, знаешь?

— Конечно, знаю. Он думает, что следователи такие же дураки, как и он.

— Как-нибудь объясняет свое поведение?

— То, что следователям ничего не рассказал, никак не объясняет, а по поводу поездки говорит, что прилетел по просьбе самой Леонидовой, но встретиться с ней не успел. Говорит, что она его неожиданно вызвала. Попросила держать эту поездку в строжайшем секрете. Он отпросился на пару дней и улетел.

— Да, он говорил мне, что пропустил на работе два дня, — задумчиво произнес Ивакин.

— Ну вот. Прилетел он, позвонил из аэропорта, а ее дома нет. Он так и звонил весь вечер, все утро, а потом улетел обратно. Зачем вызывала — не знает. Да ну, лажа какая-то! Что бы он там ни придумывал, полмиллиона долларов все перевесят!

— Но я все-таки с ним встречусь, — сказал Ивакин.

— Да встречайся! Пожалуйста! Твой телефон я ему не дал, так он просил, чтобы ты ему позвонил, когда приедешь. А у нас, знаешь, кого снимать собираются? — и разговор перешел на кадровые перестановки в управлении. Ивакин со скукой слушал сплетни со своей прошлой работы — они его больше не касались. Дочь развалилась на диване рядом с ним — смотрела новости.

— Лен! Сделай потише, — прикрыв трубку, шепотом проговорил он. Дочь потянулась за пультом. Но он вдруг перехватил ее руку и сам уставился на экран.

«Скандал, поднятый вокруг этого убийства, заставил его снять свою кандидатуру и срочно улететь на Кипр, — сказала дикторша. — Считается доказанным, что директора рынка убил двоюродный брат Петрова. Следствие изучает версию о причастности самого Петрова к этому убийству. Известно, что у него были разногласия с убитым. А господин Колчевский, в прошлом генерал КГБ, также баллотирующийся в Думу, остался практически без соперников».

Миша, бывший сотрудник пресс-службы Петровки, оказался невысоким, худым, узколицым парнем с мелкими чертами лица, выглядевшим лет на двадцать пять, не больше. Хотя, по расчетам Ивакина, ему было за тридцать. На этот раз Миша примчался по первому зову. Ивакин назначил ему встречу в кафе, недалеко от Пушкинской площади. Здесь он раньше беседовал со своими информаторами. Место было спокойное, затемненное и, главное, без музыки.

Парень, подошедший к его столику, ему сразу не понравился, хотя Ивакин понимал, в каком тот тяжелом положении, как хочет произвести хорошее впечатление, убедить. Ивакин допускал, что в таких обстоятельствах кто угодно станет неприятным, но не отказал себе в удовольствии: сделал лицо кислое и недовольное. Миша совсем растерялся.

— Мы, вроде, не встречались никогда, — заговорил он, усаживаясь. — Странно. Вообще-то я всех на Петровке знаю.

— Я не люблю журналистов и стараюсь с ними не общаться, — ответил Ивакин.

Миша чуть-чуть постучал пальцами по столу, открыл меню и, не взглянув в него, закрыл.

— Вы хотели поговорить со мной? — спросил он. «Ну и нахал!» — усмехнулся про себя Ивакин. Он даже отвечать не стал — глотнул кофе, положил ногу на ногу и посмотрел на часы. Но и Миша молчал, играл желваками. Ивакину вдруг стало его жалко.

— Нелепая история, — сказал Миша. — Она позвонила мне в понедельник, почему-то из Лазурного — я и понятия не имел, что она не в Москве! Марина последний раз на курорт выезжала, когда ей лет десять было… Я только с работы пришел, усталый как собака, а она мне заявляет: «Ты должен прилететь! У меня к тебе срочный разговор!» Я говорю: «Ты с дуба упала? Я работаю. Да и нет у меня таких денег, разъезжать по курортам!» А она отвечает: «Отпросись на пару дней. Билеты я тебе оплачу. Займи сто долларов, чтобы сюда билет купить». Какое счастье, что я на всякий случай больше денег взял! Иначе бы часы там продавал, в аэропорту, на обратную дорогу.

— Почему вы не рассказали об этом сразу? Вас же в Лазурном допрашивали.

— А меня об этом не спрашивали!

— Да что вы говорите!

— Да, не спрашивали! Меня спросили, когда мы в последний раз виделись. Я ответил. А во вторник в Лазурном я ее не видел.

— Но о звонке-то надо было следствие проинформировать, как вам кажется?

— Этот звонок не имел отношения к ее смерти.

— Почему вы так в этом уверены? Она говорила вам, зачем вы должны приехать?

— Нет.

— Может, вы что-то должны были привезти?

Миша покачал головой.

— С ней что-то произошло в Лазурном? Ей нужна была помощь?

— Она ничего не говорила.

— Но у вас есть какие-нибудь догадки?

— Все это показалось мне очень странным. Просто странным, без всяких догадок.

— Так не бывает. — Ивакин сердито отодвинул от себя чашку. — Может, какая-нибудь обмолвка проскользнула?

— Ну… — Миша замялся. — Мне почему-то показалось, что ей просто нужен мой совет. А с чем это связано, я не понял.

— С чем-то в Лазурном?

— Не обязательно.

— Вы не спросили ее, почему она сама не слетает в Москву, если дело серьезное?

— Это как раз в ее стиле. У нее, если деньги хоть какие-то появлялись, сразу крышу сшибало. Наглая такая становилась.

— То есть она попросила вас приехать, пообещала оплатить дорогу… Вы говорили кому-нибудь, куда едете?

— Начальнику своему сказал.

— Что сказали?

— Что сестра поехала на курорт и там сильно заболела. Надо ее срочно забирать. Прямо как накаркал. Я когда второй раз пошел отпрашиваться — уже на ее похороны — все объяснил ему: мол, убили, надо срочно забирать. Он вылупился на меня: «Ну и сестра!» — говорит.

— И что сказала вам Марина, когда вы приехали?