Мередит пришла в себя первой:

– Ну, просто еще вчера ты была… Видишь ли, юные ангелы так не ругаются.

– И что, только потому, что я пару раз умирала, мне теперь придется говорить «черт» до конца своих дней? – Елена покачала головой. – Дудки. Я – это я и останусь собой, во что бы ни превратилась.

– Ну и ладно, – сказал Стефан, наклонился и поцеловал ее в макушку.

Мэтт отвернулся, а Елена погладила Стефана почти мимолетно, но при этом подумав «я всегда буду тебя любить» и зная, что он прочитает эту мысль, пусть даже она не сможет услышать, что он подумает ей в ответ. Впрочем, она смогла уловить общий смысл его ответа – вокруг Стефана появилось что-то вроде тепло-розового сияния.

Может быть, это то, что видит Бонни, и то, что называется аурой? Она вдруг поняла, что большую часть времени видит вокруг него легкую, холодную изумрудную тень – если только свет можно назвать тенью. Вот и теперь розовый цвет начал ослабевать и переходить в зеленый.

Она торопливо осмотрела всех остальных. Бонни была окружена красным свечением, местами таявшим до бледнейших оттенков розового. Мередит – глубоким и ровным сиреневым. Мэтт – ясным ярко-синим.

Она вспомнила, что до вчерашнего дня – неужели это было только вчера? – она умела видеть много такого, чего не видел никто другой. В том числе и такого, что пугало ее до обморока.

Что это было? Перед ней замелькали картинки – и мелкие детали были сами по себе страшными. Это могло быть что-то маленькое, как ноготь, или большое, как рука. Какая-то ткань, напоминающая кору. Усики, похожие на антенны, как у насекомых, только их было слишком много, и двигались они быстро, как кнуты, быстрее, чем у любого насекомого. Она покрывалась гусиной кожей всякий раз, когда думала о насекомых. Среди них был жук. Однако строение его тела было не таким, как у всех насекомых, которых она видела. Он был похож скорее не то на пиявку, не то на кальмара. Идеально круглый рот, усеянный зубами по всей окружности, и очень много щупалец, напоминающих виноградные лозы, и эти щупальца шевелились по всей спине.

Он может цепляться к живому существу, подумала Елена. Но у нее было нехорошее чувство, что он может далеко не только это.

Он может стать прозрачным и заползти к тебе вовнутрь, а ты не почувствуешь ничего, кроме легкого булавочного укола.

И что тогда?

Елена повернулась к Бонни.

– Как ты думаешь, если я тебе кое-что покажу, ты узнаешь это? Не глазами, а экстрасенсорным зрением?

– Думаю, зависит от того, что именно «это», – осторожно сказала Бонни.

Елена бросила взгляд на Стефана, и он кивнул ей самым коротким своим кивком.

– Тогда закрой глаза.

Бонни послушалась, и Елена приложила пальцы к ее вискам, а большими пальцами стала нежно гладить ее ресницы. Она пыталась активировать свои Белые Силы – что до сегодняшнего дня получалось у нее с легкостью, – и ощущение было такое, что она стучит двумя камешками друг о друга в надежде на то, что один из них окажется кремнем, и она разожжет огонь. Наконец она почувствовала, что вспыхнула маленькая искорка, и Бонни дернулась назад.

Ее глаза широко распахнулись.

– Что это такое? – выдохнула она, тяжело дыша.

– То, что я видела. Вчера.

– Где?

Елена медленно ответила:

– У Дамона внутри.

– Но что это значит? Он управляет этой штукой? Или… или… – Бонни остановилась, и ее глаза расширились.

– Или она контролирует Дамона? – закончила за нее Елена. – Не знаю. Но кое в чем я практически уверена, Бонни. Когда он не откликнулся на твой Зов, он находился во власти малаха.

– Вопрос вот в чем: если это не Дамон его контролирует, то кто? – сказал Стефан, снова нервно встав. – Я увидел то, что показала Елена. Это существо – у него нет собственного разума. Нужен какой-то сторонний мозг, чтобы им управлять.

– Например, другой вампир? – спокойно спросила Мередит.

Стефан пожал плечами.

– Вампиры, как правило, просто не обращают на них внимания, потому что могут получить все, что им надо, и без малахов. Для того чтобы сделать вампира одержимым малахом, нужен очень сильный разум. Сильный – и злой.

– Вот там, – произнес Дамон, сидя на ветке высокого дуба, язвительно соблюдая грамматическую правильность предложений, – находятся они. Мой младший брат и его… присные.

– Чудесно, – пробормотал Шиничи. Он разлегся на ветвях дуба еще более грациозно и лениво, чем Дамон. Между ними шло необъявленное соревнование. Золотые глаза Шиничи сверкнули раз-другой – и Дамон это заметил – при виде Елены и при упоминании Тами.

– Только не пытайся убедить меня, что ты не имеешь отношения к тому, что произошло с этими стервами, – сухо сказал Дамон. – От Кэролайн к Тами и так далее – в этом был план?

Шиничи помотал головой. Не сводя глаз с Елены, он запел народную песню:

Щеки с цветущими розами схожи,

Волосы цвета пшеницы…

– Я бы не советовал тебе экспериментировать с этими девушками, – Дамон улыбнулся, но в его улыбке не было веселья. Его глаза сузились. – Я понимаю, что на вид они не крепче мокрой папиросной бумаги – но на самом деле они сильнее, чем ты можешь себе представить, и сильнее всего становятся, когда одна из них попадает в беду.

– Я уже сказал: это не я, – сказал Шиничи. Впервые за все время он выглядел беспокойным. Потом добавил: – Хотя я, кажется, знаю, кто все это затеял.

– Ну так расскажи, – посоветовал Дамон, глаза которого по-прежнему были суженными.

– Конечно. Неужели я не упоминал о своей сестре-близняшке? Ее зовут Мисао, – он улыбнулся обезоруживающей улыбкой. – Это значит «дева».

Дамон ощутил непроизвольный прилив голода, но отмахнулся от этого ощущения. Он чувствовал себя слишком расслабленным, чтобы думать об охоте, да вдобавок сильно сомневался, что на китсунэ – лис-демонов, как рекомендовал себя Шиничи, – вообще можно охотиться.

– Нет, ты не упоминал о ней, – сказал Дамон, рассеянно почесав заднюю сторону шеи. След от укуса прошел, но после него остался ужасный зуд. – Видимо, это как-то ускользнуло от твоего сознания.

– Ясно. В общем, она где-то рядом. Она появилась здесь одновременно со мной, когда мы заметили вспышку Силы, вернувшую… Елену.

Дамон не сомневался, что неуверенная пауза перед тем, как произнести имя Елены, была наигранной. Он наклонил голову с таким видом, словно хотел сказать «нет, я не думаю, что ты меня обманываешь», и стал ждать.

– Мисао любит играть, – просто сказал Шиничи.

– Да ну. В смысле – в шахматы, нарды, подкидного дурака?

Шиничи нарочито закашлялся, но Дамон заметил красный блеск в его глазах. Ого. Он действительно готов встать за нее грудью, да? Дамон улыбнулся Шиничи одной из самых ослепительных своих улыбок.

– Я люблю ее, – сказал юноша с черными волосами, которые лизали языки пламени, и на этот раз в его голосе зазвучала неприкрытая угроза.

– Не сомневаюсь, – сказал Дамон миролюбиво. – Я понял.

– Но, как правило, ее игры, хм, приводят к тому, что город гибнет. В конце концов. Не в одну секунду.

Дамон пожал плечами.

– Ну, об этой занюханной деревне никто сожалеть не будет. Естественно, сначала я заберу отсюда своих девушек, – теперь неприкрытая угроза зазвучала в его голосе.

– Как пожелаешь, – Шиничи заговорил своим обычным кротким голосом, – мы союзники и будем действовать в соответствии с договором. Тем более, досадно было бы потерять… все это. – Его взгляд снова скользнул к Елене.

– Между прочим, мы даже не обсудили небольшое фиаско со мной и твоими малахами – точнее, ее малахами, если для тебя это так важно. По-моему, я испепелил как минимум трех из них, но если я увижу еще хотя бы одного, то нашим деловым отношениям придет конец. Со мной лучше не ссориться, Шиничи. Если ты узнаешь, что значит быть со мной в ссоре, тебе это не понравится.

Шиничи закивал. Дамон явно впечатлил его. Но через секунду он уже снова разглядывал Елену, напевая: