За этим последовал еще один день бесконечной работы на раскаленном добела солнце, потом еще один. И каждую ночь мне снились горькие сны. В итоге, однажды проснувшись, я обнаружил, что стало прохладнее, а с запада дует устойчивый ветер, а потом увидел Корсику справа по борту. Когда мы подошли ближе, остров превратился в высокую каменную стену, сверху прикрытую белым облаком. К полудню оно растаяло, обнажив целую коллекцию горных пиков, между которыми струились какие-то испарения. Внизу, в тени пиков, видимо, лежали городки, хотя мысль о том, чтобы жить в подобном заброшенном месте, заставила меня вздрогнуть. Низам указал мне на город Кальви и на Иль-Рус, Красный остров, а потом мы с некоторым трудом изменили курс и пошли на норд-норд-ост.

— Ветры в здешнем море переменчивые, — сообщил мне Джанни.

Подобно многим другим членам команды, он вел пиратскую жизнь и до того, как судьба забросила его на борт «Кормарана». Выходец из знатной венецианской семьи, однажды он убил в драке судью и вынужден был бежать от палачей дожа. Джанни долго занимался грабежами на берегах Италии вместе с бандой истрийских корсаров, потом воевал в отряде каталонских наемников на островах, мимо которых мы проходили несколько дней назад, прежде чем вверить свою судьбу «Кормарану», предварительно попробовав вести честную жизнь в Валенсии и чуть не превратившись в нищего.

— Этот ветер, дующий нам в спину, называется libeccio, — пояснил Джанни. — В это время года он тут свирепствует, как сам дьявол. Видишь вон те облака над островом? Ночью будет гроза, это точно, а потом поднимется такой ветер, что понесет нас до самой Пизы, да еще перебросит через горы за ней.

Он оказался прав. Пока мы шли вдоль берега к мысу Кап-Корсе, море потемнело, а облака, казалось, сгущались над нами, заполняя все небо. Было уже за полночь, когда мы обогнули мыс, — вся команда работала на палубе, — а через несколько минут вверху занялся пожар. Никогда в жизни я не видел таких молний. Они мелькали по всему небу, как спицы гигантской адской колесницы, и били в море вокруг корабля. Удары грома я ощущал всем телом, от голых подошв до постукивающих зубов. Ветер стегал нас с такой силой, что «Кормаран» чуть не ложился штирбортом в воду, и кто не успевал как следует ухватиться за леер или рангоут, кувыркаясь падал в трюм. Мы карабкались на мачту в полной тьме, каждые несколько секунд озаряемые вспышкой, казавшейся ярче и яростнее солнца, чтобы зарифить парус, и вскоре судно легло в дрейф, болтаясь на кипящих волнах. Молнии сверкали над головой, вспышки слепящего света заставляли всех замирать посреди бешеной работы, оставляя в глазах странные летучие видения, так что хоть закрывай их, хоть открывай — все равно я видел какие-то дикие лица бледных безумцев, окутанных сияющим ртутным заревом.

Сна в ту ночь не было вовсе, да и утром тоже. От Кап-Корсе до устья Арно нам требовалось пройти всего лиг двадцать, и снова предсказание Джанни обернулось истинной правдой. Мы шли с зарифленным парусом, libeccioсвирепо бил в левый борт, когда вскоре после десятой склянки на горизонте завиднелся берег Италии. И сразу после этого ветер стих и с неба исчезли последние ошметки облаков. К этому времени мы подошли уже достаточно близко к берегу, чтобы различать заросшее камышом устье Арно и, еще дальше, едва видимые очертания самого города. Мы были здесь не одни: в реку входили и выходили суда самых разных типов и видов, и я заметил напряженную готовность на лицах капитана и Жиля. Я как раз подумывал, не удастся ли урвать несколько минуток сна, когда Жиль, стоявший на мостике, поманил меня к себе.

— Хочешь увидеть Пизу? Вот и хорошо, потому что ты поедешь с нами, — сказал он, не дав мне возможности возразить. — Возьми своего друга и готовьте баркас. — Он, видимо, заметил что-то в моих глазах, потому что добавил: — Билла, своего друга. Он тоже с нами поедет.

Мне было все равно, увижу я Пизу или нет, но очень не хотелось оказаться в одной компании с Биллом. Тем не менее я стиснул зубы и заставил себя пойти туда, где он сидел, помогая Димитрию в его неустанных трудах по защите нашего оружия от морской воды, способной превратить его в сплошную ржавчину. Не улучшило настроения даже появление почти собачьей радости на его лице при моем известии.

— Давай сразу за дело, — отрывисто бросил я на случай, если ему захочется со мной заговорить. И, повернувшись на пятках, пошел обратно на корму и дальше вдоль планшира, обходя кормовую надстройку. «Баркас наверняка полон воды после шторма, — думал я злобно, — подтянуть его будет трудновато». Я уже взялся за фалинь и начал его тянуть, глядя, как баркас весело болтается в кильватерной струе «Кормарана», и отмечая, что он действительно гораздо тяжелее, чем обычно, когда рядом спрыгнул Билл, тоже ухватился за канат и мы попробовали тянуть вместе.

— Тяжелый, — весело заметил мой друг.

— Вот уж удивительно-то! — холодно буркнул я, так холодно, что сам поразился, не увидев пара от своего дыхания.

— Хватит тебе, Пэтч! — сказал он. — Кончай! Такой прекрасный день! Крест Господень, ну и штормик был! А мы отправляемся в грешный город Пизу. Пиза ведь грешный город? Очень на это рассчитываю. Все города некоторым образом грешные, а, Пэтч?

— Кончай трепаться, твою мать, тяни эту гребаную веревку! — рявкнул я.

— Да что это с тобой?!

— Ничего. Работать надо, а не трепаться. Мне это вовсе не нравится, так что давай поскорее покончим.

— Нет, погоди, Пэтч. Ты ведешь себя прямо как осиный рой с тех самых нор, как мы прошли Геркулесовы Столпы. Что происходит?

Билл взял меня за плечи. Я весь сжался и ослабил хватку фалиня. Тот выскользнул из моей ладони и даже обжег ее, прежде чем я успел с проклятием отдернуть руку. Потом повернулся лицом к своему мучителю.

— Я не понимаю, зачем ты вообще вернулся! — заорал я, брызгая слюной. — Зачем? Ты… ты ж меня в сторону отпихнул!

— Как? Как это — отпихнул в сторону, Пэтч? В сторону от чего, скажи на милость?

— В сторону от жизни! которую я вел до тебя. От моих друзей. Я себя трупом чувствую, нет, я стал твоей тенью, паскуда проклятая!

— К черту все эти тени! Еще раз спрашиваю: в сторону от чего я тебя отпихнул? Нет, не так, лучше сказать — в сторону от кого?

— От капитана, — буркнул я.

— Нет, это не то. Еще раз попробуй.

— Ну, не знаю. От Жиля. От Димитрия. От всех моих друзей — ото всех!

— Ото всех? А среди них есть кто-то конкретный, от кого я, как ты считаешь…

Я ударил кулаком по фальшборту и повернулся к нему, стиснув в ярости зубы:

— Ты сам знаешь, что я имею в виду! Наверняка знаешь! Вот и не заставляй меня произносить это вслух!

— Ладно, я сам могу сказать. Это Анна.

Думаю, мои пальцы в этот момент готовы были скользнуть к рукояти Шаука, но Билл знал меня лучше, чем я сам, поэтому мягко опустил ладонь на мою руку, лежавшую на фальшборте. Если я ожидал увидеть на его лице триумф, то был разочарован. Он смотрел внимательно и трезво. Потом поднял вверх палец и так и держал его между нашими лицами.

— Анна, да? Я прав, так что можешь ничего не говорить. Ты слишком много думаешь, братец. Это всегда за тобой водилось. В монастырской школе ты тоже всегда о чем-то думал, пока я трахался или пьянствовал. Ты завидовал мне, а я, должен сознаться, некоторым образом завидовал тебе. Пэтч, мы с тобой должны были трахаться и думать в равной мере, только это у нас не получалось, увы, и погляди, куда это нас привело. Да-да, ты знаешь мои привычки и поэтому подозреваешь самое скверное. Шлюхи… девки любят меня, потому что по большей части ни о чем не задумываются, вообще не привыкли думать и к тому же предпочитают парней, которые пускают в дело свой член, а не мозги. Вот это всегда служило мне добрую службу. Но я вовсе не такой дурак, как ты воображаешь. Ну, не совсем. А что до твоей принцессы… Мне она очень нравится, мой мальчик. Но она вовсе не из тех, брат Петрок, кого я именую девками. Она думает! Думает все время! Хотя я ей тоже нравлюсь, довольно сильно — еще бы, ведь я все время ее смешу, черт побери! заставляю краснеть от стыда! — но это нечто вроде сестринской привязанности.