— Эта сука убила Бенно! — завизжал тот, что с дубинкой.

— Мать твою! — заорал вооруженный мечом и бросился на нас.

Может, он целился в Анну, но она отпрыгнула в сторону, и он врезался в меня плечом, крутанув на месте. Но тут же восстановил равновесие, направил кончик меча прямо мне в грудь и топнул ногой.

— Ха! — вскричал он и еще раз топнул — явно хотел напугать меня, чтобы я отступил к стене, где он проткнул бы меня насквозь. Он сделал выпад, и я, как щитом, закрылся левой рукой, обмотанной плащом. Клинок застрял в складках ткани, и, взмахнув рукой, я его окончательно там запутал. Он попытался выдернуть его, не сводя глаз с Шаука, направленного ему в лицо, но мне до него было не дотянуться. Свободной рукой он попытался ухватиться за мой клинок, но я понял его намерение и нанес рубящий удар. Лезвие попало ему между пальцами, раскроив ладонь почти до запястья. Он вскрикнул и отпрянул назад, все еще пытаясь высвободить свой меч. Он был силен, но клинок, видимо, оказался с зазубринами, потому что прочно застрял в моем плаще. Я чувствовал его немалый вес, которым нападающий налегал на примотанный к моей руке меч, и ощущал, что он теряет равновесие. Я изо всех сил дернул рукой, и он отлетел в сторону, врезавшись в стену и выпустив свой меч, но было уже поздно: я всадил ему Шаук под грудину, снизу вверх, навалившись на клинок всем телом. Он шумно выдохнул: сплошные гнилые зубы и прокисшее вино да еще вонь от его овчины — все это облаком ударило мне в лицо. Я почувствовал, как он содрогнулся в конвульсии — раз, другой, — и еще сильнее надавил на рукоять. Мне хотелось поскорее с этим покончить. И он, еще раз содрогнувшись, умер, мешком навалившись на меня. Я подергал за Шаук, но лезвие застряло, так что я отступил и дал ему упасть на землю. Наклонившись, чтобы подобрать его меч, я услышал позади себя топот, шарканье ног и приглушенные проклятия.

Анна и мужик с дубинкой кружили друг против друга на самой середине улицы, в нескольких шагах от меня. Она сбросила плащ. Мужик был напуган, но страх потихоньку покидал его, уступая место кровожадному возбуждению. Я заметил, что он подобрал оброненный Бенно мизерекорд и держал его в левой руке. Меня он, кажется, не замечал, как и своего приятеля. Лицо Анны было бледно. Я не смел двинуться с места, не желая ее отвлекать. Свой меч она держала крепко и умело, то и дело чуть взмахивая острием. Но еще я отметил, что она может легко запутаться в полах своей длинной котты. Она, видимо, тоже это понимала, потому что шаги делала маленькие и точные. А этот тип с дубинкой между тем совсем осмелел. Он теперь все время делал выпады в ее сторону, то дубинкой, то кинжалом, заставляя ее отступать с риском упасть. И тут она внезапно решилась покончить со всем этим. Дождавшись очередного выпада кинжалом, отклонилась и взмахнула острием своего меча. Державшая мизерекорд рука тут же безжизненно повисла, тип выругался и отступил назад. Анна сменила хват и сделала выпад, но слишком резко: запуталась в полах котты и растянулась на земле.

Но меч не выпустила, а противник ее был уже ранен. Ему не хватило резвости, и она успела подняться на одно колено. Ее клинок снова был поднят и угрожал своим острием. И тут из мрака боковой улочки выскочила еще одна фигура и налетела на человека с дубинкой: только что он замахивался, чтобы нанести страшный удар, и вот уже валяется, распластавшись на мостовой. Я в секунду оказался рядом, прикрыв собой Анну, но к этому моменту наш спаситель, вылетевший из темноты, уже всадил свой узкий нож прямо в глаз упавшему типу с дубинкой.

Я отступил назад. Анна уже стояла, подняв меч, готовая встретить чужака, который поднялся на ноги, вытащив свое лезвие из головы убитого. На нем были простая черная котта и плащ с капюшоном, надвинутым на глаза. Он вытер свой клинок о рубашку убитого.

— Повернись, пожалуйста, дружок, — сказала ему Анна. Голос ее был так же лишен дружественных ноток, как лишено было жизни тело человека с дубинкой.

— Конечно, миледи, — отозвался незнакомец с акцентом типичного северянина.

Он выпрямился и повернулся к нам лицом, держа кинжал острием вниз. Потом выпустил его из пальцев.

— Черт побери! — воскликнул он и обеими руками откинул назад свой капюшон. — Черт… — начал было опять, но тут я обхватил его за талию, смеясь и плача попеременно.

Обретя наконец способность говорить, я обратился к Анне:

— Любовь моя! Это Билл ко мне вернулся из страны мертвых, вернулся, чтобы спасти нас. Мой дорогой друг Билл!

Так мы и стояли с Биллом, не в силах произнести ни слова, глухие ко всему, что происходит в мире. К Анне это не относилось — для нее мой друг был всего лишь именем из моего прошлого. Она нагнулась, подняла кинжал Билла и сунула рукоять ему в ладонь.

— Спрячьте оружие, ребята! — резко скомандовала она.

Я посмотрел на мертвое тело у своих ног. Из раны вытекло не так уж много крови — удар кинжала прикончил его сразу, — но зрелище белесого глаза, бессмысленно пялящегося вверх рядом с черной дырой, где должен был располагаться его близнец, тут же привело меня в чувство. Билл смотрел на остальные два трупа. Я подошел к тому, которого убил. Он лежал, раскрыв рот, и зубы желто поблескивали сквозь залившую их уже почерневшую кровь. К горлу подступила тошнота. Анна осматривала другие два трупа.

— Брось это, — приказала она, указывая на меч, все еще болтавшийся у меня в руке. Ее собственный клинок уже был спрятан под плащом. — Нас не должно быть рядом с мертвецами, когда их обнаружат. Пошли! — И как следует встряхнула меня за локти. — Надо оттащить вот этого поближе к его приятелю, в подворотню.

Мы не стали спорить и вместе с Биллом ухватили мертвеца за ноги. Я все время смотрел на своего друга, и на лице моем застыла глупая улыбка, несмотря на трупы вокруг. Всего несколько минут назад он был для меня мертв, как вот это тело, что мы тащили туда, где валялся Бенно, и череп стукался о камни мостовой. Там было, конечно, полно крови. Мы бросили труп на тело Бенно. Я наклонился над тем, что был с мечом, и потянул за рукоять Шаука. Мне пришлось встать ему одной ногой на грудь, чтобы извлечь клинок. Когда я выпрямился, Анна и Билл разглядывали мертвецов, словно это были кочаны капусты на рыночном прилавке.

— Если рубануть этого типа топором другого, то будет выглядеть так, словно они сами перебили друг друга, — сказал Билл таким тоном, будто мы обсуждали грамматические тонкости Посланий апостолов.

Анна кивнула. Тут послышались шаги и голоса, а где-то вверху заскрипели ржавые петли открывающихся ставней.

— Черт с ними! — Ко мне наконец вернулся голос. — Бежим отсюда! Быстрее, Бога ради, не то нас увидят!

Анна схватила меня за руку и сказала, обернувшись к Биллу:

— Ты, конечно, можешь оставаться, но лучше бежим с нами к реке, только быстро!

Билл посмотрел в сторону торопливо приближающихся голосов, и на его лице появилась волчья ухмылка, которую я отлично помнил.

— К реке? Хорошо, бежим, — сказал он и без дальнейших рассуждений двинулся вниз по улице.

Анна сунула мне свою сумку.

— И еще вот это! — прошипела она, ткнув пальцем в свою уродскую зеленую шляпу, валявшуюся рядом с мертвыми. Я сцапал ее, и мы бросились вслед за Биллом, который уже несся сломя голову. Вот он свернул на другую темную улицу, мы рванули следом. Билл, видимо, хорошо знал дорогу через путаницу городских перекрестков. Мы промчались еще тремя переулками, явно спрямляя путь. Анна бежала рядом со мной, и полы ее котты шумно бились по коленям. Вскоре я почувствовал тяжесть в груди и слабость в ногах. По болезненной гримасе на лице Анны было понятно, что она тоже выдохлась. Мы слишком долго просидели в тесноте на борту «Кормарана». Тела отвыкли от бега. А тут Билл куда-то нырнул и скрылся из виду, мы рванули следом и чуть не налетели на него. Он стоял, осторожно заглядывая за угол. Посмотрев поверх его плеча, я увидел, что мы добрались до широкой улицы, в конце которой, совсем близко, поднимались ворота, хорошо видимые на фоне светлеющего неба.