– И это на свадьбе?

– Какой ужас, да?

Эмма поморщилась.

– Даю вам несколько минут, чтобы прийти в себя, а затем мы незаметно уедем.

Она украдкой оглядела комнату, ища глазами Уильяма. Он казался ей порядочным человеком, немного позер, но, несомненно, джентльмен с принципами. Он не мог уйти, не попрощавшись. Возможно, он хотел это сделать, но она отвлеклась и не заметила его.

Да, отвлеклась.

Эмма нерешительно посмотрела на мужчину, стоявшего напротив нее за изысканно накрытым столом. Обычно, чтобы оценить мужчин, ей не требовалось много времени. Какое замечательное у него лицо! Взглядом знатока она окинула фрак-визитку из серого шелка и черные панталоны, обтягивающие длинные, мускулистые… Но что это? Эмма была разочарована. На нем сапоги для верховой езды! На свадьбе? И к тому же он оперся рукой о стол, едва не угодив ладонью в блюдо с приправленными зеленью колбасками. Это недопустимо! Она фыркнула и поспешно отвернулась, чтобы он не заметил ее взгляда. Но поздно.

– Прошу прощения, – произнес он, и она не могла не отметить, что у него красивый, глубокий голос. – Вы, кажется, что-то сказали мне, а я не расслышал.

Много шуму из ничего.

Десять лет нисколько не изменили скучных ритуалов английского света.

Благополучно избавившись от надоедливых дебютанток (Хит предупреждал, что они будут на свадьбе), Эйдриан подошел к столу и увидел элегантную даму. Младшая сестра Хита, догадался он, а это значит – безопасная гавань в море неискренности. Боскаслы сами немало нагрешили, чтобы судить других. Среди этой семьи Эйдриан мог говорить то, что думал, притворство вызывало у них издевку, они любили шутки и розыгрыши. В обществе Боскаслов дышалось свободно.

Когда молодая дама смущенно ему улыбнулась, он спрятал руки за спину и сделал вид, что разглядывает свадебный пирог. Взгляд задержался на украшении из сахарных фиалок.

– Засахаренные сладости, – произнес он. – Я не пробовал этого с пяти лет. На Рождество моя мать потихоньку таскала их мне из кухни, а потом говорила, что повар забыл положить их на пирог.

Он потянулся за лакомством. И тут же тонкая рука в белой перчатке до локтя резко опустилась ему на запястье.

Он игриво засмеялся.

– Простите. Я не знал, что цветами выложено ваше имя.

Дама обошла стол, и то, что Эйдриан увидел, ему очень понравилось.

Высокая упругая грудь, узкая талия, серо-зеленое платье со складками и пышными оборками по вырезу и на подоле. Ей не хватает лишь крыльев, подумал он. Фея с проворными руками.

– Никаких имен там нет, – прошептала она. – Эти цветы – украшение.

– Украшение?

– Такие мелочи необходимы.

– Разве?

– Боюсь, что вы этого не поймете, – мягко заметила она, словно сахарные цветочки были каким-то таинственным кодом, понятным лишь посвященным.

Он скрестил руки на груди.

– Мне просто захотелось их съесть.

– Это свадьба, – напомнила ему она, слегка улыбнувшись.

– Знаю, – усмехнулся он. – Догадался, как только увидел невесту и жениха. Да я вовсе и не собираюсь брать эти сладости.

– Тогда почему вы… ну, в общем, это не важно.

– Мальчики всегда такие, – сказал он, догадавшись, о чем она подумала, послушно опустил руку и увидел, как у нее дрогнули губы. Неужели она улыбнулась?

Она походила на остальных Боскаслов красивыми голубыми глазами, но почти у всех братьев были блестящие черные волосы, а у нее волосы золотисто-абрикосовые, уложенные на изящной шее в замысловатую прическу. А кожа такая же белая и так же притягивает к себе, как и сахарная глазурь на свадебном пироге.

Он вдруг подумал о том, как она выглядела бы обнаженной с золотыми волосами, рассыпавшимися у нее по груди и спине. Ангел, который пробудил земные чувства в простом смертном.

Эйдриан виновато кашлянул.

– Я знаю, что вы имеете в виду под мелочами на свадебных церемониях, – сказал он. – Мне приходилось бывать в государствах, расположенных в джунглях, где частью приданого невесты являются человеческие головы.

Она с досадой взглянула на него.

– Я вовсе не это имела в виду.

Он вздохнул, и оба замолчали.

Эмма внешне ничем не выдала, что ее задели его шутки, так как с детства привыкла к розыгрышам братьев. Этому джентльмену придется очень постараться, чтобы вывести ее из себя. И вообще ей не следует с ним разговаривать. Но, по крайней мере, пока она занимает его разговором, ее ученицы не выставляют себя дурочками перед ним.

– Разве нам не повезло, что мы живем в цивилизованном обществе? – с вызовом спросила она.

– Это дело…

В эту минуту раздался негромкий звук оркестра. Эмма так и не узнала, что он собирался сказать. Но это и лучше. Наследник герцогского титула прикрыл глаза и промурлыкал на удивление приятным низким голосом:

– Господь Иисус Христос…

– Милорд, здесь не место для богохульства, – тихо попеняла ему она.

Карие глаза уставились на нее.

– «Господь Иисус Христос, будь с нами». Это название прелюдии.

– Прелюдии?

– Музыка Баха. Вы не узнали?

– О, Бах. – У Эммы перехватило дыхание от его довольной улыбки. В голове промелькнуло: а он, оказывается, не такой уж страшный, несмотря на прошлые подвиги. – Простите, – наконец произнесла Эмма. – Я не обратила внимания.

На музыку, во всяком случае.

Эмма кивнула и отвернулась, а его взгляд заскользил по ее фигуре. Она заметила это, так как его лицо отражалось в каминном зеркале, освещенном позолоченными канделябрами.

Как неловко! Конечно, она узнала бы музыку Баха, если бы он не отвлек ее своими словами о человеческих головах. Она поймала его взгляд в зеркале, и щеки у нее зарделись.

Он снова улыбнулся своей открытой улыбкой, и она поняла, что ей не удастся не замечать его. Но директрисе элитной академии неприлично на свадьбе флиртовать с наемником, пусть он и друг семьи. Хорошо, что ее ученицы ушли в бальный зал с Шарлоттой и не смогут уличить наставницу в неблаговидном поведении. Она – вдова, виконтесса и, хотя не очень богата, пользуется уважением и занимает прочное положение в свете. Цель ее жизни не только в устройстве академии для юных леди: как сестра целого выводка необузданных братьев, она стала хранительницей моральных устоев в семье. Тот факт, что ни один из своевольных отпрысков Боскаслов не руководствовался в жизни ее примером, нельзя было поставить ей в вину. Эмма изо всех сил старалась наставить их на путь истины и сохранить почтенное родовое имя, в то время как члены семьи делали все, чтобы его запятнать. Взять, к примеру, приятеля братьев, этого высокого дерзкого красавца, который разглядывает ее в зеркале. Хотя он и наследник герцогского титула, но едва ли представляет собой человека, с которым леди может обменяться больше чем легким кивком.

Но… в нем есть что-то такое, от чего хочется «взбрыкнуть» и забыть о приличиях, что свойственно Боскаслам. Ну, всего несколько минут флирта, уговаривала себя Эмма. Она вышла замуж в восемнадцать лет, дебютанткой, а сейчас она вдова. Ей следует быть степенной матроной.

«Ты хорошая девочка, Эмма, – хвалили ее родители. – На тебя можно положиться».

Отец выдал ее замуж за шотландского виконта, веселого и мягкого Стюарта, лорда Лайонса, который ни разу не причинил ей никаких огорчений. Но он умер несколько лет назад от заражения крови.

– Прошу меня извинить, – сказала Эмма лорду Вулвертону. – Я должна найти одну из моих учениц, она плохо себя почувствовала. А сейчас – протяните руку.

Он изобразил страх:

– Вы хотите хлопнуть мне по пальцам ложкой?

– Нет, хотя вы, вероятно, этого заслуживаете. Сделайте так, как я говорю.

Он повиновался. И она положила ему в затянутую перчаткой ладонь три маленьких марципановых цветочка.

– Как вам это удалось? – удивился он, переведя взгляд на пирог.

Она изогнула бровь.

– Приходится идти на хитрость, когда имеешь безупречную репутацию.