Старомодный экипаж отъехал от парадного входа гостиницы и влился в движение экипажей на улицах Брайтона. Бейливик управлял своим огромным белым жеребцом. Город был не слишком большим, так что довольно скоро они уже проезжали по зеленым холмам долины Эйвон. Пруденс сидела с Мелоди на коленях. Напротив сидел Эван, он смотрел в окно, подперев подбородок кулаками, подчеркнуто игнорируя Мелоди и Пруденс.

– Эв.

Он повернулся и неприятным взглядом посмотрел на нее через плечо, потом снова вернулся к пейзажам за окном.

– Не хочу разговаривать с тобой! – отрезал он.

– Эв, я знаю, что ты расстроен. У нас такой период, но…

Он откинулся на спинку сиденья и посмотрел на нее.

– Ничего я не расстроен. Это девчонки расстраиваются.

Она подняла бровь.

– А что тогда?

– Все из-за него. Этого мерзкого старого Ламберта.

Пруденс предвидела это и вовремя успела закрыть ладонями уши Мелоди.

– Ублюдок!

Мелоди вскинулась и начала убирать от ушей руки Пруденс.

– Что Эван сказал? – Ее снедало любопытство. – Эван, что ты сказал?

Пруденс потянулась к карману и достала старую ленточку на волосы, которую приберегла именно для такой непредвиденной ситуации.

– Мелоди, посмотри, что у меня есть для Горди Евы!

Вскоре Мелоди была полностью увлечена обновлением наряда своей маленькой оборванной куклы, Пруденс скользнула взглядом по лицу Эвана и встретилась с его разгневанными глазами.

– Он не такой, и ты знаешь, это, – сказала она мягко. – Это скорее я его бросила.

– Я слышал от Бейливика. Он собирается жениться! На ней!

– Это так. И всегда собирался. Я это знала.

Эван задохнулся.

– Ты знала? Все это время? Так почему же ты тогда обнималась и целовалась с ним?

«Расскажи ему. Мы все делаем знать ответ на этот вопрос».

Вместо этого она решила злоупотребить правами старшей сестры.

– Я расскажу тебе когда-нибудь, когда ты повзрослеешь достаточно, чтобы все понять.

– Я понимаю. Ты просто…

Она резко схватила его за руку.

– Эван Филби! Если ты закончишь это предложение, то я вымою тебе рот с мылом. Это ясно?

Эван удивленно моргнул.

– Ты не посмеешь!

– Еще как посмею. Самое время начать вести себя как джентльмен, коим ты являешься с рождения. С этого момента и впредь ты перестанешь выражаться или будешь мыть рот с мылом все свое свободное время!

Эван посмотрел на нее так, как никогда не смотрел. Тем не менее, плечи его расслабились, когда он взглянул на нее с уважением в глазах. Первый раз на ее памяти он повел себя как взрослый человек. Она покачала головой и улыбнулась ему:

– У нас с тобой все будет хорошо. Я найду приличное занятие в Лондоне, потому что теперь у меня замечательные рекомендации. На этот раз мы снимем хорошую комнату. Больше никогда не будем голодать и не будем бежать по улицам словно сумасшедшие. Ты начнешь учиться, а когда тебе исполнится восемнадцать, мы пойдем к Троттерам со своим собственным адвокатом.

Выражение лица Эвана просветлело.

– Мы от них мокрого места не оставим, правда?

Пруденс сжала руки.

– Повтори это предложение еще раз, пожалуйста.

Эван моргнул.

– Мы ведь раздавим их?

Пруденс усмехнулась:

– Словно насекомых на тропинке.

Мелоди оторвалась от куклы и посмотрела на них.

– Нельзя давить букашек, Эван!

Эван ухмыльнулся, глядя на Мелоди.

– Да они просто притворяются букашками, глупенькая. Пойди сюда. Я покажу тебе, как правильно сделать петельку и узелок.

Мелоди послушно перебралась на противоположное сиденье, обрадованная тем, что нашла союзника в деле обновления свадебного гардероба Горди Евы. Пруденс откинулась на спинку сиденья, посмотрела на них и вдруг ясно осознала, что завтра расстанется с Мелоди.

Навсегда.

«Моя маленькая сладкая девочка. Как же я отпущу тебя?»

Так будет лучше. Мелоди нужна мать, и как бы Пруденс ни относилась к Шанталь, она не сможет украсть у нее последние месяцы, проведенные с дочкой. К несчастью, сознание того, что она поступает правильно, мало утешало ее.

Грусть, словно одеяло, укрыла ее с головой. Мечты о новой жизни больше не радовали. Будущее, несмотря на новые перспективы, рисовалось в мрачных тонах.

Она отвернулась от детей и стала смотреть в окно, когда слезы, которые она оказалась не в силах сдержать, потекли по ее щекам.

«Любовь моя! Как же я смогу просыпаться каждый день и открывать глаза, зная, что тебя нет рядом? Как же найти в себе силы жить дальше?»

Колин вышел из гостиницы с одним саквояжем в руках. Для него было странно путешествовать в одиночку. В одиночестве и налегке он чувствовал себя так, будто и не было никогда никого рядом с ним. Люди проходили мимо него, спеша куда-то, улыбались, сердились или недоумевали, то есть испытывали эмоции, которые он смутно припоминал, но которые для него ничего не значили.

Ужасное оцепенение было хуже боли. Он понимал, что потерял что-то навсегда, как если бы потерял самого себя.

«Пруденс, любовь моя, ты унесла с собой мое сердце. В моей груди уже ничего не бьется. Душа моя опустела».

Он, конечно, знал, что она покинула его, потому что любила. Сознание этого обжигало его, словно горячая лава под снежной шапкой дремлющего вулкана. В первый раз Колин понимал уныние Джека. Разве можно продолжать спокойно прогуливаться, если у тебя больше нет сердца?

Он должен сделать это. В полнейшем оцепенении он договорился о специальном разрешении на венчание, когда не нужно оглашать имен венчающейся пары в украшенном арками холле местного собора. В этом же оцепенении он нанял удобный экипаж, уютный и хорошо подрессоренный, чтобы тот как можно аккуратнее довез Шанталь до Лондона. В полусне он зашел к Лементье.

В полусне поднялся по ступеням церкви в день своей свадьбы, собираясь жениться на женщине, которую не любил.

С единственным свидетелем со своей стороны Колин ждал невесту у алтаря. Доктор Шанталь, мистер Беннет, должен был вывести невесту. Колин стоял и пытался понять, что же это должно символизировать.

Около Колина стоял Лементье и с хмурым видом чистил щеткой рукав его фрака.

– Корпия, – шепотом проинформировал он Колина.

Да что же происходит с людьми в этом мире, если их занимают такие вещи? Это казалось неестественным, но и весь этот день был каким-то ненастоящим.

Епископ прочистил горло, и Колин увидел, как по проходу между рядами к нему под руку с мистером Беннетом приближается Шанталь. Она была одета в платье бледно персикового цвета. Как-то странно для нее. Колин привык видеть ее в драматических тонах и блеске украшений.

Она была бледной, но все еще очень привлекательной. Образчик нежной чувствительной принцессы. Когда же, наконец, у него появится иммунитет против такого рода очевидной красоты? Шанталь была воплощением самого красивого, совершенного и изысканного, что могло быть в женщине, и теперь, в болезни, очаровывала более, чем когда-либо прежде – медлительная походка, затуманенный взор.

Ее безукоризненное лицо заставило его похолодеть.

Правильность черт была случайной игрой природы. Шанталь зависела от своей привлекательности, и это не оставляло ей никаких шансов. Шансов показать свой ум или свою индивидуальность. Черты, на которые он всегда рассчитывал в друге – правдивость, честь, мужество и интеллект, – напрочь отсутствовали в этой превосходной карикатуре на женщину!

Ее голубые глаза заблестели, словно вечернее небо, когда она встретилась с ним взглядом. Ее улыбка, тем не менее, была одной из тех, которые она применяла к мужчинам, которых старалась избегать.

Ох, ни к чему хорошему эта женитьба точно не приведет.

Но что это меняет? Грядущие секунды узаконят положение Мелоди, как будто бы она родится в следующем году, а это соответствует всем стандартам высшего общества. И все двери этого общества с готовностью распахнутся для его дочери даже сейчас.