– Сэр, позвольте узнать, вы что, проделали весь путь из Лондона в этом экипаже?

– Да. – Колин любовно погладил борт коляски. – Красивая, правда?

Ответа не последовало. Тогда Колин посмотрел на Пруденс:

– Вам так не кажется?

Мисс Филби поджала губки:

– По мне, так нет. Просто…

– Что – просто? Если вам есть что сказать, так говорите. Ее глаза вспыхнули, и она приняла вызов.

– Несколько вычурно для семейного человека, не находите?

Колин выпрямился.

– Нет, на мой вкус, в самый раз. Кроме того, она очень функциональная.

Пруденс вздернула подбородок.

– Как вам будет угодно. В конце концов, это ваш экипаж. При дневном свете тени под глазами Пруденс стали особенно заметны. Она выглядела несколько бледной для жительницы приморья.

– Давайте лучше поговорим о вас, – сказал Колин. – Вы сами из Брайтона?

Пруденс смотрела в поля, которые они проезжали.

– Мы с Эваном здесь родились. И нигде больше не бывали.

– Вот оно что. – Колин подумал о том, как много на своем веку повидал он. – Тогда вам двоим, должно быть, интересно прокатиться с нами.

Пруденс посмотрела на него, изогнув аккуратные рыжевато-коричневые брови.

Колин усмехнулся:

– Прекрасные поля? Прекрасные овцы?

Пруденс поморщилась.

– Я вне себя от восторга, – сказала она голосом, лишенным всяческих интонаций.

Колин расхохотался, Пруденс улыбнулась в ответ, обнажив на секунду ровные белые зубы. На какое-то мгновение простота ее черт растворилась в улыбке. Он окунулся в озера ее серых глаз и пропал там. Ему вдруг показалось, что они всегда ехали вот так, все вместе, с Мелоди, смирно сидящей у нее на коленях. У Пруденс были умные глаза и добрая улыбка.

Неожиданно колесо кабриолета угодило в ухаб, и экипаж резко накренился. Пруденс упала на Колина. Тот подхватил ее и Мелоди, сам едва не слетев при этом с сиденья.

– Держитесь!

Только мгновением позже Колин понял, что держит Пруденс не за руку, а за мягкую грудь. Пруденс ахнула и, опершись ладошкой о его бедро, отодвинулась как можно дальше. Колин почувствовал, как ему стало сладостно от ее прикосновения.

Они отстранились и замерли.

– Простите! – Колин сглотнул. О Боже! Как неловко получилось. Ощущение ее большой, тяжелой и такой мягкой груди жгло ему ладонь. Он сжал пальцы, чтобы сохранить память о случайном, но таком сладком моменте.

– Простите, сэр! – Пруденс была в ужасе. Она сидела, прижав к себе Мелоди, словно щит. Малышка хихикнула.

– Горди Ева хочет еще!

Горди Ева была не одинока в своем желании. Пруденс спрятала покрасневшие щеки в кудряшках Мелоди. Из головы не шел тот момент, когда она случайно коснулась через ткань брюк его естества.

Больше не было милой болтовни. Оба сидели молча, соблюдая осторожность, яростно сопротивляясь упрямой карете, которая раскачивалась из стороны в сторону, пытаясь соединить их на краткий миг снова.

Пруденс сидела посередине с крошкой Мелоди на руках. Она прижала к себе малышку одной рукой, а другой вцепилась до боли в пальцах в кожу сиденья. Мелоди не возражала. Все, что угодно, лишь бы быть ближе к Эвану, к которому Мелоди прикипела, едва увидела, хотя последнему это и не нравилось.

А Пруденс прижимала к себе маленькую девочку так, словно делала это всю жизнь. Ей и самой было удивительно, как всего за несколько часов она привыкла к малютке. Впрочем, она и Эвана полюбила сразу же, едва тот появился на свет, и ухаживала за ним, словно за своей любимой куклой. Мама с трудом могла оторвать старшую сестру от брата, чтобы проявить и свою заботу.

Что ж, нельзя так привязываться к чужому ребенку, каким бы очаровательно милым тот ни был. Это лишь работа, за которую ей платят, она не сможет остаться с малышкой навсегда.

Нет, нужно держать дистанцию, работать профессионально: быть доброй, но не проявлять любви. Она ведь не мать Мелоди.

А кстати, кто ее мать? Мистер Ламберт, кажется, говорил что-то о том, что он лишь присматривает за ребенком. Но это еще ни о чем не говорит. Возможно, он взял Мелоди из приюта, а может быть, она его дальняя родственница. Также не исключено, что Мелоди его родная дочь, рожденная вне брака.

Однако ее это никоим образом не касается. Главное – заботиться о ребенке. И заработать свои пять фунтов. Добраться до Лондона и продержаться еще чуть-чуть.

И тем не менее чудесным образом Мелоди оказалась очень милым ребенком. Несмотря на некоторый излишек энергии, она была умной и разговорчивой девочкой. Возможно, даже развитой не по годам. Эван в этом возрасте в основном тыкал пальцем и говорил на непонятном языке. Впрочем, временами он и сейчас ведет себя не лучше.

Пруденс улыбнулась и исподтишка взглянула на Эвана. Брат сидел рядом с извечным выражением смеси страдания и презрения на лице. Бедный мальчик столько перенес за свою короткую жизнь, что в его поведении и восприятии мира не было ничего удивительного. Да и ситуация, в которую они попали сейчас, была авантюрой с ее стороны: они покинули пусть негостеприимный, но привычный дом в компании незнакомого мужчины.

Мелоди заегозила, вырвалась из кольца ее рук и, нагнувшись вперед, заглянула в лицо Эвану. Приветливая улыбка осветила круглолицую маленькую мордашку. Эван лишь фыркнул, скорчил недовольную мину, бросил на флиртующую кроху раздраженный взгляд и отвернулся, вперив взор своих серых глаз в поле.

И тут Пруденс заметила одну любопытную деталь. Эван, который был недоволен повышенным вниманием к своей персоне со стороны малютки Мелоди и подозрительно относился к мистеру Ламберту, тем не менее, превосходно копировал манеру последнего держать себя: спина прямая, ладони на коленях. Пруденс сдержала улыбку, но Эван, видимо, поймал ее взгляд, потому как тут же откинулся на спинку сиденья и обиженно скрестил руки на груди.

Мистер Ламберт этого, разумеется, не заметил. Пруденс не смогла удержаться, чтобы не взглянуть тайком на него, опустив ресницы. Было в его внешности что-то, что никак не вязалось с общим образом. Он не кичился своим происхождением и не одевался словно павлин. Напротив, она находила его привлекательным и мужественным, быть может, чуточку мрачным для своего возраста.

Исходя из всего увиденного, Пруденс недоумевала, как Колину удалось так надолго удержать при себе Шанталь, ведь ее интересовали лишь власть и деньги, а внешность мужчины никогда не играла для нее главной роли. Неудивительно, что они все же расстались.

С точки зрения Пруденс, это было лучшее из всего, что случилось с мистером Ламбертом в его жизни.

К несчастью, дорога продолжала издеваться над Пруденс. Тело болело от многочисленных ушибов, а голова начала кружиться. Какая жалость, что Пруденс не успела воспользоваться заработанными монетами, чтобы сбегать перед дальней дорогой до рынка и купить хлеба с сыром. Как это типично для мелкопоместного дворянства – не думать об окружающих. Он-то, наверное, есть не хочет!

Сглотнув слюну, Пруденс сжала челюсти и все оставшиеся силы направила на то, чтобы думать о чём-нибудь другом.

Память вернула ее в далекие времена, где не было еще ни Шанталь, ни театра, ни тяжелого труда, за который платили гроши. Они всей семьей катались на таком же двухколесном экипаже. Пруденс сидела вместе с отцом на переднем сиденье, а мама с Эваном на коленях – сзади. По воскресеньям они катались по парку, ходили по музеям, а потом обязательно шли на Хай-стрит за покупками.

А затем, разумеется, память свернула к самому худшему дню в ее жизни, когда она услышала три страшных слова:

– Ваши родители умерли.

В один миг все изменилось. Пруденс и Эвана забрали к себе их новые опекуны мистер и миссис Троттер. Мистер Троттер был партнером отца по бизнесу и поверенным во всех его делах.

В присутствии Троттеров Пруденс чувствовала себя спокойно. Она не так много времени провела с ними, но знала их всю свою жизнь. Когда в первую ночь на новом месте она проснулась в слезах, то почувствовала рядом сжавшееся тело брата. Пруденс взяла Эвана за руку и отвела вниз, в надежде, что мистер и миссис Троттер найдут для них слова утешения.