Он выбрался из салона и, раскрыв зонт, удерживал его над их головами, помогая Кайле выйти.

Она не могла бы точно ответить, как это случилось. Может быть, они просто прижались друг к другу под куполом зонта, чтобы не намокнуть. Как бы то ни было, каким-то образом, ступив на асфальт, она оказалась стоящей очень близко к нему. Настолько близко, что их тела почти соприкасались.

Инстинктивно Кайла запрокинула голову, а Тревор приблизил к ней лицо. Левой рукой он держал зонт, правой обнял ее за шею.

Сначала она ощутила щекочущее прикосновение его усов, затем его теплые губы на своих губах.

«Боже, какое приятное ощущение».

Она поспешно отстранилась и опустила голову. Тревор убрал руку с ее шеи, но Кайла все еще чувствовала на коже отпечатки его пальцев, хотя его касание было легким и нежным.

Дождь изливался на купол зонта и мощным потоком стекал с его краев на землю. Под сенью этого скудного укрытия они стояли неподвижно, тихо и… по-прежнему очень близко.

— Прости, — наконец, произнес Тревор. — На первом свидании никаких поцелуев, да?

— У нас не свидание.

— Ах да. Вот черт. Я об этом забыл.

Они медленно зашагали по ставшей предательски скользкой дорожке к дому. Нигде не горело ни огонька. Когда они, наконец, достигли крыльца, Тревор закрыл зонт и с силой его встряхнул.

— Спасибо за вечер, Тревор, — сказала Кайла, потихоньку пробираясь к двери.

— Я знаю, что у нас не свидание.

Зонт выскользнул из его рук и, лениво повернувшись, с громким шлепком упал на крыльцо.

— Да, именно так.

— Верно. Мы согласились не считать нашу встречу свиданием, вот только…

— Что?

— Я не давлю на тебя. Не хочу, чтобы ты подумала, будто я настаиваю.

— Я так не думаю.

— Но… — Он сделал шаг ей навстречу. Затем еще один. — Скажи, что у нас было свидание.

— Да?

— Не могла бы ты…

— Не могла бы я что?

Он нежно заключил ее лицо в свои ладони, и глаза ее закрылись. Губы их снова встретились, но на этот раз Тревор был более настойчивым, и Кайла сдалась. Он поработил ее рот, проникнув кончиком языка в его глубины, соприкоснувшись с ее трепещущим языком, словно приветствуя. Затем Тревор отстранился. Руки его безвольно упали.

— Доброй ночи, Кайла.

— Доброй ночи, — молвила она чуть слышно, удивляясь, что ей вообще удалось что-то ответить.

Проследив за тем, как Тревор поднимает зонт, шагает к машине, садится в нее и уезжает, она машинально отперла дверь и вошла в дом.

Поднимаясь по ступеням в свою комнату, Кайла снова и снова пыталась убедить себя, что раз она не ходила на свидание, то и поцелуем произошедшее между нею и Тревором назвать нельзя.

Но часть ее сознания возражала: «Это был поцелуй, это был прелестный поцелуй. Самой Бэбс не удастся вообразить ничего подобного. Если ты посмотришь определение слова „поцелуй“ в словаре, то прочтешь описание того, что ты только что пережила с Тревором».

Кайла отстегнула букетик орхидей от корсажа и положила его на туалетный столик. Затем она рассеянно положила жемчужное ожерелье и сережки среди флаконов с духами, хотя в другое время бережно убрала бы их в бархатный футляр. Черное шелковое платье было небрежно сброшено на стул, за ним последовало нижнее белье.

Кайла легла в кровать обнаженной — впервые за долгое время.

Потянувшись к стоящей на прикроватной тумбочке лампе, чтобы выключить свет, она заметила фотографию Ричарда и безутешно разрыдалась.

— Ты просто идиот, — чуть слышно произнес Тревор.

Его дыхание затуманило окно, охлажденное каплями дождя. В комнате, в которой он находился, было темно, поэтому он был избавлен от необходимости смотреть на свое отражение в зеркальной поверхности окна.

Он отхлебнул из стакана.

— Дурак и трус. — Вздохнув, он добавил: — И лжец к тому же.

Всякий раз, встречаясь с Кайлой, он лгал ей, не говоря, кем в действительности является. Понимая, что это неправильно, он, тем не менее, не мог заставить себя признаться: «Я Ловелас. Тот самый парень, о котором писал тебе муж. Тип мужчины, которого ты, по собственному признанию, ненавидишь. Эгоцентрик, считающий, что является Божьим даром женскому роду. Разрушитель репутаций. Ловелас». Она высмеивала его в своих письмах, и он заслуживал каждого укоризненного слова. Ее любимый муж погиб вместо него.

Сжав зубы и закрыв глаза, Тревор прижался лбом к оконному стеклу. Его действия были сплошной манипуляцией, полной лжи и коварства. Ему не было оправдания.

В действительности оправдание было, но кто поверит его словам? Кто поверит, что он действительно влюбился в женщину, которую никогда прежде не видел, а лишь читал ее письма? Он и сам-то с трудом принимал это как данность. Кайла, несомненно, подвергнет такое заявление сомнению.

Рано или поздно ему придется рассказать ей. Но когда? И как? Как она отреагирует, когда узнает?

Тревор нетерпеливо отвернулся от залитого дождем окна и со стуком опустил стакан на липкий столик, являющийся частью этой тусклой, дурно меблированной квартирки, в которой — он надеялся — живет лишь временно.

Он знал, какова будет реакция Кайлы, когда он откроется ей. Она придет в бешенство, обдаст его волной презрения и ненависти. Не эти чувства хотел он видеть в ее карих глазах, когда смотрел на нее.

Придя в спальню, Тревор разделся, с отвращением думая о том, что пурпурные шрамы, испещряющие и пересекающие левую часть его тела, были самым меньшим наказанием, которое он заслуживал. В действительности его следовало растянуть на дыбе за то, что не признался Кайле с самого начала.

Расскажет ли он ей все при их следующей встрече?

Нет. Какой прок от обещаний, данных себе в темной комнате, которые не собираешься сдерживать? Он ничего ей не скажет. Не сейчас. Нужно подождать, пока…

Опустившись на свое одинокое ложе, Тревор рассеянно наблюдал за серебряными нитями дождя, стекающими по оконному стеклу. Он думал о ней. Об их поцелуе.

— Боже мой, поцелуй! — простонал Тревор.

У Кайлы такие прелестные губы, теплые, слегка увлажненные, шелковистые. Он знал, что за ее сдержанностью скрывалась ответная страсть.

«Тебе известно, что я всегда любила дождь. Сегодня идет дождь, настоящий ливень, который, кажется, никогда не закончится. Похоже, солнце забыло нас и навсегда исчезло с небосклона. Я не радуюсь непогоде. Я подавлена. С неба подают не те капли, что, радостно танцуя и сверкая, собираются в лужицы. Грозные свинцовые тучи выглядят так, словно собираются обрушиться на меня сверху и расплющить.

Теперь я знаю, в чем разница. Дождь нужно делить с другими. Нет ничего милее, чем искать укрытие от дождя с любимым человеком, и нет ничего печальнее необходимости сражаться с непогодой в одиночку».

Вспомнив этот отрывок письма Кайлы, Тревор прикоснулся рукой к своему телу и тихонько застонал. Все еще ощущая на губах вкус их поцелуя, он прошептал теням:

— Если бы ты была здесь со мной, Кайла, я разделил бы с тобой этот дождь. Я разделил бы с тобой все.

— Но это безумие!

— Не хочу обсуждать эту тему, Бэбс.

— Потому что знаешь: ты не права. Так к чему упрямиться?

— Ничего я не упрямлюсь, — стояла на своем Кайла. — Это проявление здравомыслия.

Они мыли посуду после завтрака. Бэбс выражалась предельно ясно. Ее столь раннее появление в доме Пауэрсов являлось беспрецедентным случаем. Едва переступив порог, она стала выпытывать у подруги подробности свидания с Тревором.

— Поверить не могу, что ты не хочешь никуда с ним больше идти.

— Придется поверить.

— Но почему ты так решила?

— Это мое дело.

— Ты моя лучшая подруга, поэтому это и мое Дело тоже.

Кайла повесила полотенце на крючок и развернулась лицом к Бэбс.

— Перестань, Бэбс. Разве тебе недостает драматичности в собственной жизни, что ты пытаешься вмешиваться в мою?

Выйдя из кухни, она стала подниматься по лестнице на второй этаж, но подруга следовала за ней по пятам.