Чжу вскрикнул, принялся бешено дергаться и извиваться всем телом, пытаясь освободиться из снежной тюрьмы. Безумие охватило его, оно было сильнее боли и изнеможения, и он бился всем телом. Неожиданно щиколотке стало просторно, и тут же вторая нога вырвалась из-под снежной корки. Он начал биться еще сильнее, вытащил колено, верхнюю часть бедра.

В нем затеплилась надежда. Он дергался снова и снова, работая бедрами, двигая плечами. Наконец ему удалось высвободиться, и он поднес руки к лицу, чтобы стряхнуть остатки снега. И в тот момент, когда его начало трясти от холода, он понял, как ему повезло, что он оказался наверху сошедшей лавины. Уйди он на фут глубже, он бы не спасся.

Теперь он должен двигаться, борясь с парализующим холодом. Пот на пояснице начал замерзать, и он чувствовал, как без шапки и перчаток теряет остатки тепла. Еще немного, и холод целиком завладеет им.

Он поднял голову и увидел над собой высокие отвесные скалы. Ему придется возвращаться тем же маршрутом, выходить к скальной стене, откуда они начали путь.

Он постоял еще немного, чувствуя боль во всем онемевшем теле и прислушиваясь к тишине гор. Потом откуда-то справа донесся стон. С трудом пробираясь по сошедшему лавиной снегу, он направился на голос, держась за ребра. Идти по снежным комьям было неудобно, как по щебенке.

Подобравшись ближе, он увидел корпус тела и склоненную набок голову. Лавина припечатала солдата к невысокой каменной плите, и над снегом оставалась только верхняя часть туловища. Чжу подошел вплотную, приподнял голову за волосы и увидел Чэня. Его глаза были полузакрыты, кровь, вытекавшая из носа двумя струйками, подмерзла. Нижняя челюсть Чэня отвисла, грудь вздымалась — дышал он с трудом.

— Я не чувствую ног, — простонал он, пытаясь сфокусировать взгляд на фигуре перед собой.

Чжу посмотрел вниз и увидел, что поясница Чэня неестественно вывернута. Лавина практически сломала его пополам.

Чжу обвел взглядом искалеченное тело и увидел в правой руке Чэня ленту фотографий, которую тот достал из верхнего кармана куртки.

Чжу ухватился за рукав куртки Чэня и изо всех сил потащил. Чэнь почувствовал, как тело немного продвинулось вперед, подбородок уперся в грудь, а Чжу прикладывал все больше усилий.

— Спасибо, — прошептал Чэнь, он сфокусировал таки взгляд и посмотрел в глаза Чжу. — Я смогу. Смогу вернуться.

Пальцы его сжали фотографии, и он закрыл глаза. Чжу потащил сильнее, и рукав соскользнул с руки Чэня. Тогда Чжу наполовину скинул куртку с Чэня и принялся сдергивать второй рукав.

Еще немного, еще одно усилие, и Чжу чуть не упал на спину вместе с теплой курткой, но устоял и тут же надел ее.

Чэнь уставился на форменную рубашку, обтянувшую его широкую грудь, увидел, как тепло едва заметными струйками пара покидает тело.

— Вы не имеете… — выдохнул он шепотом. — Вы не имеете права…

Чжу не ответил. Он застегнул куртку на все пуговицы и, не сказав Чэню ни слова, отвернулся и пошел по снегу к Кумам. Чэнь посмотрел ему вслед, отметил, с каким трудом он перебирает ногами, и в наступившей тишине с его губ сорвался смешок.

— Ты ведь боишься высоты, — прохрипел он. — Тебе никогда не спуститься со стены.

Он выдохнул, собирая последние силы.

— Ты заслуживаешь того, чтобы сдохнуть гам! — прокричал он. — Сдохнуть!

Голова упала на грудь, и чернота начала заволакивать взор.

— Мы все заслуживаем того, чтобы сдохнуть… — добавил он.

Из горла Чэня вырвался последний хрип, и тело обмякло, а лента фотографий выпала из руки на снег.

Чжу плелся вперед, держась за ребра. Выбравшись за границы сошедшей лавины, он огляделся по сторонам в поисках контурных свечей. В нескольких ярдах впереди каменная глыба отсвечивала тускло-красным. Пламя сожрало почти весь патрон. Прошло шесть часов с тех пор, как они проходили здесь.

Чжу направился дальше, отыскивая взглядом следующую свечу, по пепельно-серому лицу катился пот. Неразборчивые слова срывались с губ, мозг закрылся от окружающего мира.

Он ковылял несколько часов кряду, перебирался через бесконечные камни, искал глазами тускло-красные пятна. Так он и тащил свое изнывающее от боли тело от одной каменной плиты к другой.

Наконец он пролез под плитой и вышел на открытый ледник. Там он повернулся лицом к расщелине и воздел руки к небесам.

— Вечно вы скрываться не сможете! — прокричал он по-английски. — Я вернусь с сотнями солдат и найду вас. Слышите?

Его лицо исказила гримаса боли.

— И когда я вернусь, я убью здесь все живое! — добавил он.

Дорже приподнял расписной фарфоровый чайник, и зеленый чай полился в изящные пиалы. Лука сидел напротив Дорже на молельном коврике.

На невысоком помосте лицом к ним, сложив ноги, устроился настоятель. Он вдохнул аромат чая, струящийся по комнате, и его взгляд остановился на Луке.

Они сидели в округлой комнате с высоким куполообразным потолком, как в колокольне. Свет проникал внутрь со всех сторон сквозь узкие окна, вырезанные в стенах через неравные промежутки. Они находились в самой высокой точке монастыря, но Лука, поднявшись по последнему пролету винтовой лестницы, сел на пол, даже не взглянув на величественную панораму гор.

Настоятель внимательно изучал лицо Луки. Над верхней губой протянулся длинный шрам, со щек так и не сошли отеки после избиения. За ту неделю, что миновала после схода лавины, лицо европейца в значительной мере вылечилось. Физически он выздоравливал неплохо, но за все это время почти не произнес ни слова. Настоятелю сообщили, что европеец часами лежит в келье, смотрит пустым взглядом в потолок и едва прикасается к еде.

Дорже всунул пиалу в раскрытую ладонь Луки. Тот, сделав глоток, поставил ее, расплескав горячий чай себе на пальцы. Даже не заметив этого, он посмотрел на настоятеля опухшими от бессонницы глазами.

— И что теперь? — спросил он.

— Зависит от того, о ком речь, — ответил Дорже и отхлебнул чая.

— О мальчике.

— Его святейшество останется здесь под непосредственным присмотром настоятеля. Ему станут объяснять все тонкости нашего учения, пока он не будет готов занять свое место в ІІІигадзе.

— Но это означает, что китайцы победят, — безучастно сказал Лука. — После всего, что случилось, после гибели стольких людей вы собираетесь спокойно взирать, как они посадят на трон собственного панчен-ламу.

Дорже глубоко вздохнул и кивнул.

— Да, они будут упиваться победой, но только какое-то время. Нам не следует рисковать, предъявляя Бабу миру, пока он мал, не имеет собственного мнения и не видит пути. Многие будут искать способ поставить его под контроль. Вы видели, как это происходило даже в стенах нашего монастыря. Помните: несмотря на глубокие познания и силу воли, Бабу всего лишь ребенок. Мы должны дождаться, когда он будет готов к тому, чтобы его узнал мир. Но можете не сомневаться, мистер Мэтьюс, однажды наш законный правитель займет положенное место.

— Вероятно, понадобятся годы. А то и десятилетия.

Дорже снова кивнул.

— Да, скорее всего. Но к счастью, терпение — одно из наших выдающихся качеств. Мы и без того не одно десятилетие ждем свободы для нашей страны. И готовы ждать дальше.

Он сделал еще глоток чая и пригласил Луку присоединиться. Когда Лука поднес пиалу к губам, настоятель наконец перевел взгляд с него на Дорже.

— Я думаю, настало время сообщить европейцу всю правду о нашем монастыре, — сказал он по-тибетски низким неторопливым голосом.

Дорже посмотрел на него ошарашенно, пиала наклонилась в руке, и немного чая пролилось на колени.

— Но для чего, ваше святейшество? Зачем делиться тайной с посторонним?

Настоятель скользнул взглядом по ссутуленным плечам Луки, по шраму на его губе.

— Затем, что он отдал нам все, — ответил настоятель. — После всего, что случилось, он заслуживает знать, спасению чего способствовал.