За ширмой в позе лотоса сидел человек. Его глаза оставались закрытыми, когда Рега шагнул к нему.

— Твое правление закончилось, — прошипел он. — Я беру верховную власть в монастыре.

Веки вздрогнули, глаза открылись и уставились на Регу, словно тот казался игрой воображения. У настоятеля было широкое овальное лицо, изборожденное морщинами. Макушка в обрамлении коротко стриженных волос облысела, глаза смотрели из-под густых черных бровей. Он сидел, завернувшись в складки плотного золотого одеяния, сцепленные руки лежали на коленях. Его фигура словно бы излучала теплый свет, насыщавший всю комнату, и при виде его возникало впечатление, что он в любую минуту готов широко улыбнуться.

— Ты не оставил мне выбора, — продолжил Рега. — Выдай мальчика. Пора предъявить его миру.

Настоятель медленно поднял руку, указывая на большой металлический жезл, лежащий на пьедестале. Он был сделан из неполированного золота, с одного конца свисали нефритовые четки, на другом располагалась печать Гелтанга.

— Тогда возьми дхармачакру, — сказал настоятель. — Если этого ты желаешь на самом деле, возьми Колесо закона и займи мое место. Но не проси меня о мальчике. Прояви сострадание к его невинности.

— Его невинность не имеет значения! — отрезал Рега. — Он должен стать законным правителем Тибета. Я больше не могу оставаться в стороне, видя, как ты прячешь его от мира. Я сделаю то, что полагалось бы сделать тебе, и посажу его в Шигадзе.

Настоятель оставался невозмутим, на лице застыло выражение глубокой задумчивости.

— Ты хочешь использовать его, чтобы воплотить в жизнь свое представление о нашей стране, — сказал он наконец, и голос его звучал тихо, без малейшего обвинения. — Ты не желаешь понять, что если мы будем поступать, как китайцы, если согласимся с тем, что насилие целесообразно, то превратимся в зеркальное отражение наших врагов, в их тень. Наш путь на Колесе жизни изменит направление, запятнав все, что мы так долго и упорно защищали.

Взгляд настоятеля остановился на Реге.

— Займи мое место, старый друг. Стань следующим настоятелем Гелтанга, но я прошу тебя пересмотреть избранный тобой путь.

Рега, казалось, погрузился в размышления, сжимая кулаки.

— На этот раз я не буду стоять в стороне, когда горят наши крыши, — сказал он срывающимся от волнения голосом. — С сокровищем и мальчиком на руках я наконец-то получу достаточно сил, чтобы сбросить китайцев. Не сомневайся, настоятель, революция начнется в этих стенах. Отсюда мы станем сражаться за свою страну.

Настоятель протяжно вздохнул.

— Возможно, мы и завоюем страну, но потеряем веру.

Из дальнего угла неожиданно появился один из помощников Реги. Он сделал несколько шагов и остановился.

— Мальчика здесь нет.

Рега повернулся к настоятелю, кипя гневом.

— Куда ты его спрятал? — спросил он. — Отвечай, где он, или я переверну монастырь вверх дном!

В комнате воцарилась тишина. Настоятель смотрел прямо перед собой, выражение его лица ничуть не изменилось.

— Ты его не найдешь, — тихо сказал настоятель. — Его здесь уже нет.

— Посмотрим, — фыркнул Рега и подал знак Дрангу. — Уведи настоятеля. Его просветление только ускорится, если он примет совершенную жизнь. Приготовь ремни и сними с него ритуальные одежды.

Дранг подошел к настоятелю, на секунду замер, а потом поднял его. Ноги старика болтались в воздухе, пока Дранг тащил его через комнату.

На выходе в коридор процессия миновала лежащего на полу Норбу, который посмотрел на них полными страха и смятения глазами.

— А что делать с ним? — спросил Дранг.

— Безразлично. Пусть этот недоумок отправляется к другим молодым послушникам. — Рега двинулся дальше. — Объяви общий сбор. Я хочу, чтобы все монахи ордена собрались передо мной в течение часа.

Чтобы Гелтанг оказался в его власти, нужно привлечь на свою сторону остальных монахов. И тогда он найдет драгоценного мальчика.

Лука бежал по каменной лестнице, правой рукой прижимая к себе Бабу. Перепрыгивая через две ступеньки, он спешил в ночь, и голова мальчика раскачивалась в том же ритме, что и рюкзак на спине альпиниста.

Шара, стараясь не отстать, шла следом, рядом с ней — Билл, опиравшийся на ее плечо. Он морщился и сжимал зубы от боли — ткань штанов терлась о едва зажившие раны. Но никто не останавливался ни на секунду. Нужно было быстрее покинуть Гелтанг и укрыться в горах.

Лука добрался до конца лестницы и, оказавшись на гравиевой дорожке, понесся дальше как заправский спринтер. Он бежал по петляющей тропе вниз к долине, но через некоторое время замедлил ход и наконец остановился. Он опустил Бабу на землю и наклонился, стараясь отдышаться, потом оглянулся на громаду Гелтанга. Серый в лунном свете он нависал над ними, как колоссальная гробница.

Он услышал хруст гравия — наконец, тяжело дыша, к нему присоединились Шара и Билл.

— Все в порядке? — спросил Лука.

Оба кивнули, стараясь отдышаться.

— Думаю, можем немного отдохнуть. Мы уже достаточно далеко.

Шара с Бабу сели на ближайший камень, а Билл, прихрамывая и потирая бедро, подошел к Луке. Он чувствовал влагу над коленом, где открылась рана, и штаны пропитала смесь крови и гноя.

— Да, не очень хорошая идея, — сказал он, морщась от тупой боли в ноге.

— Извини, приятель. Мне показалось, я увидел кого-то, шедшего в нашу сторону через двор. Поэтому я побежал.

Билл кивнул.

— Я тоже видел.

Билл поглядывал на Луку из-под натянутой по самые брови шерстяной шапочки. Глаза его были почти не видны. Подбородок покрывала многодневная щетина, а щеки впали (он потерял в весе за последнюю неделю), отчего он перестал походить на себя. Хотя он и утверждал, что чувствует себя лучше, выглядел он слабым и усталым.

Лука посмотрел в ночное небо — взгляд его привлекло облако, плотной ватой заволокшее луну. Лука вытащил из бокового кармана рюкзака налобный фонарик. Мгновение, и резкий неоновый свет, в котором стал виден пар от дыхания, залил его лицо.

— Безопасно тут пользоваться фонариком? — прошептал Билл.

Он смотрел на Луку, щурясь от света.

— Ну, если не хотим свалиться со склона, у нас, я думаю, нет выбора. Сегодня слишком облачно.

Билл перестал потирать ногу и выпрямился.

— Я беспокоюсь, — сказал он, глядя на Луку.

— За свои ноги?

— Нет, за них.

Он кивнул на Шару и Бабу, которые сидели на камне десятью футами дальше. Шара, держа в руках бурдюк с водой, осторожно поила Бабу. Мальчик напился и отер лицо рукавом. Его маленькое тельце потерялось в тяжелой козьей куртке, из-под которой торчали только войлочные сапожки.

— Ты слышал, что говорила Шара, — прошептал Лука, проследив за взглядом Билла. — Мы обязаны доставить их в святилище.

— Да, но почему мы?

— Потому что там никто не был вот уже лет сто, а святилище находится на полпути к вершине. Никто не знает, насколько труден маршрут.

Билл повернулся спиной к Шаре и Бабу и заговорил еще тише.

— Господи боже, Лука, неужели ты об этом не думал? Я не о маршруте. Я спрашиваю, почему настоятель попросил нас, а не кого-то из монастыря? Если мальчик настолько важен, почему он вверяет его судьбу двум иностранцам?

— Я думал об этом, — с обидой ответил Лука. — В Гелтанге полно монахов, но нет альпинистов. Ты представляешь себе Дорже на горной тропе в такую ночь?!

Билл тяжело вздохнул, и в луче фонарика заклубился пар от его дыхания. У него за спиной поднялась Шара, готовая идти дальше. Она глубже надвинула на лицо Бабу капюшон, но из-под него по-прежнему выбивались кудряшки. Билл на мгновение повернулся в их сторону, потом почесал бороду.

— Я знаю, ты обещал Шаре. Но как насчет китайских военных? Это опасно, Лука. Нам вообще не положено тут находиться.

Лука не ответил. Он, задумавшись, уставился на свои руки: мощные, с мозолями после многих лет скалолазания. Он провел большим пальцем по жесткой коже ладони. Ни в одной из экспедиций раньше он не видел военных. Он даже никогда не брал в руки оружия. Но с оружием или без, солдаты не были альпинистами. Если они с Биллом увидят, что дела плохи, им придется уйти глубже в Гималаи — там они будут в безопасности. Дорже снабдил их запасом еды на неделю, и топлива у них достаточно — горелки Билла хватит даже на больший срок.