Мне известны странности профессора. Как, например, то, что он пташка ранняя и приходит на работу рано. Он говорит, что успевает сделать очень много, до того как весь мир проснется. Я спал в своей машине, в подземном паркинге, прямо под камерой слежения.

Профессор пребывает в своем кабинете, когда я стучусь. Увидев меня, он кривит физиономию, как будто кто-то выжал у него во рту лимон:

– Бьорн? Я думал, что ты в Исландии.

– Да, я там был.

Я добросовестно рассказываю ему о главных событиях поездки, о которых он уже, несомненно, знает. Умалчиваю обо всем, что может восприниматься как нарушение правил. Профессор Арнтцен – богоданное воплощение блюстителя правил. Но я сумел довести его до такого состояния, что он позволяет мне спокойно работать «над проектом». Ни один из нас не уточняет, что это за «проект». Он смотрит на меня туманным взглядом и просит периодически докладывать, как обстоят дела.

Ну, сами понимаете.

Цицерон сказал, что одиночество не страшно для того, кто целиком захвачен предметом своего исследования. Я всегда захвачен предметом своего исследования. Но по этой причине носить бремя страстей нисколько не легче. Их только легче забыть.

Я запер дверь в мой крохотный университетский кабинет, где я сижу зажатый между книжными полками и шкафом, в котором систематизированы мудрые мысли других людей. Кручу в пальцах карандаш. Смотрю попеременно то из окна, то на календарь, висящий передо мной на стене. Пытаюсь понять, что узнал преподобный Магнус, почему он так боялся людей, выдававших себя за ученых из Института Шиммера. Знал ли он, что они совсем не из Института Шиммера? С кем же тогда он разговаривал? Что заставило его отсканировать целиком древний документ и после этого придумать рунический код, чтобы показать мне путь к нему?

Я распечатал на глянцевой высококачественной бумаге «Кодекс Снорри» и теперь перелистываю его. За ровными колонками рун и латинских букв, за символами и картами явно спрятаны еще какие-то сообщения и намеки. Части текста зашифрованы, но многие куски читаются легко.

Какая тайна заставила Снорри написать от руки текст, адресованный будущим поколениям?

Первые три страницы написаны на более темном и более старом пергаменте, чем остальные. Рунами германцы писали в течение первого тысячелетия после Рождества Христова во всей северной части Европы. С распространением христианства руны постепенно были заменены латинским алфавитом, но несколько столетий руны и латинские буквы использовались наравне друг с другом.

Один знак за другим, одно слово за другим я перевожу рунический текст. Он представляет собой что-то среднее между сборником правил, клятв и намеков. Если перевести на норвежский язык, то текст начинается так:

Еще более странно стихотворение, которое написано рунами, но явно является переводом с древнеегипетского языка.

Ключ?

После рунического текста идет несколько страниц, которые сам Снорри заполнил латинскими буквами, картами и рисунками двести лет спустя после создания предыдущего текста. Что-то написано им при помощи шифра, что-то легко поддается прочтению.

Я представляю себе Снорри в комнате переписчиков в Рейкхольте. Эта комната освещена сальными свечами и светильниками с ворванью[29], стоящими вдоль стен на высоких скошенных конторках или висящими под потолком. Видимо, он выгнал всех переписчиков, чтобы остаться одному. Перед Снорри лежит белый мягкий пергамент, прочно закрепленный на поверхности конторки. Перо в руках очищено и заострено. Он начинает писать ровным гармоничным почерком, следуя слегка намеченным линиям. В середине страницы он рисует пентаграмму. Знак, отгоняющий злых духов… Во времена Снорри считалось, что от зловредных духов, нарушающих сон, можно избавиться, если нарисовать на двери пятиконечную звезду.

Даже в современном кабинете с компьютером, телефоном, телефаксом и магнитной скрепочницей я ощущаю мощь пентаграммы. Уже пять тысяч лет пятиконечная звезда сияет на небе оккультизма. Египтяне рисовали вокруг звезды круг, получался знак дуат, который указывал на подземный, потусторонний мир. Арабы использовали ее для магических и ритуальных действий. Пифагорейцы считали, что пентаграмма выражает математический идеал, потому что – хотите верьте, хотите нет – «золотое сечение», то есть пропорция 1,618, скрывается в линиях пентаграммы. Для иудеев она символизирует Пятикнижие Моисея. Для христиан этот знак представляет черную магию и пять ран Иисуса. И наконец, если повернуть звезду острием вниз, то сразу появляется символ сатанистов.

На пятой странице манускрипта я нахожу карту Южной Норвегии, от Тронхейма и далее на юг. Карта не особенно точная. Во времена Снорри карты в лучшем случае базировались на приблизительных данных и даже просто догадках. Самая старая известная нам карта Норвегии – карта Наси 1427 года. Ее создал самый первый из скандинавских картографов датчанин Клаудиус Клавус, который до того несколько лет прожил в Риме и разъезжал по странам с кардиналами и секретарями папы. И тем не менее у меня в руках неопровержимое доказательство того, что Снорри создал карту восточной части Норвегии на двести лет раньше, и его карта, в свою очередь, была скопирована с еще более древнего пергамента с руническими знаками.

Уже много часов я изучаю текст и рисунки. Я перевожу и рунический текст, и текст, записанный Снорри латиницей, и усиленно пытаюсь найти код. Я тщательно изучаю карту Норвегии, но смысл по-прежнему ускользает от меня.

Позавтракав – два куска хлеба с сыром гауда, салат из брюквы с морковью и чашка чая, – я звоню начальнику полиции в Боргарнес, чтобы узнать, нет ли новостей. Есть. Камера слежения на заправке в Саурбере зафиксировала подозреваемых. Фотография распространяется по сети Интерпола. Норвежская полиция уже получила копию.

– Арабы как сквозь землю провалились, ха-ха, – весело произносит он. Потом становится серьезным и дает очень поверхностную информацию о расследовании, чтобы я подумал, что что-то узнал, хотя на самом деле мне ничего не сообщили.

Только я положил трубку, как мне позвонила Рагнхиль из полиции Осло. Она получила фотографию из Исландии и просит опознать подозреваемых. Она послала мне фото по электронной почте и будет ждать у телефона, пока я не открою сообщение и приложение.

Снимок камеры наблюдения черно-белый, но удивительно четкий.

На фото с заправки я узнаю тех двоих, что вломились ко мне в гостиничный номер в Рейкьявике. Омерзительного коротышку. И гиганта, сломавшего мне палец.

– Это они, – говорю я.

– Мы их найдем. Теперь, когда у нас есть фотография, мы можем работать.

Я прошу Рангхиль немного подождать. Кроме ее письма, в почте висит еще одно непрочитанное сообщение.