«В конце концов, — вспоминала она в письме много лет спустя, — я решила, что важнее смеяться, чем досыта есть».
Мэри с Эйбом обручились в конце 1840 года. Молодые люди были «без ума друг от друга», им «не терпелось скрепить свой союз», но оставалось еще заручиться согласием отца Мэри. Им не пришлось долго изводиться: мистера Тодда ждали в Спрингфилд к Рождеству. Эйб должен был в первый раз встретиться с будущим тестем.
Роберт Смит Тодд был богатым предпринимателем и значимой фигурой в обществе города Лексингтон, штат Кентукки. Как и Эйб, он являлся адвокатом и членом законодательного собрания. Однако, в отличие от Линкольна, отец Мэри сумел сколотить приличное состояние — часть его ушла на покупку рабов в особняк, который мистер Тодд делил со своей второй женой и некоторыми из пятнадцати отпрысков.
Меня пугает перспектива предстать на суд человека, который добился такого влияния и положения в обществе. Что, если он сочтет меня дураком или деревенщиной? Что станет тогда с нашей с Мэри любовью? Я больше ни о чем не способен думать. Последние две недели я всецело поглощен волнениями.
Эйбу не стоило беспокоиться. Встреча прошла лучше, чем можно было ожидать — по крайней мере, если судить по стихотворению, которое Мэри на следующий же день, 31 декабря, отправила в Лексингтон:
Мой милый Эйб был лучше всех
И у отца имел успех.
Отец, нетрудно угадать,
Решил свое согласье дать!
Пока один всадник нес стихотворение в Лексингтон, другой вестник доставил письмо новоявленному жениху. Сверху была пометка «срочно», нанесенная знакомым почерком Генри. Само послание было составлено весьма осторожно, без единого упоминания о «вампирах» — на тот случай, если весточка попадет в чужие руки (впрочем, подобная предосторожность была обычна для всей переписки между Эйбом и Стерджесом).
Дорогой Авраам,
получил твое письмо от 18 декабря. Прими мои сердечные поздравления с помолвкой. Мисс Тодд, кажется, одарена многочисленными талантами, и, судя по длительным описаниям каждого из них, ты сумел оценить эти таланты по достоинству.
Тем не менее, Авраам, я должен тебя предостеречь — после длительных раздумий, поскольку понимаю, что мое известие тебя не обрадует. Женщина, с которой ты помолвлен, — дочь некоего мистера Роберта Смита Тодда, известного в Лексингтоне как человек богатый и влиятельный. Но вот в чем правда: его власть строится на неправедной основе. Ему ближе мои собратья, чем твои. Союзники этого человека — самые отъявленные из нас, вроде тех, чьи имена я присылал тебе все эти годы. Тодд представлял их интересы в законодательном собрании. Снабжал их деньгами. Он даже зарабатывал на продаже негров, обреченных на самую жестокую участь.
Я не имею намерения отговорить тебя от женитьбы — дочь не должна отвечать за грехи отца. Тем не менее близкое родство с подобным человеком может навлечь на тебя опасность. Я только прошу, чтобы ты серьезно все обдумал и не терял головы — что бы ты ни решил.
Всегда твой,
Г.
Следующий день войдет в историю как «роковое первое января» в судьбе Линкольна.
Что ж, дело сделано. Я погубил любимую женщину, даже не объяснившись с ней. Я разрушил ее счастье — и свое собственное. Я самый несчастный человек на свете и, безусловно, заслуживаю любые горести, уготованные судьбой. Полагаю — нет, надеюсь, что их будет великое множество.
В то утро Эйб навестил Мэри и разорвал помолвку. Он что-то пробормотал сквозь слезы («не помню теперь ни слова») и выбежал на улицу.
Я знал, что никогда больше не смогу подать руки ее отцу или взглянуть ему в глаза, не выдав своего гнева. Подумать только, в жилах моих детей могла бы течь его кровь! Кровь человека, который предал свой род! Человека, который разбогател на смертях невинных, каков бы ни был цвет их кожи, черт возьми! Я не мог этого вынести. Что мне оставалось делать? Открыть Мэри правду? Невозможно. У меня был только один выход.
Второй раз за последние пять лет Линкольн задумался о самоубийстве. И второй раз за пять лет от смерти его удержали мысли о покойной матери.
Джон Т. Стюарт гостил у родных. Приятели из законодательного собрания разъехались по домам встречать Новый год. Во всем Спрингфилде Эйб мог пойти лишь к одному человеку.
— Но ты ведь любишь ее! — воскликнул Спид. — Какого же черта тебе делать такую глупость?
Линкольн сидел на кровати в своей комнатушке над «А. И. Эллис и K°» — на той самой кровати, которую он делил с полубезумным «назойливым насекомым», жужжащим в комнате.
— Спид, я до боли хочу быть с ней… но не могу.
— Из-за ее отца? Из-за того самого человека, который благословил вас всего шесть или восемь дней назад?
— Из-за него самого.
— Ты до боли хочешь быть с ней… Ее отец благословил ваш союз… Объясни-ка, как в Иллинойсе принято ухаживать, а то я явно чего-то не уловил.
— Мне недавно стало известно, что ее отец занимается нечистыми делами. Он якшается с самыми неблагородными существами. Я не могу этого вынести.
— Если бы я любил женщину так, как ты любишь Мэри, ее отец мог бы знаться с самим дьяволом — все равно это не повлияло бы на мои чувства.
— Ты не понимаешь…
— Так объясни мне! Как я могу тебе помочь, если ты говоришь загадками?
Эйб чувствовал, что слова готовы сорваться у него с языка.
— Линкольн, можешь мне довериться. Я сохраню любую тайну.
— Когда ты сказал «знаться с дьяволом», то оказался ближе к истине, чем ты думаешь. Я говорил, что он якшается с неблагородными существами, а имел в виду, что… он на стороне зла, Спид. Он дружен с созданиями, которым нет дела до человеческой жизни. Эти существа прикончат нас с тобой и не почувствуют угрызений совести — им это все равно что слону растоптать муравья.
— Ясно… Ты имеешь в виду, что он дружен с вампирами.
Эйб почувствовал, как у него немеют кончики пальцев.
III
Джошуа Спид всегда отличался от «благовоспитанных мальчиков» из академии Св. Иосифа. Он обожал проказничать. Сыпал шуточками. Спид мечтал о жизни на фронтире, «где люди смелы и свищут стрелы». Ему было невыносимо думать, что придется вести тихую и пристойную жизнь, как у отца. Мальчик хотел иного — пуститься в путь и увидеть мир. Когда ему исполнилось девятнадцать, жажда приключений привела его в Спрингфилд, где он приобрел долю в «А. И. Эллис». Но оформление заказов и учет товара не имели ничего общего с «диким фронтиром», о котором он грезил.
В начале 1841 года (вскоре после «рокового первого января») Джошуа продал свою часть дела и вернулся в Кентукки, и комнатка над магазином оказалась всецело в распоряжении Линкольна.
Прибыл в Фармингтон. Надо поспать.
В августе Эйб поехал навестить семью Спида в поместье в Кентукки (Фармингтон) и наконец отвлечься от своих бед. Он уже много месяцев почти не выходил из дома, боясь наткнуться на Мэри или кого-то из ее друзей, а его имя «на все лады склоняли в спрингфилдских гостиных». Спид написал бывшему соседу и пригласил его погостить «столь долго, сколько необходимо, чтобы позабыть о несчастьях».
Эйб не наслаждался такой свободой уже много лет — и никогда больше не насладится. Он предпринимал неторопливые прогулки верхом по поместью. Ездил в Лексингтон. Прохлаждался на крыльце огромного дома на плантации (он наконец попал в такой дом на самом деле, а не в кошмарах). Если в жизни Фармингтона и был недостаток, так это неизбежные столкновения с рабами. Они были повсюду — в доме и в полях.
Сегодня по пути в город я увидел дюжину негров, связанных, словно рыбы на крючковой снасти. Мне нелегко находиться рядом с ними. Среди них. Не только потому, что неволя представляется мне грехом, но и потому, что они напоминают мне о том, что я желал бы забыть.
