У порога нас радушно встретила вполне вменяемая женщина.

– Привет, дорогая,– сказала она, обнимая меня одной рукой: так ей было удобнее после очередной пластической операции.

– Папы нет? – с надеждой спросила я.

– Уехал куда-то по делам,– счастливо сообщила мама.– По-моему, повез избирателей в Лондон, как делает каждый год.

Справедливости ради скажу: как член парламента папа пользовался среди местного населения большой популярностью. С любым, кто не доводился ему близким родственником, он находил общий язык, был немыслимо мил, всем предлагал билеты на экскурсию по зданию парламента. Выступал за горячо поддерживаемые идеи: да – фунту, полям для игры в крикет, развитию национального бизнеса; нет – громадным супермаркетам, вегетарианству и всему небританскому. На митингах и собраниях отец был готов выступать по нескольку часов кряду. Должна признаться, я даже уважала папу за твердость убеждений, хоть и не всегда соглашалась с его высказываниями.

Спрашивать, кому именно из избирателей он показывает здание парламента, ради маминого спокойствия не следовало. Я и не стала этого делать.

Пройдя в кухню, я ужасно удивилась, увидев на столе вазочки с джемом и два бисквитных торта.

– Это ты сама испекла? – спросила я.

– Что? Нет, купила,– ответила мама.– Немножко тронулась умом.

Мамино «немножко тронулась умом» означало «взбесилась и купила все, на что только упал взгляд». На Бонд-стрит, листая каталог «Боден», на деревенских праздниках – порой мама делала покупки с той же целью, с какой иные женщины занимаются йогой: дабы обрести душевный покой.

– Хочешь кусочек торта, дорогая? – спросила она.– Лучше уничтожить все улики до папиного возвращения.

– Мел говорит, что в этот раз не даст нам пощады,– провозгласила Эмери, появляясь в дверном проеме.– Так что держись, мамочка.

Я положила на стол папку.

– Да, все правильно, уж не обессудьте. Как я, по-вашему, буду заказывать приглашения, если вы не можете назвать даже точное количество гостей?

– Все слишком запутано, дорогая,– вздохнула мама.– Отец все время собирается позвать кого-то еще, потом передумывает… Уильям до сих пор не знает, не оскорбительно ли будет пригласить его детей, поэтому мы и решили ждать до последнего, а там действовать по обстоятельствам.

– К свадьбе Аллегры ты подходила серьезнее,– напомнила я.– Планировала ее прямо как военную операцию.

– Да,– согласилась мама.– Но сама Эмери гораздо более… спокойный человек, чем Аллегра. И потом, после той свадьбы меня чуть не хватил удар, ты же помнишь.

Еще как помню. Статья в «Дейли мейл» подняла настроение каждому, с кем я работала в ту пору в одной конторе.

– В любом случае, Мел, я разослала всем потенциальным гостям открытки с напоминанием о дате свадьбы,– гордо сообщила Эмери, отрезая себе полупрозрачный кусочек торта.– Да– а-а-вным-давно.

– Правда?

Я оживилась. Похоже, катастрофы удастся избежать. Быстро раскрыв папку, я стала перебирать бумажки.

– Молодец, Эм! Список здесь?

Молчание. Я подняла глаза и увидела виноватые взгляды мамы и Эмери.

– Только не говори, что потеряла его!

Сестра уставилась в одну точку, мама явно

заволновалась.

– Эмери! – рявкнула я.– Так кого ты пригласила?!

Мамина рука зашарила по столу в поисках пачки сигарет.

– Мама, хотя бы ты должна была запомнить,– сказала я, поворачиваясь к ней.

– Боже, Мелисса! Ты ворчишь почти как отец,– пробормотала она.

Меня охватил страх. Уильям был весь в делах, папа тоже, Эмери не могла решить и пустякового вопроса, дату свадьбы переносили несколько раз за один только последний месяц… Священник, когда я ему звонила, разговаривал со мной сквозь зубы.

Я впилась в Эмери взглядом василиска.

– В этих своих письмах ты написала, что свадьба будет в тот день, о котором мы говорили в последний раз?

Снова молчание.

Я встала, обошла вокруг стола и опять села. И почему я так нервничала? Замуж ведь выдавали не меня.

– Ладно,– очень твердо произнесла я. – Ладно. Несколько сотен людей получили – или не получили – приглашения и отметили – либо не отметили – в календаре день твоей свадьбы. Будем надеяться, что никто не принял эти открытки всерьез. Несите сюда все свои записные книжки. Сию минуту!

Эмери и мама обменялись испуганными взглядами и торопливо выбежали из кухни. Я отрезала себе большой кусок торта.

Через пару кошмарных часов мы все-таки составили список, выбрав из пятисот сорока трех человек двести пятьдесят. Я позвонила Нельсону и сказала, что останусь у родителей на ночь.

Пользуясь имевшимися под рукой материалами – чтобы убедить Эмери в том, что нам нужны карточки с именами гостей, пришлось показать ей фотографии нескольких свадеб,– я добилась кое-каких результатов и вскоре сумела сделать в записях конкретные пометки. На душе заметно полегчало.

– Не могу поверить, что не сплю, что все это происходит на самом деле,– лучезарно улыбаясь, сказала Эмери, изучая букеты на фотографиях.– Как здорово!

Я посмотрела на нее с некоторым изумлением.

– Неужели до этой самой минуты ты ничего такого не испытывала? А когда Уильям делал предложение?

Эмери отложила «Свадьбу и дом».

– Пожалуй, нет. Ну, ты ведь знаешь, какой он.

– Не знаю.

–Не любит красивых жестов.– Эмери вздохнула.– И предложение мне сделал довольно… гм… сдержанно. Некоторые относятся к таким вещам весьма спокойно. И потом…– Она помолчала.– У нас в семье все не как у людей.

Мне стало немного жаль Эмери. В конце концов, не случайно ведь она воспитала в себе спо-собность не принимать все близко к сердцу.

– Ну и что…

Сестра снова взяла журнал и с явным восхищением посмотрела на фотографию, где была изображена некая улыбающаяся девица в пышном подвенечном платье и высоких сапогах, сходящая по трапу самолета.

Я не считала, что Эмери и Уильям идеальная пара, однако и не чувствовала, что непременно обязана вмешаться, как в случае с Габи и Аароном. Мне всегда казалось, что под маской невероятной рассеянности в сестре прячется незаурядный ум.

Эмери прекрасно знала, на что идет: у меня было такое чувство, что когда она поселится в большом доме с Уильямом, вдали от папиной язвительности, то постепенно станет вполне самостоятельной женщиной.

Уильям, хоть я ни разу его и не видела, очевидно, отличался благоразумием А что успел расстаться с двумя женами – на то ведь могли быть веские причины. К тому же меня это совершенно не касалось. А папа, хоть и частенько был самовлюбленным грубияном, никогда не выдал бы дочь за серийного убийцу.

Если верить, что многочисленные источники снабжали его верными сведениями.

– Где мама? – вдруг спросила я.

Эмери подняла голову.

– А? Не знаю.

– Надо, чтоб она подписала несколько чеков.

– Э-э, – У Эмери вытянулось лицо.– Деньгами распоряжается папа.

– Но ведь папы нет, так?

– Так,– сказала Эмери.

Я строго посмотрела на нее. Потом сказала – очень медленно, чтобы до нее дошло:

– Эмери, время не терпит. Найди чековую книжку.

– Ладно. Хорошо, поищу,– пробормотала Эмери, и на ее алых, словно роза, губах промелькнула улыбка.

Я отодвинулась от стола, встала и пошла искать маму.

Бабушка всегда повторяла, что залог счастливого долгого брака – большой дом. Настолько большой, что значительную часть дня ты смогла бы проводить в уединении и представлять, будто вообще не замужем. Еще лучше – два дома, как у Аллегры и Ларса.

Если бы семейное счастье действительно напрямую зависело от размеров жилища, мои родители купались бы в довольстве: у отца был отделанный дубом кабинет, в котором он прятался от любой ответственности, у мамы – синяя гостиная с окнами, выходящими на яблоневый сад.

Сейчас мама сидела, поджав под себя ноги, в кресле у окна. Она смотрела на черно-белую фотографию в рамке, где была изображена вместе с отцом перед его «астон-мартином» в день их свадьбы. Я любила этот снимок больше других Мама на нем выглядела совсем юной и ослепительно красивой, а папа, казалось, был безгранично счастлив.