Присмотрев относительно тонкую осинку, я кое-как, сопя и кряхтя, сумел сломать ее и принялся старательно зачищать кривой ствол от мешающихся веток. За этим занятием мне даже удалось чуточку согреться, вот только пальцы рук, несмотря на то что я регулярно отогревал их своим дыханием, закоченели еще больше.

Оценив получившееся в результате титанических усилий изделие, я пришел к неутешительному выводу, что оно не потянет и на четверочку. Нет, мне может хватить и его, но только одного волка, а если сейчас на полянку дружной гурьбой выбегут три-четыре особи, то вся моя работа пойдет насмарку.

Подтверждая мои опасения, очередной волчий вой раздался еще ближе, причем не один – почти сразу последовали два отклика с противоположной стороны.

«Ну вот, накаркал»,– подумал я.

Разумеется, сдаваться на милость судьбы мне и в голову не приходило – тем более тут уж скорее получалось «на милость волков», а это и вовсе глупо, но и что предпринять в такой ситуации, я понятия не имел.

Приплясывая по относительно свободному от снега пятачку голой земли, я принялся ломать голову, что еще можно предпринять. Вскарабкаться на какую-нибудь осинку и думать нечего – мало того что кривые, так еще и тонкие. Опять же долго на ней не просидишь, а волки, как мне доводилось читать, могут часами терпеливо ожидать свою добычу.

И тут мой взгляд в очередной раз остановился на облаке тумана. А вдруг не заметят, если я в него нырну? Или побоятся заходить – мало ли какое там излучение. Мне же все равно терять нечего.

Поморщившись, я двинулся вперед. Предварительно я попытался максимально обезопасить ноги, подоткнув штанины в кроссовки, хотя после первых же шагов стало ясно: зря трудился. Все равно снег – зараза эдакая – залез внутрь и принялся жадно всасывать в себя остатки тепла.

«Зато теперь меня не видно»,– в утешение себе заметил я, но, глянув вперед, обнаружил, что не тут-то было. Край полянки хоть и весьма мутновато, однако просматривался. Раз я его вижу, значит, и меня тоже заметят все кому не лень. Думается, что волкам как раз не лень.

И что делать?

Я огляделся по сторонам, предполагая забрести еще глубже, но тут обнаружил в пяти шагах от себя черный силуэт гордо возвышающейся каменной глыбы. Получается, это самый центр. Если меня и оттуда будет видно, то тогда искать иное место бесполезно.

Я еще раз бросил взгляд на глыбу и нахмурился. Что-то с нею было не так, что-то неправильно, чего на самом деле быть вовсе не должно.

Вот только что именно?

Я задумался, наклонив голову набок и разглядывая глыбу повнимательнее. Окоченевшие мозги работать отказывались, но, поднапрягшись, мне все-таки удалось выдавить из них нужный ответ: снег.

Казалось бы, все должно быть наоборот – камень служит естественной преградой и обязан собрать возле себя изрядные сугробы, но на самом деле они отсутствовали. Более того, возле камня вообще не было снега.

Присмотревшись, я понял и причину – от камня исходил еле приметный глазу парок. Был он практически незаметен – если не вглядываться, то не видно. Миска с теплой едой, вынесенная на мороз, парит гораздо сильнее. Однако все равно получалось, что поверхность камня теплее температуры воздуха. Либо...

Я затаил дыхание от предвкушения возможной удачи. Второй вариант меня устраивал куда сильнее первого. Если только камень и есть источник загадочного тумана, который, по всей видимости, и являлся главным виновником моего путешествия сюда, то, может быть, теперь этот туман отправит меня обратно? Ну что ему стоит, а?

Разумеется, я не обольщался. Скорее уж напротив. Дабы не разочароваться, я сразу уверил себя, что никаким источником эта глыба быть не может, поэтому максимум, что мне светит, это шанс согреться, да и то чуть-чуть, слегка. Так оно и случилось. Поверхность камня действительно оказалась еле теплой.

Я прижался к нему всем озябшим телом и блаженно замер, с наслаждением ощущая, как одеревеневшие от мороза конечности вновь приходят в норму, а мышцы снова наливаются силой.

Кожу мою изредка покалывало то тут, то там, словно от легких разрядов тока со слабеньким напряжением, но я не обращал на это ни малейшего внимания, ибо уколы в первую очередь означали лишь то, что и она обретает чувствительность.

Однако после того, как я слегка отогрелся, мне в голову пришла еще одна идея. А если я залезу на него? Забраться на самый верх полутораметровой приземистой глыбы, которая к тому же, как по заказу, была стесана сверху и вдобавок имела относительно удобный подъем под углом градусов в шестьдесят,– мне раз плюнуть. И, когда я туда вскарабкаюсь, может, я вновь...

«Стоп! – вновь пригасил я вспыхнувшую надежду.– Скорее всего, ничего не случится, просто ты полезешь на камень вовсе не за этим, а для удобства, поскольку это самая наилучшая позиция, чтобы отбиваться от волчьей стаи».

Едва я помянул про серых лесных хищников, как тут же заслышал неподалеку очередной вой. Теперь он был, как ни неприятно это сознавать, какой-то призывный. Отклики на него прозвучали тоже почти рядом, так что пришла пора занимать оборону.

С трудом оторвавшись от его поверхности – так бы и стоял, прижавшись, целую вечность,– я, зажав под мышкой свою самодельную дубинку, уже поднес правую ногу к небольшому углублению в камне, как вдруг сзади, совершенно неожиданно, словно гром средь ясного неба, раздался суровый мужской голос:

– Даже и не помышляй!

Что за чертовщина?!

Я от неожиданности вздрогнул, выронил дубинку и растерянно обернулся.

В пяти шагах от меня, рядом с сугробом, в который я приземлился, действительно стоял человек. Старик.

«Не иначе чудеса продолжаются»,– подумалось мне.

Как ни удивительно, но одет был дедушка явно не по сезону. Правда, тулуп на нем имелся, но и тот был лишь накинут на плечи. Белая рубаха тоже для русской зимы не годилась, равно как и лапти на ногах вместо валенок или какой-нибудь другой зимней обуви. На голове же у старика и вовсе ничего не было. Словом, в таком виде в декабре или январе на улицу выходят только в одном случае – по нужде.

«Летний вариант,– мысленно прокомментировал я.– А вот посох у него классный, не чета моей загогулине».

Посох и впрямь выглядел красиво – ровный, словно выточенный, и вдобавок вся его верхняя половина была богато разукрашена причудливой резьбой.

– Туда-то ты влезешь – спору нет, а вот обратно мне тебя за ногу придется стаскивать,– пояснил старик.

– А ты, дедушка, не боишься, что я брыкаться стану? – миролюбиво поинтересовался я, не желая уступать вот так вот сразу и безропотно.

– Не боюсь,– сухо ответил старик и пояснил: – Упокойники не брыкаются.

Очередной вой, раздавшийся совсем рядом, старика не смутил. Да и реакция на него была необычной – он лишь слегка повернул голову в сторону леса и громко произнес:

– Все, все. Угомонись. Сыскал я его. Благодарствую, что вовремя упредил.

Как ни странно, но волк старика не только услышал, но и понял. Во всяком случае, в последней порции воя мне определенно послышались некие удовлетворительные интонации и даже что-то вроде прощания, что понравилось больше всего.

– А одежка у тебя, мил-человече, не ахти,– вновь обратился старик ко мне, неспешно приближаясь к камню.

Я в ответ лишь смущенно пожал плечами, будто и впрямь оказался столь непроходимым идиотом, который рванул из теплой хаты в зимний лес, второпях даже не удосужившись хоть что-то на себя накинуть.

– Летом одевался,– ляпнул я и тут же осекся, мысленно обругав себя за нелепое объяснение.

– И что, полгода не менял? – удивился старик.– Неужто даже опосля баньки пропотелое на себя напяливал, ась? – Теперь в голосе явно сквозили издевательские нотки.

Я негодующе засопел, хотел было сказать в ответ что-то резкое, но старик принялся пристально всматриваться в мое лицо, после чего растерянно произнес:

– Неужто княж Константин? Али мне чудится?

Та-а-ак. Мне сразу же стало так тоскливо, что хоть плачь. Оказывается, не зря я вспоминал своего дядьку. Да и дурные предчувствия от себя отгонял напрасно – все равно сбылись.