– А чего ж тут скрывать-то? – удивился я.– Или на вашем острове не любят шотландцев? Так наплевать – ты ж на Руси.

– Нет, все дело в род, племя, как там...

– Происхождение,– подсказал я.

– Да, так. В этом и сокрыта причина мой удалений оттуда, ибо я...– Квентин выдержал драматическую паузу и выпалил: – Я – король Яков[49], как его называют у вас на Руси.

– Ба, так что, королева Елизавета уже померла? – почесал я в затылке, и тут до меня дошел смысл сказанного.– Погоди-погоди, родной. Ты что, хочешь сказать, что ты...

– Ну да, я есть король Яков,– простодушно подтвердил Квентин, торжествующе глядя на меня и наслаждаясь моим изумлением.

«С сумасшедшими надо вести себя очень спокойно, а главное – во всем с ними соглашаться»,– припомнились мне слова отцовского однокашника по институту, выбравшего в качестве специализации психиатрию.

Он частенько заглядывал в гости к отцу и, будучи словоохотливым человеком, за домашним обедом всегда угощал присутствующих парой-тройкой историй из жизни сумасшедшего дома, где работал врачом.

Эта присказка использовалась отцовским приятелем особенно часто, и ничего удивительного, что она отложилась в моей памяти.

– А тогда кто ж там сидит на троне в Лондоне? – невозмутимо осведомился я, бросив взгляд на стол – нет ли на нем колющих и режущих предметов.

– Как? – в свою очередь удивился Квентин.– Король Яков Первый...

– Ты – Яков, и он тоже Яков,– констатировал я.– Тогда что-то тут не...

– Нет-нет,– поспешил с поправками Квентин.– Я не Яков. Я – его сын.

– Фу-у-у,– облегченно выдохнул я.

Кажется, ножи и прочее прятать не обязательно. Впрочем, сабельку Квентина я хоть и выпустил из рук, но все равно отставил подальше от этого новоявленного сынишки – береженого бог бережет.

– А я уж было решил, что к тебе опять болезнь вернулась или осложнение началось,– честно заметил я ему.– Ну-у-у, это еще по-божески, хотя тоже круто.– И осекся, призадумавшись.

«Вообще-то, насколько мне помнится, после Якова вроде бы должен быть Карл»,– мелькнуло в голове.

Нет, что до английской истории, то я знал ее еще хуже, чем русскую, то есть практически не знал, но зато читал творение Дюма-отца «Двадцать лет спустя», в котором квартет бравых мушкетеров почти спас этого самого Карла. Почти, поскольку голову ему все равно оттяпали.

Впрочем, оно неважно.

И что ж теперь получается? Я спас будущего наследника престола? А имя? Почему Квентин, а не Карл? Хотя да, он же должен был помереть и без моего вмешательства непременно бы загнулся, вот и...

– Ты что, наследник престола? – уточнил я у Квентина.

– Нет, наследник престола – Генрих, принц Уэльский[50],– поправил Квентин.

– Ага,– кивнул я.– А после него, значит... Слушай, помимо тебя и Генри у этого самого Якова еще сыновья имеются?

– Насколько мне помнится, у него есть еще один сын, Чарльз, но тот совсем мал, три года. О прошлое, нет, теперь уж позапрошлое лето родился Роберт, но тот умер, прожив совсем немного.

– И все? – уточнил я.

– Есть еще дочь Елизавета,– неуверенно протянул Квентин,– но ты же спрашивать о сыновьях, а сыновей больше нет.

– Понятно,– окончательно запутавшись, кивнул я и извинился: – Вы, ваше высочество, столько информации мне выдали, что я должен все хорошенько обдумать, а потому прошу простить меня, но я вынужден удалиться, а навещу вас, с вашего позволения, ближе к вечеру и, если позволите, задам несколько вопросов.– После чего коротко кивнул, в точности изображая жест белогвардейских офицеров в кинофильмах – вроде и вежливо, но и чтоб не уронить достоинства, и деликатно подался размышлять.

Благо было о чем.

«Оказывается, вы, сударь,– обратился я сам к себе,– закрутили сюжет похлеще, чем у Брэдбери. Разве что с точностью до наоборот – там герой раздавил бабочку[51], а ты, мой юный друг, спас стрекозу. Причем не ту, глупенькую, с глазками на крылышках, из-за которой все началось, а куда увесистее».

Получается, что сын этого Якова благодаря мне остался жить, хотя на самом деле должен был умереть, и теперь вся английская история, а вместе с ней и мировая покатится по такому непредсказуемому маршруту, что ой-ой-ой. Вот это ты дал стране угля – хоть мелкого, но много! Хотя подожди, а что за Генрих-то? Я хоть и не силен в истории, но уж это помню железно – после Якова будет Карл, которому Кромвель отрубит голову, затем королевская власть восстановится, сядет еще один Карл, второй по счету, ну и так далее. Ладно даты, хай их кусай, но с королевскими именами я никак не мог напутать. Книжку Дюма я перечитывал трижды, потому имя короля запомнилось накрепко.

Или все проще? Например, Генрих умрет, и тогда наследником станет... Квентин? По всему выходит, что так, ведь больше ни одного Карла он мне не назвал[52]. И потом, почем мне знать, может, это там его имя звучит как Квентин, а у нас его просто исказили, потому и стал Карл.

Это что же тогда получается – я спас наследника английского престола, будущего короля Англии и Шотландии? А если бы я тут не оказался, он бы умер? Тогда выходит, что мой визит сюда уже был запланирован, равно как и мои действия.

Более того, и результаты этих действий уже вошли в историю, которую я изучал в школе и университете, включая всевозможные изменения,– так получается? И, следовательно, что я тут ни сотворю, все равно занесены в летописи, скрижали и эти, как их, хартии. Если все на самом деле так, то можно вытворять что угодно: любой мой поступок – неважно, хороший он или плохой,– зафиксирован. Жаль только, что истинность этой гипотезы можно проверить, лишь вернувшись обратно, а это, увы...

Но тут я вспомнил кое-что странное, и мои мысли резко свернули в сторону от загадочного временно́го круговорота – предстояло обдумать, может, и не столь важное, но гораздо более практичное, касающееся непосредственно Квентина.

Напрашивался вполне естественный вопрос: «А какого черта он вообще приперся на Русь, да еще так странно – без сопровождения, без свиты, с одним лишь лекарем?!»

К нему тут же примешивался еще один, относительно будущей должности. Как-то она выглядела не совсем достойной его титула. Годунов, конечно, крут, но не настолько, чтобы приглашать в качестве учителя для царевича Федора королевского сына из Англии. Нет, пригласить-то он может, хозяин – барин, вот только кто же ему его пришлет.

Или это вроде благовидного предлога, а на самом деле его зазвали в качестве жениха для дочки Годунова Ксении? Кстати, по годам самое то – молодой, симпатичный, опять же, поэт. В такую версию вполне укладывается и затрапезный внешний вид – конспирация. Парень не удовлетворился портретом и решил лично удостовериться в необыкновенной красоте царевны.

Так-так. Вот тут, кажется, все сходится. Вроде бы у нее действительно были женихи из иностранцев. Или я что-то путаю? Нет, точно были.

И один из них как раз пробыл на Руси совсем недолго, потому что умер[53]. Тогда что же получается? О господи, час от часу не легче! Он теперь находится на Руси и совсем не умер, так, что ли?!

Хотя погоди-ка, если этот Квентин женится на Ксении, то он уже не будет королем Англии. А где тогда Карл?!

«Впрочем, о чем это я – настоящий Карл мог еще не родиться»,– осенило меня, и я перевел дыхание.

Так, хоть с Карлой разобрались, пусть и не полностью. Теперь приступим вплотную к Квентину, который вроде бы тоже потенциальный Карл. Если это жених Ксении, значит, я все-таки ухитрился изменить историю, да не какую-то там английскую, а нашу родимую?!

«И что мне теперь делать? – мрачно размышлял я.– Заново его убивать? – И твердо ответил: – Нет уж, дудки! Пусть парень живет, и вообще, может, все к лучшему, а? К тому же, насколько мне припоминается, до Москвы он вроде бы добрался и с Годуновым познакомиться успел, а умер уже потом. Ну да, чему удивляться – здоровье у него хлипкое, а таких чудо-камней в столице не имеется. Выходит, все правильно, и я, сам о том не подозревая, сработал на руку официальной истории. Жаль только, что зря старался»,– вздохнул я.