– Да нет, не то,– тут же перебил я его.– Я не в том смысле, что мне самому. Понимаешь, есть одна деревенька, а там...

Барух внимательно выслушал рассказ, что-то прикинул в уме и твердо заявил:

– У тебя такое же доброе и щедрое сердце, как и у княж Константина Юрьевича, но боюсь, что ты унаследовал от него и нелюбовь к торговле.

– Правильно боишься,– покорно согласился я и вздохнул,– что выросло, то выросло. Цифирь знаю, а вот управляться с нею...

– Ничего, для таких дел у тебя есть я,– весело хлопнул меня по плечу Барух.– Завтра же прикупим все необходимое, я сам расплачусь с Патрикеем,– он даже мечтательно зажмурился, представляя будущий торг,– а потом наймем возниц с лошадьми и сыщем попутный обоз, следующий в ту же сторону, чтоб тебе не пришлось тратиться на наем оружных людишек.

Слово свое купец сдержал. Покупки обошлись гораздо дешевле предполагаемого, причем настолько, что я вначале даже и не понял, как Барух умудрился всего за двести пятьдесят рублей – на самом деле чуть больше, но пара рублевиков с алтынами и деньгами не в счет – прикупить все мною названное.

Правда, шить платье на заказ я отказался, хотя Барух уверял, что ждать понадобится всего неделю. Впрочем, готовое сидело тоже неплохо, хотя и не так, как мне хотелось бы. Но тут уж виноват свободный покрой согласно существующей моде и традиции.

Зато пищаль была самая лучшая из всех, что продавались, а помимо берендейки[23] я обзавелся солидным запасом пуль и еще одним мешком пороха. Саблю Барух подбирал не сам, а нашел специалиста, который тоже не подвел, да и рукоять была удобная, как раз по руке.

Получив на руки для личных нужд еще сотню и уговорившись встретиться с Барухом по весне в Москве – коль такое дело, пора и в Первопрестольную наведаться, нечего здесь киснуть,– я решил гульнуть. Первым делом выдал Ваньше рубль со строгим наказом прикупить подарки всем своим женщинам, после чего двинулся по торговым рядам, выбрав к концу дня четыре платка для давшей мне приют Матрены с ее девчонками и для бабки Марии. Заодно – гулять так гулять – набрал сластей. Пусть соплюхи порадуются, а то когда еще доведется.

Единственное, что меня несколько удивляло, так это непонятное тревожное чувство, которое я испытывал уже второй день кряду. Вроде бы все замечательно, лучше и не придумаешь, а тревога оставалась. И еще тянуло... в деревню.

Да-да, скажи мне кто об этом три-четыре дня назад, сам бы нипочем не поверил, а тут...

«Медом, что ли, там для меня намазали?» – ворчал я, но, привыкший доверять ощущениям, пусть даже необъяснимым, засобирался обратно.

Правда, выехать удалось не сразу, поскольку попутный большой поезд должен был отправиться в дорогу только через четыре дня. Один день я кое-как прождал, но ближе к вечеру не выдержал, разыскал Баруха и попросил его помочь с отправкой закупленного зерна, которое я встречу сам на опушке леса, перед развилкой.

Барух клятвенно заверил меня, что все сделает, и поинтересовался, в чем причина. Я развел руками.

– Тянет и все тут,– сообщил сокрушенно.– Не иначе как что-то стряслось, хотя что там может случиться – убей, не пойму.

– Выходит, ты не в полной мере обладаешь даром отца, коли тебе неведома причина беспокойства,– вздохнул купец.

«Вот еще почему он так передо мной лебезил,– догадался я.– Жаль. А я-то, балда, подумал, что он и впрямь чертовски рад нашей случайной встрече. Оказывается, не все так просто. Не иначе захотел с моей помощью попробовать провернуть какую-нибудь хитроумную операцию, основываясь на знании будущего. Хотя за добрые дела, пусть даже с корыстной целью, все равно надо платить...»

– А что именно тебя интересует? – осведомился я у Баруха.

Тот замялся, но потом честно спросил:

– Могу ли я рассчитывать на то, что в ближайшие два-три года царь Борис Федорович не начнет войны со своим соседом Жигмонтом?[24] Дело в том, что с одобрения отца я затеваю крупное дело, сулящее солидную прибыль, но если случится война, то, боюсь, получу вместо нее такой же по величине убыток.

Я прикинул. С историей моя дружба продлилась ровно столько же времени, сколько и увлечение дядькиными приключениями. Нет, я ее всегда уважал.

Стоящая в моем школьном аттестате напротив этого предмета отличная оценка на самом деле соответствовала моим знаниям, но к тому времени я уже охладел к ней.

Зато в тот год я весьма рьяно штудировал не только учебники, но и классиков-историков. Правда, в основном мною двигало не стремление изучить ту эпоху, а самое обычное тщеславие, то есть желание отыскать в самых крупных написанных трудах – у Татищева, Карамзина, Соловьева или Костомарова – хоть какое-то упоминание о дяде Косте.

Найти не удалось, после чего интерес к ней у меня пропал. Сейчас, припоминая давнишние поиски, я убедился, что часть прочитанного в памяти еще держится, но вот беда – почти все посвящалось именно временам тридцатилетней давности, а нынешним – жалкие обрывки.

Хотя постой. Если сейчас начало тысяча шестьсот четвертого года, то получалось... Ну да, у нас с дядей Костей пару раз даже вспыхивали дебаты на эту тему. Все решали, кто бы из правителей оказался для Руси лучше – царевич Федор, убитый спустя всего полтора месяца после скоропостижной смерти отца, или нахальный самозванец Лжедмитрий I, впрочем, тоже убитый, только через год правления.

Дядя Костя из симпатии к Борису, не иначе, защищал царевича, я отстаивал Лжедмитрия. Когда страсти разгорелись не на шутку, нас мгновенно остудил дед. С минуту он внимательно прислушивался, вникая в суть, после чего равнодушно заметил:

– А чего вы надрываетесь, как петухи на рассвете? Даже я помню, что в конце концов всех победил Василий Шуйский. Вот и ответ.

– Какой же это ответ, папа? – возразил еще не успевший остыть от спора дядя Костя.

– А такой. Хороший правитель власть ни за что не отдаст. А коль упустил из рук, значит, хреновый он.– И, упреждая дальнейшие доводы сына, добавил: – Может, как люди – они оба замечательные, а этот, наоборот, козел. Но власть он захватил. Значит, как царь, был на голову выше их обоих. И... ужин стынет.

На том тогда все и закончилось.

– А что тебя волнует, Барух? – осведомился я.– Они же совсем недавно вроде мир подписали, так какие проблемы? – И тут же досадливо поморщился от вырвавшегося невзначай последнего слова – ну никак не получалось до конца избавиться от прежних оборотов речи.

Но Барух не обратил на это внимания. Привстав на цыпочки – ростом он был на голову ниже меня,– он жарко прошептал свой секретный вопрос прямо мне в ухо:

– Были ли у тебя видения про царевича Димитрия, сына царя Иоанна Васильевича, который вроде бы был убит в Угличе, а ныне объявился в Речи Посполитой у князя Вишневецкого?

– Были, и не раз,– подтвердил я и полюбопытствовал: – А чего ты шепчешь? Мы же тут одни.

– У стен иногда тоже бывают уши,– виновато пояснил купец,– а за одно упоминание сам понимаешь о ком человеку иной раз приходится худо. Случается, что он попросту исчезает. А мне очень хотелось бы знать, станет ему помогать Жигмонт или откажется.

– Не станет,– мотнул я головой,– но вот другие... Насколько мне помнится, знатные шляхтичи королю подчиняются постольку-поскольку, поэтому если... царевич попросит их помочь ему, то найдет изрядное количество желающих. Да плюс казаки с Запорожской Сечи. Тем вообще все равно – лишь бы весело было и горилки вволю.

– Но если он сам решится пойти, то его разобьют в первом же бою. Не сможет ведь он собрать столько, чтобы...

– Столько – нет,– перебил я и, послушавшись умоляющего жеста Баруха и понизив голос до шепота, заговорщицки продолжил: – Но если случится что-нибудь с царем, а здоровье у него слабое, то войска могут и вовсе отказаться сражаться с сыном законного монарха.

Купец задумался.

– Надо же,– наконец заметил он,– прошло всего ничего со дня нашей встречи, а я уже сумел извлечь немалую выгоду от знакомства с тобой. Вот уж никогда бы не подумал. Признаться, я несколько не доверял отцу, когда он рассказывал о княж Константине. Что ж, нынче ты доказал мне, что я ошибался.