– Не у вас ли были какие-то проблемы с анкетой при вступлении в СС, штурмшарфюрер? – прищурился Кох. – Я, помнится, видел бумагу из RuSHA, где вас отнесли к третьей группе по шкале доктора Шультца[12].

– На что вы намекаете, Кох? – Клейнмихель резко отодвинул от себя рюмку с ликером и попытался встать со стула. Хонер удержал его, положив руку на плечо.

– Просто не в первый раз замечаю, что о расовой чистоте больше всего любят рассуждать те, у кого с этим не все гладко.

– Я, во всяком случае, не позволяю себе непочтительно отзываться о высших руководителях Рейха! – зашипел Клейнмихель. – А вот вас, Кох, давно пора как следует потрясти! Думаете, я не помню, как вы отзывались о рейхсминистре пропаганды?

Судя по искреннему удивлению в глазах Коха, он и сам уже давно забыл, как отзывался о рейхсминистре пропаганды.

– Вы называли его сморчком-германцем! – Клейнмихель оперся руками на стол и торжествующе взглянул на шифровальщика. – Сморчком-германцем, вот как!

– Не надо кричать, – нервно сказал Хонер. – На нас уже и так все смотрят!

– Господи, – с искренним облегчением выдохнул Кох, – да ведь его многие так называют! Просто не у каждого хватает смелости проорать прозвище нашего Йози на всю бильярдную.

Клейнмихель понял, что допустил промах. Он сорвал очки и начал яростно протирать их тряпочкой.

– Вам это даром не пройдет, – прошипел он. – Не вечно же вас будет покрывать этот желчный мозгляк Хиршфельд!

– Вы меня поражаете, штурмшарфюрер, – сказал Кох, – мало того, что вы прилюдно оскорбляете одного из руководителей Рейха, вы еще раздаете презрительные характеристики вышестоящему начальству! Мне, пожалуй, стоит довести до сведения штандартенфюрера Хиршфельда, как вы о нем отзывались.

«Интересно, – подумала Дайна, – чем закончится эта ссора? Может быть, эсэсовец вызовет Коха на дуэль? Или хотя бы попытается дать ему в морду?»

Ее бы вполне устроило, если бы эти крысы вцепились друг другу в глотки. В Кохе, по крайней мере иногда, проскальзывало что-то человеческое – хотя и недостаточно для того, чтобы считать его человеком. В Клейнмихеле не чувствовалось и этого.

Но крысы не спешили пожирать друг друга. Возможно, они просто привыкли пользоваться другими приемами – подсиживанием, доносами, провокациями. Решить вопрос честным поединком у них просто не хватало духу.

– Да я тебя в порошок сотру! – процедил разъяренный Клейнмихель. – Один звонок моему дяде в Берлин – и от тебя мокрого места не останется.

Кох слегка побледнел, но решительно выставил вперед подбородок.

– Боюсь, у твоего дяди сейчас слишком много других забот. И с чего ты взял, что он в Берлине? По-моему, он занят тем, что сжигает евреев из варшавского гетто.

«Надо запомнить, – сказала себе Катя. – Дядя Клейнмихеля – высокопоставленный чин в СС».

– Ради меня он с удовольствием отвлечется на полдня. И тогда, Рихард...

Кох поднялся из-за стола.

– Здесь становится трудно дышать, – сказал он, пристально глядя на Дайну. – Слишком воняет сапогами гестапо. Пойдемте, фройляйн, прогуляемся на свежем воздухе.

– Но я должна дождаться Отто, – пробормотала не ожидавшая такого поворота Дайна.

– Господин Нольде никуда не денется. К тому же мы не станем уходить далеко. Погуляем вдоль монастырских стен.

Дайну совсем не привлекала перспектива романтической прогулки с Кохом, но оставаться в компании Клейнмихеля и Хонера ей хотелось еще меньше. Она пожала плечами, делая вид, что уступает напору старшего шифровальщика.

– Ну, разве что ненадолго...

В этот момент на лестнице загрохотали сапоги. Дайна обернулась и увидела, что в подвал спускаются трое высоких, плечистых эсэсовцев. Одного из них она знала – это был Хаген.

– Бармиксер, шесть кружек пива, – крикнул Хаген, бросая на стойку несколько банкнот. – И стол для американского бильярда!

– Пул в другом зале, – буркнул Вилли, наливая пиво. – И он сейчас занят.

– Занят? – переспросил Хаген с искренним удивлением. – Бруно, ты слышал? Он сказал – стол занят!

Флегматичный, похожий на медведя Бруно пожал плечами.

– Придется освободить.

Третий эсэсовец, напоминавший викинга рубленым голубоглазым лицом и очень светлыми волосами, похлопал его по плечу.

– Только без эксцессов, парни. Здесь вам не Париж.

Бруно и Хаген двинулись в сторону второго зала, откуда слышались веселые крики и костяные удары сталкивающихся шаров. По пути Бруно задел стул Клейнмихеля и тот едва не свалился на пол.

– Эй, поосторожнее! – возмущенно крикнул эсэсовец. Бруно даже не обернулся.

– Не лезь, – Хонер схватил его за рукав и громко зашептал: – Это же парни Скорцени, они все прирожденные убийцы! Тут тебе даже берлинский дядюшка не поможет...

– Вы что-то хотели сказать моему другу? – Хаген с ухмылкой, не предвещающей ничего хорошего, навис над щуплым Клейнмихелем. – Или, может быть, мне послышалось?

Его холодный взгляд, как прожектор, скользнул по лицам всех, сидящих за столом, и остановился на Дайне.

– Не может быть! – воскликнул Хаген, мгновенно забыв о Клейнмихеле. – Прекрасная медсестра! Вот так встреча!

Он бесцеремонно подвинул к себе стул и сел, закинув ногу за ногу.

– Вы что, знакомы? – шепнул Дайне Кох. Она едва заметно пожала плечами.

– Когда вы исчезли, я чуть с ума не сошел, правда! Я же просил вас не уходить!

– А я не давала обещания ждать вас, – возразила Дайна. – К тому же вы так увлеклись плаванием...

– Да, плавать я люблю, – Хаген смешно помахал руками, демонстрируя, как именно он плавает. – Для парня, который вырос на берегу Северного моря, это нормально.

– Хаген! Ты куда пропал? – донеслось из дальнего зала.

– Начинайте без меня! – крикнул Хаген в ответ. Он не отрывал взгляда от Дайны. – Ну и ну! Сама судьба свела нас в этой бильярдной, фройляйн Дайна! Или как там пишут в ваших сентиментальных романах?

– Боюсь, что Гете ничего не писал о бильярдных, – фыркнула Дайна. – И судьба здесь ни при чем. Просто в Виннице не так много мест, где можно отдохнуть.

Двое связистов, пройдя мимо их столика, направились к стойке, за которой протирал бокалы невозмутимый Вилли.

– Черт знает что такое! – громко жаловался один. – Мы заплатили за час игры, у нас оставалось еще пятнадцать минут. И тут являются эти наглецы, утверждая, что они герои Рейха и для них, мол, такого понятия, как очередь, не существует! Эй, Вилли, мы требуем, чтобы нам вернули деньги!

– С какой это радости? – поинтересовался бармиксер. – Стол, надеюсь, исправен?

– Исправен, но при чем здесь это?

– При том, что вы сами добровольно уступили его господам офицерам. Либо требуйте деньги с них, либо убирайтесь к черту.

– Добровольно? Вилли, ты издеваешься? Да они бы нам головы оторвали, скажи мы хоть слово поперек!

Бармиксер перекинул полотенце через плечо.

– Значит, Юрген, ты отдал им стол, потому что испугался? И кто мне объяснит, почему я должен платить деньги за твою трусость?

– Ты кого называешь трусом? Я полгода был на Восточном фронте!

– Тянул провода из штаба полка в штаб дивизии?

Второй связист обнял товарища за плечи.

– Ладно, Юрген, не кипятись, пойдем. Нам все равно надо возвращаться к девяти в казарму.

– Вот ведь скоты, – усмехнулся Хаген. – Бьюсь об заклад, мои товарищи вежливо попросили их уступить им стол, а эти недоноски просто побоялись возразить. А потом начали скандалить с безобидным бармиксером!

– Зато вы ведете себя так, как будто никого не боитесь, – заметила Дайна.

– Слушайте, фройляйн, ну кого мне тут бояться? Вот этих штабных крыс?

Хаген протянул руку и схватил Клейнмихеля за костистый подбородок.

– Вы посмотрите на него! Вылитый Крысиный король из сказки!

Клейнмихель дернулся, очки слетели у него с носа.

– Не сметь распускать руки, шарфюрер! Я старше вас по званию и я...