Она присела на корточки и вытащила из вещмешка планшет.

– Смотрите, Эрвин! Я полгода убила на этот чертов шифр, но в конце концов все получилось.

Гегель заглянул ей через плечо. Мария быстро перелистывала страницы, исписанные колонками цифр и рядами странных значков и закорючек.

– Вот! Они взяли за основу принцип манускрипта Войнича – два алгоритма шифрования – и добавили кое-какие трюки из Каббалы. Не зная ключа, карту прочесть невозможно. Не стану рассказывать вам, чего мне стоило раздобыть ключ. В конце концов я прочитала свой фрагмент... но, к сожалению, у меня была только половина.

Она наклонилась, чтобы разложить карту прямо на земле. Рубашка ее задралась на спине, открыв взгляду Гегеля аккуратные круглые позвонки. Оберштурмбаннфюрер с трудом поборол искушение погладить эту гибкую, шелковистую спину.

– А это делало всю затею бессмысленной. Представьте, что у вас есть часть книги, из которой вы можете узнать, где происходит действие и кто главные герои. Но в чем соль сюжета и, главное, чем все заканчивается – вы не узнаете, пока не прочтете книгу целиком.

Фон Белов вытащила из кармана планшета еще одну карту, тонко прорисованную на папиросной бумаге, и положила ее на привезенный Гегелем трофей.

– Теперь мы, наконец, сможем прочесть все! Благодаря вам, милый Эрвин.

– Позвольте узнать, – контрразведчик ткнул пальцем в середину карты, – что же все-таки вы ищете?

– Хранилище, – ответила Мария после некоторого раздумья. – Хранилище, в котором должно быть множество предметов, подобных орлу и попугаю.

– И этот английский полковник тоже его искал?

– Да, он был членом тайного общества «Золотая Заря», которое поставило своей целью собрать как можно больше предметов. Но в распоряжении Диксона были только приблизительные наброски, основываясь на которых, он должен был составить свою карту. Именно этим он и занимался в Азии десять лет – с 1902 по 1912 год.

– А вторая половина карты?..

– Посмотрите, они ведь очень похожи. Их чертила одна и та же рука. Незадолго перед своим исчезновением Диксон разделил карту и отправил одну половину в Англию. Вторая же оставалась при нем. Не знаю, зачем он это сделал. Возможно, хотел заручиться гарантиями того, что его труд будет вознагражден. Во всяком случае, полковник пропал без вести, а без его фрагмента обнаружить Хранилище было невозможно.

– То есть вы все это время действовали вслепую?

– Правильнее было бы сказать – на ощупь, Эрвин. Но теперь блуждания в темноте кончились. Мне понадобится несколько часов для того, чтобы прочесть карту. После этого мы можем смело отправляться на поиски Хранилища.

Гегель осторожно коснулся белокурого завитка волос на ее виске.

– Мы? Вы берете меня с собой, Мария?

– А вы против? Иоганн вряд ли составит мне компанию. Фрицци... но это ведь все равно что путешествовать с собакой.

– А кстати, что у вас там вышло с оберфюрером?

– Пустяки, не сошлись во мнениях по поводу одного места из Блаженного Августина[20]. Так вы пойдете со мной, Эрвин?

Контрразведчик приложил руку к подаренной лейтенантом Райнером бергмютце с серебряным значком эдельвейса.

– С вами, Мария – куда угодно.

Он взял ее тонкую ладонь и поднес к губам.

– Не торопите события, – загадочно произнесла она, отнимая руку. – Вам надо хорошенько отдохнуть, Эрвин. Откровенно говоря, на вас лица нет.

«Мне это сегодня уже говорили», – подумал он.

– Да и побриться с дороги вам не мешало бы, – пальцы Марии скользнули по щеке оберштурмбаннфюрера. – У вас есть четыре часа на то, чтобы поспать и привести себя в порядок. Вам хватит?

Его долго били ногами. Не слишком умело, торопясь и мешая друг другу, но от души. Потом отошли, оставив его корчиться на земле. Гумилев пытался втянуть в себя воздух – это долго ему не удавалось, а когда, наконец, получилось, то от ворвавшегося в ноздри запаха кирзачей и навоза его замутило. Он кое-как встал на четвереньки, и его вырвало кровью.

– Дывысь, якой нэжный, – хмыкнул кто-то.

– Этот поганый москаль моего кума Мыколу завалил, – зло бросил другой. – Была б моя воля, я бы ему все ребра повыдергивал по одному.

– Слышал же, что господин оберлейтенант велел, – возразил третий. – Доставить живым и невредимым. Погоди, вот допросят его и делай потом с ним что хочешь.

– У, кацап! – носок сапога вновь вонзился Гумилеву под ребра. – Живи пока, твое счастье!

– Хватит, – скомандовал третий. – Тащите его в машину, хлопцы.

Гумилеву скрутили руки ремнем и, подхватив под мышки, поволокли к машине. Лев пытался обернуться на дом, но ему тут же сунули кулаком между лопаток. На дороге стоял грузовичок, крытый брезентом, и светил фарами куда-то в ночь. Около грузовика топтался небольшого роста мужичонка с охотничьим ружьем в руках.

– Ну, шо? – спросил он подошедших. – Зацапали гадов?

Голос его показался Льву странно знакомым.

– Одного взяли, – ответили мужичонке. – Второй утек к речке. Ну да Потап его оттуда вытащит.

Лев едва сдержался, чтобы не вскрикнуть от радости. Значит, Теркину удалось уйти! Не все еще пропало!

– А шо с кузнецом? – продолжал допытываться мужичонка. – Он мне на прошлой неделе рессору новую обещал...

– Хватит болтать, – сказал тот, что не велел калечить Гумилева. – Поехали скорее.

Льва, как куль, бросили в кузов. Двое залезли вместе с ним, третий сел в кабину.

Грузовик трясло на дороге, Льва возило лицом по грязному полу. Один из конвоиров поставил ему на спину ноги и время от времени сладострастно впечатывал сапог в позвоночник пленника.

«Все, как у нас в лагере, – думал Гумилев. – Там – паханы и бугры, здесь полицаи. Там – администрация и вертухаи, здесь немцы. Различия чисто внешние, суть одна – крайняя жестокость и звериная ненависть ко всему, что вне их системы ценностей... Должна быть какая-то внутренняя связь, объединяющая палачей и их подручных, если подумать как следует, я ее нащупаю, но времени у меня на это уже, кажется, не осталось...»

Привычка, приобретенная еще в питерских Крестах – размышлять над какой-нибудь проблемой, когда тебе больно, плохо и страшно – помогла и на этот раз. Заплеванный пол и воняющие сапоги не то чтобы исчезли, но отодвинулись куда-то в темноту. Сейчас перед Гумилевым была проблема, и проблему эту следовало решить, не отвлекаясь на досадные помехи.

«Надо определить основные характеристики, – думал он. – Жестокость как условие выживания в замкнутой группе, это первое. Обязательная иерархическая структура – вожак, его приближенные, основная масса, шестерки. Это второе. Внешние рамки как раз необязательны – вот же здесь, рядом со мной, сидят как полицаи, так и простые крестьяне, помогающие немцам за какую-то мелкую выгоду. Значит, объединение достаточно аморфное, нестойкое... Как бы его назвать? Консорция! Латинское слово consortium означает «соучастие»! Есть у него, правда, и другое, возвышенное значение – содружество. Но соучастие подходит вернее. Что такое артели, секты, банды и прочие объединения, построенные на круговой поруке, как не консорции? И что такое преступная общность уголовников или предателей, поступивших на службу к врагу, как не отвратительное соучастие?»

Машину тряхнуло на повороте, она сбавила ход и остановилась. Залаяли собаки.

– Вылазь, хвойда! – конвойный изо всех сил пнул его в бок. – Думаешь, тут ждать тебя будут?

Гумилев попытался встать, но со связанными за спиной руками это было не так-то просто. Кончилось все тем, что его просто выбросили из кузова, и он сильно разбил себе колено о камень.

Луч фонаря воткнулся ему в лицо.

– Почему он один? – спросил чей-то лязгающий голос по-немецки. – Агент говорит, что их было двое.