Раттенхубер наклонился и поднял с пола металлическую пуговицу с пятиконечной звездой.

– Дайте взглянуть, – Мария направила луч фонаря на его находку. – От офицерской шинели. Вероятно, войска НКВД. У них отличные саперы.

– Вы знали о существовании этой пещеры? – спросил Раттенхубер.

Фон Белов пожала плечами.

– Догадывалась – так будет вернее. Здесь должен был быть вход в туннель, проходящий под Большим хребтом. Другой вопрос – знали ли русские о том, что это за туннель.

– А вы, конечно, знаете? – насмешливо спросил Раттенхубер.

– Если бы русские не взорвали свои заряды, – сказала Мария, не обратив внимание на его скептический тон, – то, пройдя по галерее, мы наткнулись бы на большие медные ворота. Скорее всего, русские не сумели их открыть, но не стали рисковать и решили уничтожить ведущий к ним ход. Что ж, разумно. Я на их месте поступила бы также.

Она с досадой пнула ногой моток кабеля.

– Делать нечего, придется возвращаться. К счастью, это не единственный путь, проложенный нартами.

– Кем-кем? – переспросил Раттенхубер.

– Неважно. У меня нет сейчас настроения объяснять. Пойдемте, а то наш бедный Людвиг решит, что мы заблудились в этом подземелье.

А леса, ребята, на Украине совсем не такие, как у нас. Одно название – лес. Деревья стоят друг от друга далеко, как столбы, все просвечивает, словно в старом щелястом сарае. Ни сосен, ни елок, ни кустарника подходящего – ховаться негде. Но красиво, да. Солнечно. Как будто в картину Шишкина попал. Вот только очень беспокойно. По нашему русскому лесу крадешься тихонько, никто тебя не видит, не слышит. А немец прет как слон – шумит, ломает ветки, матерится по-своему. В общем, в нашем лесу чувствуешь себя дома, а тут – как в гостях. Причем в таких гостях, где тебе не особенно рады.

Несколько раз видели патрули. Они, правда, все больше по дорогам разъезжали. В основном мотоциклисты, вроде тех, которых мы в степи положили, но иногда и бронемашины попадались. Дороги немцы контролировали плотно, так что прав был Жора, когда решил на танке сюда не соваться. Конечно, бронемашина против танка не играет, но стоило радисту передать, что к ставке рвется захваченный противником панцерваген, и нас бы остановили через пять минут.

А в лес патрули почти не совались. Однажды только прошла мимо нас группа фрицев в пятнистой форме с овчарками на поводках. Человек десять их было. Мы лежим тихонько в траве, оружие, понятно, наготове, но все равно не по себе как-то. Трава это тебе не кусты, если взглянуть повнимательнее, то нас видно. А главное – собаки. Здоровые, злые, с поводков рвутся. Эти за полкилометра учуют! Хорошо, ветер в нашу сторону дул, иначе овчарки подняли бы лай. А так обошлось, прошли эти пятнистые в двадцати метрах, никто даже головы не повернул. Мы еще минут десять для верности полежали и только потом выдохнули.

– Ребята, – Левка говорит, – а я ведь по ним чуть-чуть очередь не дал! В последний момент сдержался.

Я ждал, что капитан сейчас его дрючить начнет по своему обыкновению, но он только сплюнул.

– Да у меня самого палец на крючке дрожал. Твари поганые.

За пару часов до этого мы деревню сожженную прошли. Одни черные срубы торчат да трупы на деревьях. Пятнадцать повешенных там было. Мужиков взрослых – трое, остальные дети да бабы. И у каждого на груди дощечка – «они помогали партизанам».

– Ладно, – говорю, – пошли дальше. Нам этих самых партизан искать надо.

Первую ночь спали в лесу. Деревня Бондари, судя по карте, была недалеко, но в темноте мы туда идти не рискнули. Решили, что на рассвете подойдем аккуратно, посмотрим, послушаем.

Капитан растолкал всех в четыре утра. Лес сырой еще, с деревьев клочья тумана свисают, как паутина. У меня нога затекла – не иду, а прыгаю на одной ножке. Ничего вокруг не видно, ну и нас зато тоже вряд ли кто приметит. Идем к этим Бондарям. Лес кончается, дальше – поле. Туман кое-где лежит, но немного его.

– Ползем, бойцы, – говорит Шибанов. – Вон туда, к балке.

Добрались до оврага. Тут уже можно было встать в полный рост. Деревня близко – но ничего не слышно. Не бывает так. Обычно хоть петухи кричат.

Смотрит на меня капитан.

– Вася, – говорит, – сходи, посмотри, что там да как.

Ладно, пошел. Осторожно так, от дома к дому перебегаю, глаз на затылке отрастил. И слушаю все время, может, хоть чего-то услышу.

Тишина в Бондарях. Дома пустые, жителей нет. В одну хату зашел – двери открыты – столы да стулья стоят, а вещи все куда-то делись. Ни посуды, ни одежды. Но не грабили, видно. Никакого разгрома, все чисто-аккуратно. Значит, сами хозяева унесли.

Обошел полдеревни. Пусто везде. На избе, где школа раньше была, висят какие-то листы с фамилиями – желтые уже, расплывшиеся от дождей. Видно, сборный пункт у них тут был.

А в сельсовете – туда я тоже заглянул – немцы когда-то сидели. Газеты немецкие по углам валяются, банки из-под консервов, на столе даже каска чья-то со свастикой. Но опять же – никого. Я банку одну взял, посмотрел – она изнутри вся плесенью заросла. Давно отсюда немцы ушли.

Ну, походил я еще, убедился, что ни одной живой души в Бондарях не осталось, и позвал наших – три раза сойкой прокричал.

– Село выселили, – говорю. – Можно здесь оставаться.

– И ждать, пока сюда партизаны придут? – усмехается капитан. – А если им здесь ничего не нужно? Так и будем тут сидеть до морковкина заговенья?

– Надо искать нормальную деревню, – Лев говорит. – Где люди живут. Что там у нас на карте?

– Коло-Михайливка, – отвечает капитан. – Но она еще ближе к ставке. Если уж отсюда всех выгнали, то в той Коло-Михайливке, верно, одни только немцы и живут.

– А если подальше на восток?

– А подальше к северо-востоку есть маленькое село Деруны. Километров восемь отсюда. Туда и надо идти.

Перекусили мы наскоро и отправились искать эти Деруны.

Оказалось это даже не село, а хутор – три дома на краю леса. Из труб дымок поднимается, во дворе собаки брешут – видно, живут люди.

Мы, конечно, сначала все вокруг осмотрели – ну, там, тропки, подходы, нет ли следов мотоциклетных шин на дороге – и только когда убедились, что все в Дерунах спокойно, постучались в ворота.

Собака кудлатая со всей своей дури лаем заливается, цепью гремит – аж Гитлеру в ставке, наверное, слышно. А хозяевам хоть бы что.

Потом все же выходит во двор баба. Лет под сорок, а может, чуть больше, но ничего такая, в моем вкусе. Есть за что подержаться. Ну, хохлушки – они вообще аппетитные. Идет к нам, не очень чтобы торопится.

– Здравствуй, хозяйка, – говорю. Я в таких случаях всегда стараюсь инициативой завладеть. – Нет ли у тебя, хозяйка, воды напиться, а то так жрать хочется, что и переночевать негде.

– А вы кто такие? – спрашивает баба. И голос у нее такой, как мне нравится – грудной, глубокий.

– Мы, – отвечаю, – бойцы вспомогательного подразделения Ваффен-СС Русская Освободительная Национальная армия. Меня, например, Василием звать.

Долго мы думали, как местным жителям представляться – и решили, что останемся гадами и предателями. Если немцев здесь уважают, значит, и нас примут, как родных. А если все-таки наткнемся на нормальных советских людей, так переубедить их мы сумеем. Жора, молодец, об этом позаботился.

– А чего тут делаете? – продолжает допрос баба. И не поймешь по ней, рада она видеть у своих ворот немецких прихвостней или готова нас на вилы поднять.

– Задание выполняем, – отвечает капитан. Веско так говорит, со значением. Так, чтобы задавать вопросы у бабы желания больше не возникало.

И кладет руку на ворота. Обозначает, стало быть, намерения.

– Ну, заходите, – говорит она так, словно мы у нее последний кусок изо рта вынимаем. – Только у меня снедать нечего. У самой семеро по лавкам.