«Ты не один, кто не поверил в это – сказал по телефону Андрей – только что уехал Дибров, приезжавший удостовериться как это произошло. Так что обзвони кого знаешь и сообщи им; о всём остальном, как станет известно созвонимся» – этими словами Андрей Савенков завершил нашу телефонную беседу.
Сон мне приснился через пару часов после того как в ванной, наполненной холодной водой закончил свой земной путь Сашка Кудяков, ему было только 30 лет и он торопился жить, будто боялся что-то не успеть сделать. К этому моменту у него за плечами были: суворовское училище, не законченное военное училище, срочная служба в армии, череда из нескольких институтов, хорошее владение французским языком, поступление по призванию на журфак МГУ. Когда я увидел фотографии Сашки на рабочем месте оператора, на «Североникеле» мне стало как-то очень смешно, это всё равно, как если бы Ален Делон заговорил бы по-грузински. Просто у каждого свой Путь и своё место в жизни, которому он соответствует, а вся остальная чехарда из огромного количества мест работы - это лишь ступеньки в творческом самовыражении и движении вперёд к вершинам мастерства на выбранном поприще.
Но во сне, в ванной лежал не Кудяков, а Гамсахурдиа. И произнесённая им фраза остаётся до сих пор загадкой. А вот ответ на подобную загадку я уже встречал, чуть раньше, шел 1992-й год. Вот как это было.
Наш год (1966-й) уходил в армию в 1984-м. Время это было не спокойное. Война в Афгане, дедовщина и бардак во всех войсках и подразделениях, вызывающих высокую смертность в мирное время; кормёшка плохая, в основном пиздюлями первые полгода «службы». Поэтому уважающие себя родители, имеющие связи и наличие больших денег, предпочитали устраивать своих отпрысков, поближе к отчиму дому и по возможности носить им домашние харчи, словно передачки в тюремное окошко.
Начало 80-х годов было очень интересной вехой в молодёжной среде: время первых дискотек и самиздатовской литературы, паломничества в театры, кинотеатры, полуподпольные концерты запрещённых цензурой исполнителей в ресторанах. Всё говорило о свободе, всё бурлило свободой, все жаждали свободы. И поскольку единственным местом общения открытым текстом были тесные компании, то естественно такое общение никогда не проходило «на сухую». Количество выпитого измерялось уже ящиками, что поделаешь - дух времени, жажда перемен, потребность в общении.
Наши пять жилых коробок образуют внутри себя жилой двор, посреди которого разместился детский сад с наличием большого количества веранд, у каждой детсадовской группы она своя. После 8 часов вечера, летом, эти веранды заполнялись детьми уже более старшего возраста. Деление по группам соблюдалось так же строго, как и в детском саду. У всех свои интересы и мнения, свои взгляды на происходящее в мире, стране, городе и наконец, во дворе и в семье своего соседа. Золотое правило: «Со своим уставом в чужой монастырь не лезь» соблюдалось строго, любители навязать свое мнение чужому коллективу очень часто вразумлялись всем «инакомыслящим» коллективом. После «наставления» на путь истинный «заблудшая овца» собирала всю свою отару и начиналась процедура выяснения отношений. Иногда переходящая в коллективный мордобой с применением подручных средств и предметов. Жильцы близлежащих домов звонили по 02, из ближайшего отделения милиции мчалась машина с мигалкой и сиреной, звуки которой разносились акустическими особенностями бетонных домов и, заслышав которую все бежали врассыпную, как тараканы. Милицейский наряд важно посещал территорию детского садика и осматривал крепко спящих на лавочках. Кто не мажахал вообще – тех забирали с собой, кто подавал признаки разумной речи – тот оплачивал «сервис» на месте.
Через несколько минут после отъезда милицейского УАЗика шухер заканчивался и по одному толпа вылезала из кустов и других временных укрытий. Игра в прятки заканчивалась и все члены «тайного общества» вновь собирались на свою ассамблею «там, где детские грибочки».
В народе это место прозвали пьяный двор. Печально было не само пьянство, а то, что оно медленно, но верно уносило жизни регулярно поддерживающих питейные традиции «философских» бесед и коллективных мордобоев. В этом дворе рос самый обычный мальчик, ни чем не отличающийся от своих сверстников. Он, как и все летом гонял в футбол, зимой в хоккей, когда подрос, стал регулярно прикладываться к горлышку. Он был большой любитель весёлых компаний, громкой музыки, задушевных песен под гитару. Многие родители не шибко переживали за такой способ проведения досуга – ведь всё происходило во дворе, рядом с домом, если чадо задерживается всегда, можно было сходить проведать его самочувствие. Если чего помочь дойти до подъезда и затащить в квартиру. Если ребёнок хочет выпить с друзьями, пусть выпьет, всё же здесь среди друзей и товарищей, перебесится и всё пройдёт, в армии отучат. А вернётся – женится, там уж не до шалманов да балаганов. Так рассуждали многие родители в то время и самое удивительное, что в большинстве случаев так оно всё и было, но не со всеми…
Кук остался служить не только в Москве, а действительно рядом с домом. Тоска по прежней лихой и пьяной жизни просто тянула его в родной двор к друзьям, к тем, кого по какой-то причине не забрали в армию. Он одевался в гражданскую одежду и пускался в «самоход», в родную обитель, подальше от «тягот и лишений». Вскоре командиры поспешили избавиться от такого «служаки». Его переправили куда-то за многие тысячи километров от родительского дома и пьяного двора. Но через какое-то время Кук, оправдывая свою кличку путешественника и первооткрывателя, покинул армию вообще. Как говорится, отвалил в неизвестном направлении.
Как мне рассказывал один общий товарищ: вместо того чтобы схаваться под прикидом юродивого и попросить предков слепить новые ксивы, он продолжал жить на широкую ногу, пить, зарабатывая на это воровством. Через несколько месяцев милиция обратила на него внимание и вернула отбывать солдатчину. Теперь ему светил дисбат на пару лет и дослуживание оставшегося срока службы.
Во все подробности его «служебной» эпопеи я не вникал и не интересовался, как там и что было. Важно было только одно – в обществе началась перестройка и кооперативное движение. Его родители, с учётом двух последних обстоятельств, изменили свой социальный статус, который срочно требовал избавиться от такого позорного клейма, как сын отщепенец, пьяница, дезертир.
За пару месяцев до официального дембеля Кука привезли в солдатском цинковом гробу, который почему-то не открывали для последующего прощания с усопшим, сославшись, что этот самый усопший плохо сохранился за время своего путешествия в несколько тысяч километров. Все сочувствовали его родителям, вспоминали всех не вернувшихся домой, поминали целую неделю там же в детском садике. Один мой товарищ, после чекушки выпитой, совершенно искренне оплакивал его тяжёлую судьбу – не дожить несколько месяцев до дембеля.
В Москве Апрель 1992 года. На тротуарах сухо и по весеннему пыльно, я бегаю по центру города делая фоторепортаж о муниципальных туалетах, превращенных в торговые точки. И вот, не подалёку от Кремля, нахожу один из таких лакомых кусков муниципальной недвижимости. Вход прямо с тротуара на первый этаж административного здания. Был общественный бесплатный туалет, стал вдруг продуктовым магазином. Сфотографировать с улицы было не сложно, а вот фотосъёмка внутри наткнулась на преграду. Старшая по торговому залу попросила меня подождать, пока она сходит за менеджером (директором) этого магазина. Я стою в ожидании возле окна на улицу, из темноты подсобного помещения появляется молодой человек среднего роста, строго по этикету одетый в деловой костюм, подходит ко мне представляется, называется. Я гляжу на него и глазам своим не верю, сказать особо ничего не могу, через 5-10 секунд и он меня признал…
Мы стоим, друг напротив друга и смотрим, уставившись друг в друга охуелыми от неожиданности глазами. Девушка, старшая по залу, так же недоумённо уставилась на нас и не может понять, что происходит. Она только догадывается, что что-то в этой встрече не так, как должно быть. В её мозгу зациклилась программа, она ни как не может сообразить какой номер ей набирать на телефоне толи 02, толи 03.
