Наше мнение о том, что шпионажем или саботажем занималось относительно небольшое число немецких подданных, проживавших в Голландии, подтверждается также имеющимися сведениями о работе немецкой разведки.

Шпионажем против Голландии руководили различные органы разведки, размещенные в западных районах Германии. После объявления голландцами мобилизации немцы пытались вербовать агентов среди граждан Голландии, проживавших на территории Германии и уезжавших в голландскую армию. В ряде случаев такие попытки увенчались успехом{495}. Обнаружив это, голландские военные власти в течение первых месяцев 1940 года выслали обратно в Германию всех мобилизованных оттуда голландцев{496}.

Шпионские донесения относительно Гааги и ее окрестностей представляли, естественно, весьма большую ценность для командования воздушнодесантной дивизии, которой предстояло захватить город. Офицер [302] разведотдела этой дивизии держал предоставленные в его распоряжение документы в портфеле, который затем очутился в руках голландцев. Судя по обнаруженным документам, можно сказать, что агенты были. Количество их не уточнено, но создается впечатление, что их было всего несколько десятков. Кроме того, становится совершенно очевидным, что значительную часть шпионской работы выполняли лично немецкий военный атташе в Гааге, его помощник и военно-воздушный атташе. На картах обычного типа, имевшихся в продаже в любом книжном магазине, эти люди отметили дома двух министров - Геера и, Дайксхоорна, бомбоубежище и дворец королевы Шевенингене, основные коммунальные сооружения и здания военных штабов. В донесении помощника военного атташе Отцена от 9 апреля 1940 говорилось о том, что наследница престола и ее супруг обычно живут в Зоэстдийке, что пока еще не удалось установить точного местопребывания главнокомандующего армией и флотом генерала Винкелмана. Отцен и военно-воздушный атташе Веннингер доносили специальными телеграммами (последняя из них пришла в Берлин 9 мая) о результатах своих наблюдений во время поездок на автомобиле по Гааге и Лейдену, а также по мостам у Мурдейка и даже по аэродрому Шипхол. Вместе с тем не удалось обнаружить убедительных доказательств того, чтобы кто-нибудь из работников немецкого посольства был заранее информирован о дне и часе немецкого вторжения.

Важную роль играло то обстоятельство, что голландцы не всегда принимали меры, которые воспрепятствовали бы немцам проводить разведку. Поскольку страна не была объявлена на осадном положении, допускался осмотр основных оборонительных сооружений “значительными по своей численности группами людей, которых иногда водил по укреплению сам командир”{497}; эти сооружения осматривались и “различными немцами”, проживавшими в укрепленном районе или же “приехавшими в гости”{498}. Наконец, следует отметить, что немецкие [303] самолеты проводили над голландской территорией многочисленные разведывательные полеты вплоть до самого вторжения, то есть до 8 мая 1940 года включительно{499}.

Таковы в общих чертах те причины, которыми можно объяснить обнаруженное немцами в ходе наступления знание местности, не прибегая к гипотезе, будто пятой колонной являлись сотни проживавших в Голландии немецких подданных. Данная гипотеза фактически нигде не подтверждается подлинными немецкими документами, которые удалось обнаружить{500}.

Что касается актов саботажа и диверсий, совершавшихся органами разведки или другими немецкими службами, то о них трудно сказать что-либо определенное. Когда 7 мая 1940 года обнаружилось разрушение шлюза близ основных голландских укреплений, возникло подозрение, что совершена диверсия. Расследование, произведенное экспертами, не подтвердило такого предположения{501}.

Выше мы упоминали, что 100 или 200 членов основной голландской нацистской группировки, проживавших [304] на территории Германии (многие из них там родились и воспитывались), принимали участие в предательском нападении на мосты в южной части голландской пограничной полосы. Когда позднее об этом узнал руководитель голландских нацистов Муссерт, то он отозвался о подобных действиях как о “черной странице в истории национального движения”.

Однако тот же Муссерт питал надежду прийти к власти по окончании военной борьбы в Западной Европе. Он предвидел нападение немцев. В январе 1940 года два агента из отдела немецкой разведки пытались прощупать, как настроен Муссерт, интересуясь вопросом, что будут делать голландские национал-социалисты, если немецкие войска перейдут границу. Муссерт ответил, что члены его партии не нанесут удара в спину Голландии{502}. Такой ответ можно было расценивать как желание придерживаться нейтральной позиции. Отвечая корреспонденту газеты на подобный вопрос в конце апреля 1940 года, Муссерт определил позицию членов его партии образно, но совершенно недвусмысленно - он скрестил руки на груди и откинулся назад в кресле. Во время конфиденциальных бесед с представителем немецкой разведки Шейерманом Муссерт сказал,

“что, по всей вероятности, он и его люди будут сражаться на стороне немцев с оружием в руках… В случае вступления немцев в Голландию они учтут опыт Квислинга, иначе говоря новое правительство должно выступить в роли спасителя в час бедствий”.

При этом он добавил, что в его распоряжении находится слаженная организация численностью 50 000 человек{503}.

Данных о том, что какое-нибудь официальное немецкое ведомство учитывало Муссерта и его единомышленников как силу, способную помочь осуществлению немецких военных планов, нет. Буттинг назвал основную массу членов партии, руководимой Муссертом, “людьми среднего класса, которые не станут жертвовать своей спокойной жизнью, поскольку экономическая обстановка [305] все еще складывается для них достаточно благоприятно”{504}.

M. M. Рост ван Тоннинген, осуществлявший от имени Муссерта связи с Германией, был человеком более проницательным. Начиная с середины 30-х годов он поддерживал регулярные связи с Гиммлером. Рост опасался, что немецкая агрессия лишит возможности национал-социалистов в Голландии подчинить своему влиянию всю страну. В марте 1940 года он лично излагал Гиммлеру указанную точку зрения{505}. Отнюдь не исключено, что среди голландских нацистов имелись лица, стремившиеся в случае военных действий играть более активную роль, что они не были согласны с линией поведения Муссерта и Роста. Однако оснований для утверждения, будто голландские войска обстреливались голландскими национал-социалистами, действовавшими в значительном количестве и в виде организованных групп, не имеется.

По тем представлениям, которые сложились у людей в 1940 году, пятая колонна играла во время немецкого наступления на Бельгию и Францию менее важную роль, чем во время операций в Норвегии и Голландии. Норвегия, в частности, рассматривалась в западных странах как жертва коварного и тщательно подготовленного заговора, в результате которого изменники широко распахнули ворота перед вторгавшимися немецкими войсками. В Голландии - думали люди - измена, шпионаж и саботаж также сыграли решающую роль. Что касается Бельгии и Франции, то, несмотря на всю путаность сообщений, поступавших из этих стран в мае и июне 1940 года, успехи немцев объясняли главным образом не действиями неуловимой пятой колонны, а боевыми [306] действиями немецких войск. Многие понимали, что немцы победили прежде всего благодаря своему военному превосходству. “Пятая колонна - это небольшое количество отдельных личностей”, - заявило бельгийское правительство вскоре после своей эвакуации в Лондон, имея при этом в виду бельгийских фашистов. “Действия этих людей не могли оказать решающего влияния на ход событий”{506}. 1 июня 1940 года в лондонской газете “Таймс” появилась статья, в которой отражалось мнение по этому вопросу нескольких бельгийских офицеров. Оно сводилось к следующему: “строго говоря, активность пятой колонны оказалась ничтожной”{507}.