В марте 1940 года один швейцарский офицер, выступая со статьей в газете, утверждал, что “шпионская сеть, развернутая среди немецкого национального меньшинства, выполнила свою задачу в совершенстве”{93}.

Общественное мнение Запада придавало мало значения подобным сообщениям и выводам. Польша относилась к Восточной Европе. Разве поражение Польши не доказало, что эта “республика полковников”, в сущности совсем не демократическая, давно уже разложилась? Люди содрогались, рассматривая фотоснимки разрушений в Варшаве, и в то же время как бы не хотели признать того факта, что немецкая военная машина, раздавившая, подобно паровому катку, за несколько недель храбрую миллионную армию, все же существует и, более того, становится сильнее. [111]

Каждый, кто имел смелость взглянуть правде в глаза, должен был спросить себя - какие еще неожиданности готовит Гитлер для своих уцелевших противников?

Опасения тех, кто задавал себе подобные вопросы, бесспорно, усилились после ознакомления с разоблачениями Германа Раушнинга, которые тот опубликовал в первую зиму второй мировой войны. Книга “Говорит Гитлер” появилась одновременно в ряде стран. В Англии за один месяц она выдержала три издания. На ее страницах запечатлены собственные слова Гитлера, кратко записанные Раушнингом в 1932 - 1934 годах. Эти слова отражали не только разрушительный демонизм натуры Гитлера, но и дальновидное коварство потенциального претендента на мировое господство, намеренного полностью использовать свое уменье организовать нападение изнутри. Ни одно средство, пригодное для достижения щели, не должно было остаться неиспользованным: массированные удары с воздуха, внезапность, террор, диверсия и убийства - все эти и многие другие методы находили свое место в его планах. Намечалось завести картотеки на государственных деятелей всего мира, отмечая в них тайные слабости этих людей; предполагалось использовать новые виды отравляющих веществ; агенты, маскируясь под коммивояжеров, должны были тайком распространять бактерии с целью вызвать эпидемии в неприятельских странах.

“Когда я решусь развязать войну, Форстер, - говорил Гитлер гаулейтеру Данцига и другим своим приспешникам, - мои войска внезапно появятся в столице соседнего государства, скажем, в Париже. Они будут одеты во французскую военную форму. Они пройдут по улицам среди бела дня. Никто их не остановит. Все будет заранее продумано и подготовлено до последней мелочи. Войска войдут в генеральный штаб, они займут министерства и здание парламента. Через несколько минут Франция окажется лишенной своих руководящих деятелей. Армия без генерального штаба! Все политические деятели убраны со сцены! Воцарится невообразимое замешательство. Но у меня уже заранее будут налажены связи с людьми, способными организовать новое правительство - такое, какое угодно мне. Мы найдем таких [112] людей в любой стране. Нам даже не придется их подкупать: они придут к нам сами. Их будут подталкивать иллюзии и честолюбие, партийные раздоры и корыстное высокомерие. Переговоры о мире начнутся еще до начала войны. Я говорю вам, господа, что невозможное всегда оказывается успешным. Самая невероятная вещь является наиболее надежной. В нашем распоряжении будет достаточно добровольцев, людей вроде наших штурмовиков, достойных доверия и готовых на любую жертву. Мы перебросим их через границу еще в мирное время. Не сразу, а постепенно. Все будут считать их мирными путешественниками. Сегодня вы не поверите мне, господа, но я осуществляю это, шаг за шагом. Возможно, нам придется высадиться на вражеских аэродромах. Мы должны быть готовы перевозить по воздуху не только солдат, но и их оружие. Никакая линия Мажино нас не остановит. Наша стратегия заключается в том, чтобы уничтожать противника изнутри, завоевывать его любыми средствами”{94}.

Человек, который говорил таким образом, сумел за пол тора года наложить свою лапу на Австрию, Чехословакию и Польшу.

Каков будет его следующий шаг? [113]

9 апреля 1940 года жители столицы Дании Копенгагена были разбужены ранним утром: над крышами домов с ревом проносились самолеты. Что это могло значить? Что случилось?

Люди оделись быстрее обычного и выбежали на улицу. На всех главных перекрестках они увидели солдат в незнакомой военной форме; некоторые из них угрожающе хлопотали около пулеметов. Немцы! Невероятно! Откуда они свалились? Неужели война, вторжение? Что же предпринимает правительство? Где войска обороны? Разве они не оказали сопротивления?

Люди собирались группами; сначала они нервно спрашивали друг у друга, что означают все эти потрясающие события, потом всех охватило уныние. Распространились слухи о том, что Дания оккупирована немецкими войсками и что правительство капитулировало перед лицом их подавляющего превосходства, желая избежать бесполезного кровопролития. Вначале это были просто слухи, но переданное в 9 часов утра датской государственной радиостанцией Калундборга сообщение уже не оставляло никаких сомнений.

В приказе командующего немецкими оккупационными войсками в Дании сообщалось, что Германия оккупировала Данию и Норвегию с целью предупредить вторжение англичан. При этом делалась оговорка, что свобода Дании будет уважаться; население должно оставаться спокойным и заниматься своими обычными делами. Затем диктор зачитал обращение короля Христиана и [114] датского правительства к своему народу. Итак, все оказалось не слухами, а горькой правдой. По городу начали расклеивать плакаты с текстом двух воззваний. Одно из них за подписью немецкого генерала Каупиша, другое - от имени датского короля. Вскоре на улицах появился радиофицированный автомобиль. Время от времени он останавливался и из репродукторов разносились слова воззвания генерала Каупиша.

Все это сбивало людей с толку, ставило их в тупик.

Как могли вооруженные немцы проникнуть в Копенгаген? Неужели форты, мимо которых должны были пройти немецкие корабли, не дали по этим кораблям ни одного выстрела? Что побудило правительство так быстро примириться с подобным бесчестием? Неужели штабы армии и флота были застигнуты врасплох?

По мере того как тянулся этот бесконечный день (9 апреля), выяснялись все новые подробности; оказалось, что на рассвете был оккупирован не один только город Копенгаген. Немцами были захвачены все пункты страны, имевшие жизненно важное значение для ее обороны.

Датские войска не везде были захвачены врасплох. В Копенгагене гвардейский полк контратаковал отряд немцев, захвативших старинный форт близ морского порта, так называемый Кастеллет; стычки имели место и в южной части Ютландии. Небольшие перестрелки прекратились после передачи по радио сообщения о капитуляции. Впрочем, отдельные очаги сопротивления вряд ли могли измелить общую картину событий, развивавшихся в обстановке полной внезапности. Дания была покорена в течение одного дня, более того - в течение одного часа.

Если вспомнить события предшествующих недель, придется признать, что недостатка в признаках надвигавшейся опасности не было. Всю зиму 1939/40 года Балтика была районом международной напряженности. Часто возникали разговоры об англо-французских планах высадки в Норвегии, в особенности с того времени, как англичане освободили некоторое количество своих соотечественников из немецкого плена, напав на немецкое судно “Альтмарк” в норвежских территориальных водах. Заключение мира между Финляндией и Россией не привело [115] к существенному ослаблению напряженности. Лондон и Париж не скрывали своей решимости покончить с беспрепятственным подвозом шведской железной руды в Германию через порты Швеции на Балтике, а также через норвежский порт Нарвик. Можно было не сомневаться, что на правительства Норвегии и Швеции будет оказано в связи с этим сильное давление; каковы будут тогда контрмеры со стороны Германии? Однако опасения, возникавшие в связи с подобными вопросами, носили отвлеченный, неконкретный характер. Датчане опасались скорее за судьбу Норвегии и Швеции, чем за свою собственную.