Руджиеро попытался улыбнуться в ответ, но улыбка не получилась.

— Хозяин…

— Что случилось, мой друг?

Руджиеро долго молчал, потом произнес:

— Ничего. Все в порядке.

Он отвернулся и накинул конец веревки на сук, потом легонечко потянул за него и замер в недвижности.

Ожидание было мучительным, но недолгим. Размеренный стук копыт стал стремительно приближаться, странным образом совпадая с ритмом дождя.

— Готов? — прошептал Ракоци, когда стук превратился в грохот.

Руджиеро кивнул. Ракоци крикнул:

— Давай!

Резко натянутая веревка хлестнула головных лошадей по ногам. Те, испугавшись, вздыбились, на них налетели другие. Всадники, потеряв равновесие, скатились на землю. Одна из кобыл завалилась на бок, придавив седока, на нее, дико скалясь, упала вторая. Образовалась свалка, и полотно дороги в один миг перегородила странная баррикада, части которой отчаянно дергались, стремясь расцепиться, но эти панические попытки лишь усугубляли плачевное положение каждой из них.

Следовало воспользоваться моментом неразберихи, и Ракоци с Руджиеро побежали к упавшим. Пока наемники не опомнились, можно было попробовать вывести кого-то из строя и закрепить свой успех.

Ракоци подбежал к свалке первым и ухватился за рукоять офицерского палаша. Капитан наемников, придавленный лошадью и оглушенный падением, не оказал похитителю сопротивления, однако клинок застрял в ножнах, и Ракоци высвобождал его мучительно долго, помогая себе левой рукой.

Руджиеро, боевого опыта не имевший, подобрал отлетевшее к обочине дороги копье. Оно было тяжелым, громоздким. Впрочем, природная сметка подсказала дворецкому, как управиться с ним. Он взял наперевес мокрое древко, упер его тыльный конец в подножие валуна и замер в позиции, наиболее выгодной для отражения конной атаки. Он видел, что шестеро всадников, оставшиеся в седлах, приходят в себя.

Тучи сошлись плотнее, дождь хлынул как из ведра, дорога сделалась скользкой. На Ракоци набежал латник, выбравшийся из свалки, и попытался достать его коротким мечом. Ракоци увернулся и шипом, вделанным в рукоять капитанского палаша, распорол противнику подбородок, однако ноги его разъехались в жидкой грязи. Чтобы не потерять равновесие, ему пришлось соскочить с дороги. Там почва была потверже, но он стал заметен. Щеголеватый костюм Ракоци белым пятном выделялся на фоне темных кустов.

Он стал мишенью и понимал это. Шестеро всадников разворачивали коней. Наемники строились полукругом, изготавливая свои копья для боя. Секунда-другая, и еретик, устроивший всю эту кутерьму, будет наказан. Острия пик намертво пригвоздят его к склону холма.

Ракоци, пятясь к деревьям, остро осознавал безнадежность своего положения. Противостоять атакующим он не мог. Палаш хорош в пешей схватке, но в сражении с конницей бесполезен: древки копий длиннее любого клинка.

Руджиеро окликнул его, но Ракоци не посмел оглянуться. Он боялся удара в спину — гибельного, если чья-нибудь пика заденет хребет. Встретив атаку грудью, он мог надеяться на спасение, но разрушение позвоночника сулило ему истинную и скорую смерть.

Сбоку — стой стороны, где находилась Болонья, — внезапно послышались жуткие вопли и нарастающий топот копыт. Всадники замерли и повернули на шум головы. Забывший об осторожности Ракоци тоже глянул туда.

Около двадцати конников со свистом, криками и улюлюканьем неслись по дороге, размахивая рогатинами, дубинами и булавами. У некоторых имелись мечи. Столь разномастное вооружение и разношерстные одеяния нападающих позволили латникам предположить, что к ним приближается разбойничья шайка. Засуетившись, они принялись перестраиваться, чтобы отразить нападение. Еретик был забыт.

Ракоци не стал ждать, чем кончится дело, и проворно нырнул в заросли, махнув Руджиеро рукой. Только сейчас он ощутил, что его одежда промокла до нитки, и встал под деревом, ожидая, когда слуга догонит его. Стоны, крики, звуки ударов, лязг оружия, брань сказали ему, что противники сшиблись.

— Сколько это продлится? — спросил появившийся из кустов Руджиеро.

— Не знаю. Но думаю, что не очень долго. — Ракоци покосился на затянутое тучами небо. Дождь уже прекратился, и алая полоска на западе, заставила его встрепенуться, — Солнце садится, — сказал он и зашагал к ручью.

Лошади стояли на том же месте, где их и оставили. Возле них, забросанная ветками, срезанными с кустов, лежала Деметриче. Ложем ей служил пустой раскатанный вьюк. Лицо молодой женщины было по-прежнему бледным, однако мертвенной сизоватости в нем больше не наблюдалось. Деметриче спала.

Ракоци опустился рядом с ней на колени и покачал головой. Старое домотканое платье, в которое он успел обрядить ее перед отъездом, совершенно промокло.

Шум сражения сделался громче и неожиданно стих. Затем тишина нарушилась грубыми голосами чем-то занятых и переговаривающихся между собою людей. Так продолжалось какое-то время, потом прозвучал властный окрик, ответом которому были радостный гомон и топот множества лошадей.

— Похоже, наемников смяли, — прошептал Ракоци. — Победители обобрали убитых и отправились пировать. Нам тоже пора отправляться. Теперь нас не будут искать.

— Она очнется? — спросил Руджиеро. — Или мы снова завернем ее в мешковину?

Ракоци прикоснулся к лицу Деметриче. Влажные губы дрогнули, ресницы затрепетали.

— Она уже здесь, Руджиеро. — Он взял женщину за руку — Деметриче! — Оклик его был тих, как шелест ветра в ветвях. — Деметриче, проснитесь.

Она открыла глаза.

— Фран… ческо? — Рука ее вскинулась и безвольно упала. — Вы еще не ушли? — Она вдруг встревожилась. — Вам пора. Уходите.

— Не беспокойтесь. Все хорошо.

— Почему здесь так сыро? Они придумали новую пытку? Отвечайте же, не молчите! Меня пытали водой? — Деметриче приподнялась на локтях. В глазах ее вспыхнуло недоумение. — Но… мы не в тюрьме?

— Нет, — сказал Ракоци и умолк.

— Где мы? — Она замолчала. Недоумение в ее взгляде сменилось испугом. — Что это за место?

— Мы едем в Болонью.

Он молча ждал, когда к ней вернется память. Деметриче вздрогнула, потом села и поднесла руки к глазам. На запястьях виднелись два четких пореза — уже затянувшихся и словно бы давних. Ее зрачки изумленно расширились.

— Значит, это не было сном? Вы действительно вскрыли мне вены!

— Да. — Ему очень хотелось обнять ее, но он понимал, что этого лучше не делать. Потрясение чересчур велико. Ей надо привыкнуть к своему новому состоянию, и тогда… Что будет тогда, он не знал — Деметриче, вы были мертвы… Еще утром ваше мертвое тело висело в цепях на площади Синьории, и юнцы из Христова воинства разводили под ним огонь.

— В это трудно поверить. — Деметриче попробовала усмехнуться. — Что мы делаем здесь?

Ракоци улыбнулся в ответ.

— Мы прячемся. От стражников, от разбойников… Опасность вроде бы миновала, и все-таки нам следует поспешить. Обопритесь на меня, дорогая.

Она приняла помощь и крепко сжимала его руку, когда он вел ее к лошадям. Она старалась держаться, и он это понимал.

Уже сидя в седле, Деметриче спросила:

— Надеюсь, у вас есть сухая одежда?

— К сожалению, нет, — нахмурился Ракоци.

— Тогда что же в этих мешках?

После продолжительной паузы он ответил:

— Там грунт… из Римини. Земля вашей родины, Деметриче.

Тело ее внезапно ослабло, а сердце наполнилось леденящим ужасом первого понимания.

— Земля моей родины? — прошептала она.

— Потом вы поймете, как это важно. Чуть позже, когда начнете новую жизнь.

Не дожидаясь ответа, Ракоци толкнул свою лошадь коленями, и та потрусила к дороге, уже совершенно неразличимой в сгустившейся темноте.

Письмо флорентийского философа Марсилио Фичино к венецианской поэтессе Кассандре Феделе.