— Посмотрим. Я не верю в успех, но, если из этого все-таки что-то получится, вас восславит каждая спасенная от смерти душа.
Он прошел мимо дворецкого в холл и, не прощаясь, покинул палаццо Медичи.
* * *
Письмо Фебо Джанарио Анастасио ди Бенедетто Воландри к Марсилио Фичино, написанное на классическом греческом языке.
Фебо ди Бенедетто Воландри посылает свои приветствия из поместья ландграфа Альбриха Гроссехоффа своему уважаемому учителю Марсилио Фичино.
Как вы, должно быть, уже заметили, мэтр, я еще не в Париже, но с большим удовольствием сообщаю, что в конце августа отправлюсь туда. Сорбонна[48] меня ждет, как, впрочем, и Оксфорд[49]: я получил из Англии весточку, они готовы устроить мое будущее, когда учеба моя во Франции будет завершена.
Не могу высказать, как я этому рад. Мне, конечно, нравится обучать детишек ландграфа, но общество людей образованных привлекает меня много сильней. Я молод, я одарен, я полон сил и стремлений — и вот мне вновь улыбнулась удача, я бесконечно счастлив, в чем со стыдом и смущением признаюсь.
Нельзя не упомянуть, что все это счастье стало возможным лишь благодаря моей сестре Деметриче. Именно она снабдила меня деньгами и обеспечила рекомендациями, полученными от Франческо Ракоци, ее нынешнего покровителя. Сестра утверждает, что он для нее всего лишь наставник, однако я в этом сомневаюсь и весьма беспокоюсь о ней. Я знаю, что Ракоци был другом Лоренцо, но тот уже два года как умер. Люди меняются, и зачастую не в лучшую сторону. Кто поручится, что новоявленный граф, наигравшись, не выставит Деметриче за дверь?
О том, что он уже граф, мне поведал Полициано, но так это или не так, проверить нельзя. Хорошо, если Ракоци действительно знатен, да ведь много и самозванцев, в этом случае Деметриче ждут одиночество и позор.
Прошу вас, уважаемый мэтр, рассейте мои сомнения. Если да Сан-Джермано и впрямь обращается с моей сестрой, как подобает знатному дворянину, я успокоюсь и приму ее дар. Если же Деметриче ради меня идет на какие-то жертвы, я верну эти деньги и сделаю все, что в моих силах, чтобы дать ей достойную жизнь.
Сестра моя умна, проницательна и тяготеет к наукам. Качество редкое в женщине, но такой уж она родилась. Вы не поверите, но в детстве учение давалось ей гораздо легче, чем мне.
Я считаю, что ей следует найти себе мужа и стать матерью, однако она к тому совсем не стремится. Если бы служение науке требовало отказа от мирских удовольствий, она, не колеблясь, отказалась бы от них. Эту истовость замечал и ценил в ней Лоренцо, а он никогда не расточал попусту свои похвалы.
Кстати, каково ваше мнение об открытых испанцами землях? Возможно ли допустить, что за океаном лежит еще один материк? Я не знаю, верить тому или не верить. Испанцы любыми способами утверждают себя и вполне могут выдать за новый свет какой-нибудь островок.
Пишите же мне — сюда или в Париж, я буду с нетерпением ждать ваших писем. Я жаден до новостей, но они обходят меня. Только весточки от Деметриче идут ко мне регулярно. Писал мне когда-то и Люцио Фасьябьянко, однако он принял монашество и замолчал.
Я всегда с благодарностью вспоминаю вас, мэтр, и уверяю, что ваши уроки мной не забыты. Я докажу это, когда приеду в Париж.
Преданный вам
Фебо Воландри
Предместье Вены,
день святого великомученика Бенедетто
21 марта 1494 года
ГЛАВА 8
Сестра Мерседе завела «Отче наш», когда в дальней части собора послышались крики. Монахини-селестинки переглянулись, но молитвы не прекратили. Крики усиливались, отражаясь от стен храма, и сестра Сигнале поспешила на шум.
— Святости нет! Нет!
Это кричала донна Эстасия. Она резко метнулась в сторону, когда монахиня попыталась ее схватить.
— Святости нет! Нет! Ничто в этом мире не свято! Мне никогда не будет прощения!
Селестинка едва увернулась от ногтей, устремившихся к ее лицу, и мягко произнесла:
— Ну-ну, милая, успокойтесь. Возьмите себя в руки и пойдемте со мной.
— Ей становится все хуже, — заметила подошедшая аббатиса.
— Да, — кивнула сестра Сигнале и вновь обратилась к Эстасии: — Не убивайтесь так, дорогая. Обратитесь мыслями к Господу. Он все простит и поймет.
Эстасия, казалось, ее не слышала. Она рухнула на колени, продолжая громко вопить:
— Дьявол соблазняет меня! Полюбуйтесь, что он вытворяет!
Донна опрокинулась на спину, юбка ее задралась.
— Ох, — вздохнула сестра Сигнале, поворачиваясь к аббатисе, — боюсь, это надолго. Она вновь станет изображать, что ее насилуют тысячи демонов. Я устала. Моему терпению приходит конец.
— Вы должны относиться к этому как к испытанию, — ровным тоном произнесла сестра Мерседе. — Я знаю, что вам приходится нелегко. И все же огонь веры не должен в нас гаснуть из-за того, что кто-то не может прозреть ее свет.
Она вернулась к сестрам, творящим молитву. Нестройное пение сделалось громче, Эстасия вздрогнула.
— Замолчите, глупые курицы!
Монахини лишь поежились, но не умолкли. Вдова засучила ногами, срывая с себя одежду.
— Донна Эстасия, — голос сестры Сигнале дрожал от скрытого возмущения, — опомнитесь. Женщине не подобает вести себя так. Просите Господа дать вам силы одолеть терзающий вас недуг.
Эстасия сжалась в комок, ощерившись и отбиваясь руками, вооруженными острыми как бритвы ногтями, в глазах ее вспыхнула ненависть.
— Не прикасайтесь ко мне! Дайте дорогу демонам! Они тут, они рядом! Они ласкают меня! О, как жгучи их ласки! Как горяча их плоть! — Донна бесстыдно выгнулась и раздвинула ноги. — Ни одной из вас и не снилось такое блаженство! — Ее дыхание стало прерывистым. — Глубже, милые, глубже! Ваше семя кипит в моем лоне! Ваши движения сладостны, я вся горю! — Тело Эстасии вдруг напряглось и задергалось в частых конвульсиях, потом внезапно обмякло, покрывшись испариной. Донна раз-другой вскинула руки и затихла.
Сестра Сигнале неприязненно наблюдала за ней. Припадок кончился на удивление быстро, обычно подобные приступы длились час или два. Впрочем, финал был достаточно бурным, и это позволяло надеяться, что Эстасия станет послушной и позволит себя увести.
Подбирая с пола одежду своей подопечной, селестинка заметила, что ту клонит в сон.
— Прикройтесь, синьора. Не подобает находиться в церкви в таком виде.
— Что? — Эстасия, вздрогнув, повернулась к монахине. Ее глаза странно блестели, она недоумевающе оглядела себя — Я снова бредила? — В ее голосе послышалась боль. — Демоны вновь приходили ко мне?
— Сейчас вам уже лучше, — хмуро пробормотала сестра Сигнале, пытаясь взять ее за руку.
— О, милые сестры, — закричала Эстасия. — Почему вы терпите мои выходки? Прогоните меня! Бросьте в холмах на съедение диким зверям! Я не заслуживаю столь доброго к себе отношения. Прогоните меня, прокляните! — Она зарыдала, простирая к монахиням руки.
— Донна Эстасия, — сказала сестра Сигнале, испугавшись, что истерика вновь начнется, — вы ведь взрослая и разумная женщина. Постарайтесь следить за собой. — Она обняла донну за плечи, та вцепилась в ее одеяние, задыхаясь от слез.
— Я не достойна ваших забот! Нет, не достойна! — тихо причитала вдова.
Горло сестры Сигнале сдавило от жалости.
— Ну-ну, синьора, давайте уйдем. Нам незачем долее здесь оставаться. Вам следует успокоиться и отдохнуть. Вы ели сегодня?
Эстасия мотнула растрепанной головой.
— Я не могу есть. Я думаю лишь о своих прегрешениях… когда в состоянии думать. Я много грешила. — Она внезапно умолкла и бросила на монахиню хитрый взгляд. — Вы, часом, мне не завидуете, сестра?
