Лоренцо Медичи, восседавшему рядом с владельцем палаццо, очень шел темно-синий парчовый кафтан, присланный ему к праздникам турецким султаном. Под кафтаном поблескивал золотистый жилет, призванный вносить разнообразие в наряд первого флорентийца, ибо каких-либо украшений на нем не наблюдалось. Держался Медичи бодро, и понять, что эта бодрость скрывает усталость, могли только те, кто хорошо его знал.

— …Но служанка была сицилийкой и ничего не разобрала из того, что ей сказали.

Лоренцо весело заулыбался, склоняясь к Фичино, и довершил анекдот:

— Поэтому суп им подали, представьте, в ночном горшке!

Его смех был громок и заразителен. Гости расхохотались, довольный Лоренцо потянулся к вину. Ракоци мягким прикосновением остановил его руку.

— Минуту терпения, Великолепный. У меня тут есть кое-что для вас. — Он поднялся и громко хлопнул в ладоши. В тот же миг возле него возник Руджиеро. Ракоци принял из рук слуги сверток, обвязанный золотой лентой, и повернулся к Лоренцо.

— Великолепный, в вашем краю существует хороший обычай подносить друг другу подарки в память о дарах, принесенных Христу. Впрочем, дни зимнего солнцестояния у многих народов всегда были в чести. Вспомним хотя бы Сатурналии римлян, зимние игрища северных наций или обратим свой взор на Восток. Весь огромный Китай, например, празднует сейчас рождение солнца. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и я — иноземец — собираюсь почтить флорентийский обычай, ибо он во многом перекликается с обычаями моей родной стороны.

Оглядев застолье, Ракоци понял, что добился своей главной цели. Его монолог привлек внимание большинства гостей. Когда все головы повернулись к нему, он улыбнулся собравшимся и продолжил:

— Друзья мои, не могу выразить, как приятно мне видеть вас здесь. Но особенную благодарность я испытываю к Лоренцо Медичи. Флоренция приютила меня, а его внимание одарило душевным теплом. Первого января, пять дней назад, он отпраздновал сорок третью свою годовщину. В память об этом событии и в знак моего бесконечного уважения к этому выдающемуся флорентийцу, без усилий которого Флоренция не была бы тем, что она сейчас есть, я хочу в вашем присутствии просить его принять мой скромный подарок.

Удивленный Лоренцо пошевелил бровями и встал. Ракоци с глубоким поклоном вручил ему сверток, затем отступил на шаг и поклонился еще раз — с той торжественной церемонностью, с какой обычно склоняются перед монархами или принцами крови.

Медичи принялся непослушными пальцами совлекать с подарка обертку и через какое-то время в руках его оказался резной деревянный ларец. Он немного помедлил, рассматривая инкрустированную самоцветами крышку.

— Сделайте мне честь и откройте его.

— Здесь? — Лоренцо прикоснулся к рубиновым шарикам, образующим герб Медичи на боковой стенке ларца, и, поймав взглядом кивок Ракоци, осторожно на них нажал. Крышка ларца мягко откинулась, приглашенные ахнули. То, что открылось взорам присутствующих, поразило даже самых невозмутимых гостей.

Это был кубок, целиком выточенный из рубина огромных размеров, его тело поддерживала серебряная короткая ножка, по ребру основания которой шла золотая монограмма «Лор. Мед.» Грани кубка переливались кровавым огнем. Казалось, не было в мире вина, которое могло быть достойным его или хотя бы соперничать с ним по цвету. В благоговейной тишине Лоренцо поднес драгоценный подарок к глазам, в которых дрожали слезы восторга, и хрипло сказал:

— Я восхищен, мой чужеземец… слов нет, я восхищен!

Конец его фразы заглушил взрыв восторженных возгласов.

Жест чужака был воистину королевским, флорентийцы умели считать.

Лоренцо вопросительно глянул на Ракоци.

— Вина! У вас есть достойное этого кубка вино?

Ракоци усмехнулся:

— Не знаю, амико. Впрочем, старое бургундское, я думаю, подойдет. Его сейчас принесут.

Он дал знак Руджиеро и, когда гости возобновили свои разговоры, прибавил негромко, обращаясь только к Медичи:

— Я еще кое-что для вас приготовил.

Лоренцо вздрогнул, поставил кубок на стол и прошептал:

— То, о чем я просил?

Ракоци неловко кивнул.

— Вот.

Он украдкой достал из рукава небольшой пузырек и вложил его в горячие пальцы Лоренцо.

— Что это снадобье мне даст?

— Не так много, амико. Возможно, месяц-другой. Учтите, вкус у него отвратительный! Принимайте в маленьких дозах вместе с вином или миндальным молоком.

Он убрал руку и повернулся к пробирающемуся через зал Руджиеро, в руках которого была зажата бутылка внушительного размера и вида.

— А вот и вино!

Громкое восклицание опять привлекло к нему внимание флорентийцев. Ракоци принял у Руджиеро бутылку и указал Лоренцо на этикетку.

— Бургундия, поместье де Сен-Жермен, — прочел тот и рассмеялся. — Звучит почти как да Сан-Джермано. Уж не ваше ли это имение? Впрочем, о чем я? Ведь вы не француз!

— Нет, не француз, — поморщился Ракоци. — Вы не туда смотрите, взгляните на дату. Вино урожая тысяча четыреста сорок девятого года. Что скажете, Великолепный? Вы, кажется, родились именно в этом году?

Он смолк, он уже понял ошибку. Ожидаемого эффекта не получилось. По лицу Медичи скользнула тень.

— В одном году пришли, в одном и уйдем.

Голос Лоренцо звучал ровно, но тонкие губы его скривились в гримасе. Он выхватил бутылку у Ракоци и отвернулся — якобы для того, чтобы ее открыть.

— Позвольте мне, Великолепный, — сказал Руджиеро спокойно и занялся священнодействием сам. Орудуя маленьким ножичком, он аккуратно соскоблил воск с темного горлышка, затем с помощью того же ножа ловко вытащил из него маленький коричневатый цилиндрик и вручил его с поклоном Лоренцо. Это было частью обряда. Почетному гостю предлагалось вдохнуть восхитительный аромат, пропитавший за много десятилетий все поры пробки. Еще одна, пусть невольная, но бестактность.

— Нет-нет, любезный. Мой нос для этого уже непригоден. Отдай ее лучше хозяину.

Ракоци, чтобы не усугублять ситуацию, поднес пробку к ноздрям и вернул Руджиеро. Он разбирался во многом, но не в запахах вин.

— Наполни кубок Великолепного.

Руджиеро поднял бутылку, показывая, что он готов это сделать.

— Хм, Франческо? Нам надо бы выпить вдвоем!

Ракоци улыбнулся.

— Вина я не пью!

— Но…

Лоренцо умолк, в глубине его глаз мелькнули странные искры. Он взял со стола кубок.

— Ну а я все-таки выпью. И с большим удовольствием, мой дорогой друг!

Вино, аппетитно побулькивая, полилось в огненные глубины кубка. Лоренцо нетерпеливо переступил с ноги на ногу и тихо сказал:

— Вы также и не едите, не правда ли?

— Я чаще бываю сыт, чем голоден, — пробормотал Ракоци. — Не беспокойтесь на мой счет. — Он возвысил голос: — Пейте, Великолепный! Вино — душа кубка. Надеюсь, оно достойно того, кто является душой всей Флоренции!

Шквал одобрительных возгласов был ответом на эти слова. Гости уже успели отдать должное возлияниям, и атмосфера застолья делалась все более непринужденной. Мужчины отпускали вольные шуточки, женщины разрумянились и начинали постреливать глазками.

Лоренцо с видимым удовольствием осушил кубок и вновь поставил его на стол.

— Нет, — возразил он, на глазах веселея, — все, что угодно, но душа тут не я. Я — человек, обладающий некоторым поэтическим даром, и только. Однако жизнью наш город наполняют те люди, чьи таланты воистину велики. Это наши художники, музыканты, философы, просветители. Подлинной душою Флоренции являются только они.

Ракоци улыбнулся.

— А давайте задумаемся, кто их сюда привлек? Кто поддержал их, кто окружил заботой, чтобы они могли достойно жить и творить? Если художник голоден, он вряд ли будет проводить все дни за мольбертом! Если музыканты играют в лачугах, их музыка там же и умирает! Воздадим же хвалу дому Медичи, покровительствующему искусствам уже множество лет!

Добрые флорентийцы разразились аплодисментами и, глубокомысленно покивав головами, вернулись к своим тарелкам и кубкам.