Но Ракоци не нравился такой разговор. Аньоло мог бы и прикусить язычок, поскольку сам побоялся участвовать в скачках, а Лоренцо не пристало переживать свое поражение столь тяжело.
— Великолепный, я сделал что мог. Я честно играю и не люблю поддаваться. Уступка всегда обман и предполагает расчет. Но вас мне обманывать никак не хотелось.
Казалось, он не замечал мрачного взгляда Лоренцо.
— Сегодня я выиграл, но лишь потому, что мне повезло. Завтра все может оказаться иначе. Однако я получил огромное удовольствие. Мне выпала честь состязаться с наездником, равных которому я не встречал уже множество лет.
Не лет, а столетий. В остальном все было правдой, и Лоренцо почувствовал это. Хмурый взгляд его прояснился.
— Я тоже люблю честно играть.
Полициано не преминул язвительно вставить:
— Но ты не любишь проигрывать!
— Конечно, — огрызнулся Лоренцо, вновь закипая, но Ракоци примирительно произнес:
— Никто не любит проигрывать. Но кому-то приходится. Именно это и придает гонкам азарт. — Ракоци посмотрел на Медичи. — Мне ведь и впрямь сегодня помог лишь случай. Вы управляетесь с лошадью много искусней, чем я.
— Ну-ну, — милостиво кивнул Лоренцо, несколько успокаиваясь. Он помахал рукой Марсилио Фичино, выезжавшему на дорогу. — А вот и последний. Я думаю, что Пико возвратился на виллу, чтобы переодеться. Не стоит его ждать.
— Я тоже так думаю. — Фичино взглянул на компаньонов. — Какой сегодня чудесный денек! Я проехался по винограднику и видел несколько поздних гроздьев. Они, конечно, не те, что летом, но от них исходит такой божественный аромат!
Медичи кивнул. Раздражение его улеглось. Он задел своим стременем стремя Ракоци и примирительно пробурчал:
— Благодарю за скачки. Я просто погорячился!
Выехав на середину дороги, Лоренцо обернулся к своим спутникам.
— Флоренция уже рядом. Я думаю, мы можем вернуться домой. Отсюда меньше часа езды до ворот Сан-Галло. — Он тронул коня.
Марсилио Фичино, обрадованный возможностью заночевать в теплой постели, принялся напевать. Его слабый надтреснутый баритон развеселил попутчиков.
— Ну хорошо, хорошо! — воскликнул философ, прервав свои вокальные упражнения. — Я знаю, у меня не очень-то получается. Но ты, Лоренцо, ты ведь прекрасно поешь!
— Мне редко приходится заниматься этим в седле, — отозвался польщенно Лоренцо. — Но попробовать можно. Только не знаю, чем бы вас удивить?
— Комическими куплетами, — мгновенно отозвался Полициано.
— Балладой о тихих радостях жизни, — заявил Фичино.
— Канцонами о любви, — мечтательно проговорил Джакомо Праделли.
— А вам, Франческо? Чего бы хотелось вам?
Ракоци на миг призадумался, обводя взглядом холмы.
— Лоренцо должен петь о Лоренцо! Всем, что в нем есть, он обязан только себе.
— Хорошо! — согласился Лоренцо. — А когда я закончу, вы споете нам о себе.
— Но… Великолепный, — попытался было возразить Ракоци, однако Полициано прервал его:
— Отлично, чужеземец будет нам петь! — Он издевательски засмеялся. — Возможно, тогда загадочный да Сан-Джермано станет понятней тем, кто его окружает. Начинай же, Лоренцо!
Ракоци покоробила бесцеремонность Аньоло. Поставить на место насмешника он мог бы легко, но ему не хотелость нарушать задумчивость Лоренцо. Ладно, пусть все остается как есть.
Дорога вилась между живописных холмов, спуск уже не казался крутым, а шел, постепенно снижаясь. Веселая компания беспрепятственно продвигалась вперед.
— Ага! — вдруг воскликнул Лоренцо. — Я знаю, что вам спою!
Он немного напел себе что-то под нос, затем попробовал голос. Его тенор был чуть грубоват, но удивительно приятной окраски.
— Он вечный скиталец, он ищет любви… — начал Медичи и разразился хриплым смехом. — Ничто на свете не сравнится с любовью, друзья мои!
Прокашлявшись, исполнитель завел песню сызнова:
Он вечный скиталец, он ищет любви,
С надеждой в душе и волненьем в крови…
— На лунатизм не похоже, — хихикнул Полициано.
— Это все от безделья, — самодовольно заявил Фичино.
Ракоци рассердился.
— Позвольте ему продолжить!
Язвительный тон замечания заставил ерников прикусить языки.
…Охваченный негою сладкой
И годы считая украдкой,
Влекомый бурливой рекою
Страстей к тишине и покою!
Голос певца печально возвысился, и Лоренцо умолк. Он обернулся к Ракоци.
— Это и есть моя жизнь, чужеземец. Сладкие узы держат меня, любовь — это река, но сейчас мне милее всего уединение и тишина.
Ракоци сочувственно улыбнулся.
— Я вас понимаю.
Лошади шли шагом, всадников понемногу начинал пробирать холодок.
— Что ж, — встрепенулся Лоренцо, с трудом отвлекаясь от охвативших его дум, — теперь вы, Франческо. Я сказал о себе все, что хотел, и готов выслушать вас.
— Да-да, спойте что-нибудь со слезой о родимой сторонке, — воскликнул Полициано, и все засмеялись.
— Спойте, Франческо, — сказал тихо Лоренцо. В глазах его засветилось нечто большее, чем простой интерес.
Ракоци согласно кивнул.
— Я попытаюсь оттолкнуться от вашей темы, Великолепный. Но не судите строго, если у меня ничего не получится.
Фичино перегнулся через луку седла и с заговорщическим видом хлопнул Полициано по плечу.
— Не беспокойтесь. Аньоло найдет чем заполнить паузу. Ведь он у нас большой выдумщик, а?
Ракоци слукавил: он знал, что будет петь. Стихи всплыли в его памяти прежде, чем Лоренцо окончил канцону. Звучный голос нового исполнителя взметнулся к вершинам соседних холмов:
Извечным странником скитаюсь по земле.
Пустынно прошлое, грядущее во мгле.
Пусть говорит Господь живущему — живи,
Мне нет пристанища ни в смерти, ни в любви.
— И это все? — скептически воскликнул Полициано. — Каких-то четыре строчки? А что же с любимой родиной, Ракоци? Какова она? Похожа ли на Флоренцию? Ну нет, мне этого мало!
— Уймись, Аньоло, — веско сказал Лоренцо. — Тут ничего не прибавишь. — Он взглянул на Ракоци, в глазах его читалось искреннее сострадание. — Не очень веселая песня.
— Вам хотелось знать, какова моя жизнь, — ответил Ракоци, пожимая плечами.
Он потрепал по шее своего серого жеребца и произнес будничным тоном:
— Кажется, наши лошадки уже отдохнули. Мы можем двигаться побыстрее, если есть такая нужда.
Лоренцо кивнул и поднял руку.
— Что ж, разомнемся.
Он дал шпоры коню и предоставил ему самому выбирать аллюр, ибо путь до Флоренции был все же неблизок.
Они возвратились в город через ворота Сан-Галло и не придерживали лошадей, пока пустынная виа Сан-Галло не перешла в более шумную виа де Джинори. Ракоци обратился к Медичи:
— Позволите ли вы мне откланяться?
— Нет! — Гнедой Лоренцо, чуть пританцовывая, привычно уступал дорогу повозкам и пешеходам. — Нет, мы все отправимся прямо ко мне и выпьем вина, а потом подадут ужин. Мой Массимилио всегда радуется приходу гостей. Особенно тех, что возвращается с хорошей прогулки!
Приглашение было восторженно принято, все изрядно проголодались, лишь Ракоци настаивал на своем.
— И все же я прошу вас меня извинить. Не в моих привычках ужинать в это время.
— У вас вообще нет привычки есть когда-либо, — отрезал Полициано.
Ракоци не удостоил его ответом.
— К тому же меня еще ожидают кое-какие дела.
Грохот повозки заглушил слова Медичи, он повторил их, когда шум затих.
— Уйдете чуть позже, Франческо. Мне нужно с вами поговорить.
— Я понял, Великолепный.
Всадники не спеша пересекли площадь Сан-Лоренцо и поехали вдоль дворца. По знаку Медичи железная решетка ворот распахнулась, пропуская конников во внутренний двор.
