— Мадам, — послышался голос Ласки, уже колдующей над лоханью, — я принесу вам стул?
— Что ж, принеси, — сказала Мадлен, перебирая в руке ожерелье.
— А брат Гюрзэн скоро вернется?
— Насколько я знаю, да, — прозвучало в ответ.
* * *
Письмо Эрая Гюрзэна, посланное из Фив братии монастыря Святого Понтия Пилата в Эдфу.
«Братья мои именем Господа, молитвы мои с вами! Я обдумал ваши слова и готов уехать отсюда ради себя самого и чести монастыря, если вы окончательно утвердились во мнении, что, оставаясь здесь, я погублю свою душу. Но мне все же хочется вам сказать, что нет ни одной убедительной причины считать, будто я тут чем-то рискую. Вдумайтесь, о каком риске может идти речь? Мадам де Монталье женщина добродетельная, а я дал обет Богу. Да, действительно, она не замужем и не вдова, но вы ведь знали об этом и раньше. И принимали на веру все, что счел возможным сообщить о ней Сен-Жермен. А теперь почему-то начинаете сомневаться в его словах, что очень сильно меня беспокоит.
Сен-Жермен поручил мне оберегать эту женщину от всевозможных опасностей и помогать ей в ее ученых занятиях. Я поклялся ему быть с ней рядом точно так же, как много лет назад мы все поклялись внимать его поучениям. Эти поучения принесли нам большую пользу, но вы почему-то сочли себя вправе не помнить о пролитом на вас благе. Целых десять лет Сен-Жермен был вашим учителем, и вы радовались тому. Вы восхищались им, вы всемерно черпали его знания и нисколько не сомневались на его счет, хотя он не говорил, что помогает нам даром. Наоборот, он не раз повторял, что наступит день, когда и ему понадобится наша поддержка. День этот настал, и просьба его оказалась гораздо скромней, чем многие из вас полагали. Сен-Жермен не потребовал у монастыря ни денег, ни дани. И вообще, он обратился не ко всей нашей братии, а ко мне, чем вы остались довольны.
Я обдумал свой путь и все еще нахожусь в уверенности, что должен быть рядом с моей подопечной. Она не причинила мне зла, и я окажусь плохим христианином, если вдруг ни с того ни с сего заподозрю в ней что-то дурное. Что же до злопыхателей, то не впервые добродетель подвергается очернению. Я много молился, я искал в своей душе грех или ложь, но не сыскал ни того ни другого. Мадам де Монталье прямодушна и сразу же предупредила меня, что кое-что в ее действиях меня не должно касаться, однако ни разу не совершила того, что могло бы хоть как-то запятнать ее честь, так что всякая клевета в ее адрес абсурдна.
Да, действительно, у нее есть поклонник. Было бы удивительно, если бы у незамужней женщины с таким умом, состоянием и с такой внешностью не имелось поклонников. Мадам де Монталье легко могла бы играть с мужчинами и добиваться от них всего, что они в состоянии ей предложить, но принимает ухаживания только одного человека. Он честен, порядочен, ведет себя очень достойно и не делает ей предложения лишь потому, что она пока еще не собирается вступать в брак.
Ее слуги, вне всяких сомнений, подтвердят все, что сказано мной, если вы пожелаете прислать кого-то сюда для подобного разговора, хотя это, безусловно, оскорбит и меня, и мадам де Монталье. Тем не менее, если вы сомневаетесь в моей честности, то, конечно же, приезжайте, расспросите прислугу, а также тех участников экспедиции, которые захотят с вами говорить. Но я не желаю и думать, что наш монастырь начнет затевать что-то злокозненное против тех, кто являет собой пример добродетельной жизни. На ваше утверждение, будто люди, проживающие в миру, подвержены, мирским соблазнам, я могу лишь ответить, что научные изыскания мадам де Монталье столь же надежно отделяют ее от мирской суеты, как стены скита какую-нибудь монашку.
Жду вашего отклика и уповаю на мудрость, живущую в ваших сердцах. Верую, что точно так же, как земля обновляется, обновятся и ваши души, расцветая во имя любви к Христу.
Именем Господа,
Эрай Гюрзэн, монах.
Канун славного Воскресения нашего Господа, Фивы».
ГЛАВА 2
— Что вы об этом думаете? — спросил Жан Марк Пэй, передавая Мадлен маленькую статуэтку. Он снял шляпу и вытер платком лицо. — Ненавижу, когда пот заливает глаза.
Мадлен повернулась к свету, пробивавшемуся через дверной проем.
— Где вы это нашли? — Маленькая алебастровая фигурка сокола с короной на голове заблестела, попав в солнечный луч.
— Здесь, — сказал Жан Марк, отгребая лопатой песок, и встал на колени. — Посмотрите сюда. Тут какое-то углубление. Видимо, от предмета побольше.
Мадлен наклонилась.
— Которого нет, — печально сказала она.
— И ладно, — отмахнулся Жан Марк. — Взгляните на это. — Он вставил в щель тыльный конец своей грубой рабочей кисти и с большим напряжением приподнял край одной из каменных плит, устилающих пол. — Под ней, мне кажется, устроен тайник. Я успел вытащить статуэтку, но не смог приподнять плиту настолько, чтобы выяснить, нет ли там чего-то еще, и… побежал за вами.
— Разумно, — сказала Мадлен. — Особенно если учесть, что случилось с Клодом Мишелем.
Жан Марк, невзирая на духоту, содрогнулся.
— Терпеть не могу скорпионов и змей. Только не говорите ничего Бондиле. Он не обращает внимания на всю эту жуткую живность, а я буквально становлюсь больным, когда рядом что-нибудь зашевелится.
— Они и впрямь могут превратить вас в больного, — бесстрастно заметила Мадлен. — И все же нам нужно посмотреть, что там внутри.
— Я позову Сути, — сказал Жан Марк и стал подниматься, но Мадлен удержала его.
— Нет-нет, давайте сначала попробуем сами. Пусть это будет нашим открытием.
— Нашим? — засомневался Жан Марк.
Мадлен хмыкнула.
— Я не имею в виду — нашим личным трофеем. Но, если позвать сюда землекопов, находка будет приписана всей экспедиции, то есть в конечном счете профессору Бондиле. А так можно рассчитывать на хоть какое-то признание наших заслуг. — Она внимательно наблюдала за молодым человеком, пришедшим в полное смятение чувств. — Слово за вами. Я пойму, если вы захотите придать себе весу в глазах начальства.
Провокационная фраза сыграла.
— Что ж, — произнес Жан Марк. — Вполне вероятно, что в тайнике ничего больше нет, кроме… каких-нибудь тварей. Пожалуй, мы вправе в том убедиться. — Он вновь склонился к плите. — Камень тяжелый.
— Ничего, я сильная, — сказала Мадлен, прикидывая, в какой степени можно сейчас это качество проявить, чтобы не вызвать расспросов. — Я сейчас возьму ломик. — Она порылась в своей сумке и вынула из нее толстый стальной пруток, чуть загнутый на одном конце и расплющенный на другом. — Я подцеплю со своей стороны, а вы работайте кистью. — На пол легла складная тренога. — Это можно использовать, как подпорку.
В маленьком каменном зале было жарко и душно. Мадлен внутренне покривилась. Интересно, заметит ли он, что я совершенно не мокну, подумалось ей. Осторожно орудуя ломиком, она нащупала в боковой грани плиты скол и поддела его.
— Кажется, получилось.
— Я готов, — сообщил Жан Марк, крепче обхватывая рукоять кисти. — На счет три?
— Хорошо, — сказала Мадлен, проверяя, надежно ли всажен ломик.
— Раз, — произнес Жан Марк, чуть задохнувшись, — два, три! — Он с силой нажал на черенок и услышал зловещий треск, но тут же почувствовал, как камень зашевелился.
— Подпорку! — воскликнула Мадлен, словно ей стоило огромных усилий удерживать плиту на весу.
Машинально кивнув, Жан Марк стал совать под камень треногу, с тревогой поглядывая на кисть. Дело не шло, рукоятка потрескивала. Жан Марк в ярости зарычал, рукоятка сломалась, но в то же мгновение тренога встала на место.
— Готово, — сказала Мадлен, высвобождая свое орудие. — Начало положено.
Жан Марк изумленно уставился на сдвинутую плиту.
— Там нет никакой живности?
Мадлен подняла ломик.
— Если и есть, то я вооружена.
— Не шутите, — запротестовал Жан Марк. — Святая Мария! А что, если оттуда выползет кобра?
