«Мой драгоценный Жан Марк! Как видишь, отец, невзирая на его стойкое неприятие выбора, сделанного моим сердцем, еще раз позволил мне уехать из дома, и живу я опять у своей замечательной тетушки Клеменс, которая приняла меня с присущими ей радушием и любовью. Она, правда, обязалась перед моим родителем просматривать всю мою почту, но по своей доброте не запретила Жоржу передавать мне твои послания без ее предварительного с ними ознакомления.

Кузен Жорж, вызвавшийся сопровождать меня до Парижа, привез твои последние письма прямиком в Пуатье и там мне их вручил, хотя и считал это неразумным. Однако уж очень ему хотелось хотя бы косвенным образом досадить моему отцу, которого он считает деспотом за запрет с тобой переписываться, ведь переписка не может никому повредить.

Не могу тебе передать, как прекрасен Париж. Наверное, это самый чудесный город в мире. Каштаны в это время года поражают воображение, а по широким бульварам, проложенным волей Наполеона, разъезжают элегантные экипажи, чье изящество непременно померкло бы в теснотище прежних трущоб. Тетушка Клеменс держит великолепную выездную карету. Вчера она приказала запрячь в нее гнедых лошадей, и мы с ней поехали на концерт, где нам встретилось много знакомых, каким я была представлена еще в прошлый приезд. Подумать только, они меня не забыли, что очень любезно с их стороны. Во время антракта в тетушкиной ложе началась чуть ли не давка, а после концерта нас провожали к карете по меньшей мере пять кавалеров. По словам тетушки, это весьма обещающее начало. Музыку исполняли какую-то немецкую; кажется, это был Бетховен, а может, Шуберт или кто-то иной, но такой же мрачный. Я плохо слушала, мне хватало других забот.

Когда ты вернешься (а я ежечасно молюсь, чтобы это произошло поскорее), тебя поразит, как сильно переменилась мода. Меня привели в изумление новые платья: они совсем не похожи на те, что носили всего два года назад. Ни одна особа, желающая, чтобы ее считали обладательницей хорошего вкуса, теперь не смеет появиться на публике в наряде хотя бы частично не открывающем плечи. Также входят в практику рукава-фонарики, отделанные кружевами. Тетушка Клеменс недавно заказала для меня нечто совсем уж модное, нежно-розового оттенка, под названием „легкий вздох“. С нетерпением жду первой примерки. Говорят, линия талии будет немного занижена (это тоже очаровательно) и затянута пояском.

Дорогой, твои письма порой ввергают меня в трепет. Страшно подумать, в каких жутких условиях ты живешь! Я каждый вечер, когда молюсь, стараюсь утишить свои волнения, но это мне удается далеко не всегда. Ведь любой, кто хоть раз побывал на земле фараонов, рассказывает о ней кучу ужасных историй. Я внушаю себе, что все это выдумки, да и кузен Жорж советует мне гнать от себя мрачные мысли. По его словам, подобные настроения свойственны итальянским и английским романистам, ибо соответствуют их темпераменту. Ты, наверное, догадываешься, как весело мы смеялись над этой шуткой, но позже я все равно загрустила и даже чуть-чуть всплакнула. А тут три дня назад мне сказали, что верблюды — животные с дурным нравом: они лягаются, плюются и скверно пахнут. Думаю, ездить верхом на такой неприятной твари невозможно; кроме того, ты сам писал, что их не часто запрягают в повозки. В воде — крокодилы, на земле — верблюды и всевозможные смертоносные насекомые. Жан Марк, умоляю, береги себя. Я не вынесу, если с тобой что-то случится, помни об этом и почаще поглядывай по сторонам.

Вчера из дома пришла весточка, что моя сестра Соланж, скорее всего, находится в интересном положении. Пока рано что-либо с уверенностью утверждать, но, по всем признакам, это так. Отец предложил ее мужу тысячу золотых луидоров (дореволюционных), если тот позволит законным порядком прибавить к имени народившегося ребенка второе — Магазэн, чтобы увековечить таким образом нашу фамилию, которой грозит забвение. При условии, разумеется, если родится мальчик. Боюсь, зять не очень благосклонно отнесется к этому предложению, что меня, собственно, радует, ибо отказ, несомненно, расстроит отца.

Прости, дорогой, тетушка говорит, что приехал Жорж. Он должен сопроводить нас на бал, а горничной еще нужно закончить мою прическу. На мне розовое платье, расшитое самоцветами, и хотя рукава его недостаточно пышные, немодными их тоже не назовешь. Но самое главное — это чулочки. Знаю, упоминать о таких предметах своего туалета барышням не очень прилично, но они такие прелестные: нежно-желтые, по шелку пущены розочки и листья плюща. Я не могла не описать тебе их, тем более что к ним очень подходят атласные туфельки — подарок моей благодетельницы, тетушки Клеменс. Еще я надела свой жемчуг, а бедную Виолетту сейчас хватит удар, потому что я никак не могу отойти от письменного стола. Пора заканчивать, мой любимый. Я скучаю по тебе каждый час каждого дня, ты всегда в моих мыслях. Когда мы наконец будем вместе, те страдания, что выпали на нашу долю, покажутся нам сладкими, потому что закончатся торжеством.

Храни тебя Господь от всех бед.

С бесконечной любовью,