Лицо ее блестело от пота, а на губах запеклась корка высохшей пены.

— Я умру? — спросила она, останавливаясь возле низкой лежанки и глядя в глаза раба.

— Да, — кивнул Сенх.

Девочка опустилась на тюфяк и уставилась в стену.

— Скоро?

Ответ раба удивил ее не меньше, чем его самого.

— Надеюсь, что да.

Она метнула в него укоризненный взгляд.

— Почему ты так говоришь? — В глазах ребенка было больше гнева, чем страха. Ее ужас выдавали лишь руки: они дрожали, хотя она изо всех сил прижимала их к бокам.

— Потому что умирать тяжело, — сказал Сенх.

— Значит, ты мне желаешь добра, — подумав, решила она. — У меня есть два брата.

Сенх промолчал.

В полной тишине девочка поднесла руку к губам и принялась грызть ногти, и без того обгрызенные.

— Если я выживу, они позволят мне выйти замуж? — спросила она через несколько минут.

— Ты не выживешь, — сказал Сенх.

Снова наступило молчание.

— Мне жаль, — произнес Сенх, с огромным трудом выдавливая из себя слова. — Я могу сделать так мало.

Перед закатом солнца у нее случился очередной приступ, а ночью еще два, и каждый был продолжительней предыдущего. Сенх придерживал девочку и не отпускал, как она ни вырывалась и ни брыкалась.

— Еще день ей не прожить, — сказал один из жрецов, проходя мимо Сенха утром. — Храни нас Имхотеп! Она тебя укусила!

— Пустяки, — сказал Сенх и нахмурился, заметив на плече ранку.

— Ты тоже сойдешь с ума. — Жрец в испуге попятился. — Ты заразился ее безумием.

— Нет, — сказал Сенх. Он попытался вспомнить, когда больная укусила его, но так и не вспомнил, а лишь рассеянно стер с плеча капельки крови. — Это не повредит мне.

Жрец служил в Доме Жизни недавно, но успел наслушаться всякой всячины об этом загадочном чужаке, которого все за глаза звали демоном. Ему рассказывали, как во время мора Сенх пестовал умиравших. Их скопилось так много, что шагу ступить нельзя было, но болезнь обошла его стороной. Очевидцы клялись, что и эпидемии лихорадки, время от времени валившие с ног египтян, также не трогали Сенха. А те, что брили рабов, утверждали, будто волосы у демона растут гораздо медленнее, чем у прочих людей, и что, несмотря на почтенный возраст, у него нет ни проблеска седины. Жрец с беспокойством разглядывал чужеземца.

— Откуда такая уверенность? Разве ты можешь знать, что не сойдешь с ума?

— До сих пор ведь не сошел, — ответил Сенх. Он секунду смотрел прямо в глаза жрецу, потом отвел взгляд. — Я должен идти. Больную нельзя оставлять одну. — Чужак повернулся и пошел прочь — ни один раб не осмелился бы на такое. Он пересек двор уверенно, не глядя по сторонам. Никто не догадывался, какую муку ему причиняет солнечный свет.

— Ты уходил, — сказал девочка, завидев его.

— Но теперь я вернулся. — Сенх положил ладонь на пылающий лоб и понял, что болезнь окончательно заразила ей кровь.

К середине дня, когда солнечный жар, словно нетерпеливый любовник, заключил Черную Землю в свои объятия, приступы участились настолько, что лишили больную остатка сил. В миг просветления девочка посмотрела на Сенха.

— Я не нарочно укусила тебя.

— Пустяки, — сказал он, не разнимая рук и поддерживая ребенка.

— Ты будешь мучиться так же, как я. Прости.

Он пригладил ей локоны и повторил:

— Пустяки.

Она почти ничего не весила. Такая юная.

— Привяжи меня к кровати и уходи. — Девочка умоляюще вскинула руку. — Я не хочу еще раз причинить тебе вред. — Голос умирающей звучал низко и хрипло, а когда она делала вдох, под ее кожей двигались ребра.

— Ты не можешь мне навредить, — сказал Сенх и вдруг понял, как трудно признаться в этом такой хрупкой малышке. Неожиданно для самого себя он еще крепче прижал к себе девочку, словно пытаясь ее защитить от неотвратно надвигавшейся смерти.

— Не могу? — В ее взгляде читался укор, но она замолчала, а вскоре пришел новый приступ, и, когда он прошел, Сенх послал записку в храм Анубиса, что больную можно готовить к погребению.

Раб стоял посреди двора Дома Жизни и смотрел в бескрайнее небо. Впервые после своей собственной смерти он испытывал боль сострадания. Равнодушная красота вечных звезд вызывала в нем гнев. Сенх горевал по девочке, умершей от укуса бешеного животного, он бы оплакал ее, если бы мог.

Потирая ранку на плече, он спрашивал себя, не передалась ли девочке с его кровью частичка его природы. Впервые за сотню и даже более лет он задавался подобным вопросом. И впервые надеялся, что все обстоит именно так, хотя умом понимал тщетность подобной надежды.