— Не надо было, Ник, этого делать, мать-перемать!

— Кит, да я все понимаю. Ты не хотел, так ведь, чтобы я узнала, как…

Он открыл глаза и часто-часто заморгал. Потом, как ребенок, протер их костяшками пальцев. И потом, после этого, после такого — после того, как сказала что-то такое, что просто ни в какие ворота, она берет и изменяет всю мою жизнь. Раз — и все. Как по волшебству. Потому что она меня понимает. Она меня понимает. Она единственная меня понимает. Насчет игры в дартс… Кит засопел и заерзал, смахивая с глаз слезы коричневатым ногтем большого пальца. Не стыдно это признать… Отныне — совсем новая жизнь. Мысли Кита скользнули в сторону: последний дротик летит в мишень (финиш, и надо, надо попасть в «бычий глаз»… есть!), и Кит поворачивается, чтобы обнять своего пожимающего плечами соперника; а затем — пассаж товаров и услуг, весь в пастельных тонах… И такие же женщины. Прошлой ночью, после кварты «порно», распитой с Гаем, визита к Дебби Кенсит и наираспоследнейшего — к Триш Шёрт, Кит явился домой и выловил себе кое-что для просмотра: американский футбол. Он кадр за кадром проанализировал, как подпрыгивают и опадают белые юбочки скандирующих девочек из группы поддержки. Надо отдать должное янки: у них повсюду есть спортивные фанатки, и притом в униформе.

Как же дальше-то, а? Домашняя твоя жизнь, Кит, душит твое дартсовое дарование, омрачает твое дартсовое будущее. Весь вопрос в твоем отношении к дротикам — ты должен правильно мыслить дартсовой своей головой, чтобы достичь большего. Я вижу тебя, Кит, в виде молодого парня на улице, прижавшегося лицом к стеклу. Но это не витрина, нет. Это телеэкран. Мы о звездах ТВ здесь толкуем, Кит. По ту сторону экрана — вот где надлежит тебе быть. Там-то все оно и находится — все, чего твоей душеньке угодно. Давай-ка, Кит, я тебя туда переведу. Давай я переведу тебя по ту сторону экрана.

— Да-а-а! — сказал Кит, когда матч окончился. Потыкал по кнопкам. Метеоролог Деннис Кар: ураган Хуанита. Прямая линия: состояние финансов. Геополитика: очередное обследование жены Президента. Местные новости: полиция арестовала подозреваемого в убийстве пятилетнего ребенка в Кэмбервелле, Южный Лондон. Кит принял возмущенный вид. Не желаю я слышать в новостях ни о чем подобном! Говорить об этом — только поощрять это. И не спрашивайте Кита, почему. Убей ребенка, думал он. И твое имя прозвучит по радио. Или на ТВ.

И потом, этот видеофильм. Господи! Кит был глубоко тронут, и это чувство до сих пор его не покинуло. Освещение, мастерство постановки, изощренный профессионализм. Не то чтобы чересчур откровенно, нет, но работа, в своем роде, наивысшего качества. В прошлом Кит извел километры пленки, снимая на видео разных пташек, и относился к этому делу по-настоящему серьезно. Однако и по сей день он был озадачен однообразным убожеством плодов всех своих усилий. А все потому, что, водрузив себе на плечо камеру и уложив какую-нибудь подружку на ковер или кушетку, Кит становился прожженным эстетом. Он старался, чтобы все было красиво, но выходило безобразно, а сами пташки казались безумными. И притом отталкивающе безумными. Так что когда Николь Сикс, соблазнительно сведенная к двум измерениям, выбралась из длинного зеленого платья и, оставаясь в лифчике и трусиках, этак задумчиво посмотрела в окно, Кит ощутил покалывание в позвоночнике, а волосы у него на затылке встали дыбом. Собственно говоря, он почувствовал ту самую глубокую зачарованность, которую внушает твердая хватка подлинного искусства.

Типа, актриса. Настоящая профи: знает, что делает. А остальные — так, любительницы. И это благоприятное впечатление ни в коей мере не было испорчено грязными словами, сказанными ею уже на лестнице. Поэзия выемки между грудями. Николь тогда тоже на минуту показалась безумной, но притягательно, чарующе безумной. В царстве сексуальности капельки такого безумия и ожидаешь — собственно, даже жаждешь. Последовать за мыслями Кита туда, докуда они не вполне-то и доходили (и тем не менее он думал об этом со всей страстью), — только зыбкость может подвигнуть женщину на то, чтобы вложить так много от самое себя в столь ненадежную область. Взять Энэлайз. «Мастурбируй, Кит, представляя себе меня», — сказала Николь. И Кит с должным почтением внял ее просьбе. «Все то, что ты хотел проделать со своими девицами… Проделай все это со мной. В воображении». Кит думал и думал. Теперь не оставалось уже ничего, что он хотел бы проделать с девицами и тут же не проделывал бы, — что могла, среди многих других прочих, убедительно засвидетельствовать Триш Шёрт. А ведь он никогда не насиловал Триш Шёрт: не видел в этом необходимости. Нет, Кит делал с ними все, что хотел, — кроме, пожалуй, одного из способов соития, который имел обыкновение ускользать у него из памяти (пятнадцатью минутами позже, на улице, он остановится как вкопанный и щелкнет пальцами), так занят он был всеми другими своими выкрутасами… Ну да, точно. Была одна вещь, которую он хотел бы проделывать с девицами, но так ни разу не взял и не проделал. К тому же он хотел этого довольно-таки сильно и часто (когда они пилили его, изводили нытьем и все такое — или не давали сделать с ними все, что ему приходило на ум). Он никогда никого из них не убил. Ни разу этого не проделал. А ее поцелуй (боже!), как будто тонешь в болоте или в зыбучих песках…

Кит вставил в «Бланкпункт» новую кассету с дартсовым репортажем и поудобнее уселся в своем «кавалере». Классическая встреча в «Посольстве» между Кимом Твемлоу и Нигелем Хаусом. Такое погружение в дартсовую атмосферу было, по мнению Кита, наилучшей подготовкой к предстоящему ему четвертьфинальному матчу в «Джордже Вашингтоне» на Инглэнд-лейн. Изогнув шею и поморщившись, он посмотрел на высокое окно Николь. Подумал: да, мать-перемать, времени им не жалко.

Гай ощутил обжигающий удар в область левого глаза. Голова его дернулась назад, не нашла опоры в воздухе, и сила тяжести властно опрокинула его на пол.

Через несколько мгновений невинного смятения Николь опустилась возле него на колени.

— Ой, нет! — сказала она. — Милый мой, прости!

Гай поднес ладонь к виску. Закрыл глаза, а потом стал механически моргать.

— Дай-ка взглянуть. У-у-у! Выглядит отвратительно. К такой ссадине надо бы приложить мясо. Я, должно быть, задела тебя своим кольцом. Боже ты мой… Ты бы лучше предупредил меня насчет своего языка.

Гай слегка приподнялся и произнес ей вслед, с трудом скрывая раздражение в голосе:

— Ты же говорила, что Панчо, или как его там, ласкал тебя именно языком.

С выкаченными глазами, зажимая рукою рот, Николь опустилась на корточки возле открытого холодильника. Затем ее взгляд прояснился, лицо разгладилось.

— В ухо, — отозвалась она. — Он влезал мне языком в ухо, а вовсе не в рот. Он был просто грязный цыганенок или что-то вроде.

— Ну а откуда же я мог это знать?

Она вернулась. Гай заметил на ее лице покаянный румянец.

— О господи! Это еще что такое?

— Свиная печень. Боюсь, больше у меня ничего нет.

Багровый орган омерзительно покачивался возле глазного яблока Гая.

— Я даже не знаю, — сказал он, — даже не знаю, что значат все эти штучки с мясом… А ты?

— По-моему, это для того, чтобы как-то уменьшить опухоль или что-то такое… Я сама себе поражаюсь. Это получилось чисто инстинктивно.

— Да ничего страшного.

— Хм. Нет, оно совсем не действует, это мясо. Так и вздувается, просто страшно. У тебя такая нежная кожа. Как у ребенка. Боже мой, что же ты скажешь своей жене?

— Что, настоящий синяк, что ли?

— Боюсь, что так.

Несколько мгновений он глядел ей прямо в глаза.

— Кажется, в «Иуде» было что-то вроде этого? Она швыряет в него свиной пузырь или что-то такое? Я к тому, что это не воспринимается как слишком уж дружественный жест.

— Не очень-то он оказался удачен, да? Наш первый урок.

— Нет, но… — Гай прижал кулак к своему сердцу. — Вот здесь, внутри…