Туполев, знавший Абрамкина еще капитаном в Сочи, сразу смекнул, что ставший подполковником в Таганроге бывший коллега явно большая шишка. Сочинцы, как и москвичи, считают, что если кто-то и покидает их город ради других городов, то лишь для того, чтобы стать «большой шишкой».

— Дела, — вышел Туполев из салона, чтобы поздороваться с подполковником. — Я сейчас турбизнесом занимаюсь и слегка собачками дворянских кровей подторговываю.

— Хвалю. — Абрамкин похлопал ладонью по крыше «мерседеса». — Я всегда говорил, что туристы и собаки — друзья человека.

Через некоторое время, как водится среди земляков, встретившихся на чужбине, они стали пить. Сначала на балконе кафе гостиницы «Темеринда». И тут Эрнест Туполев поведал подполковнику о случае на шоссе, когда к нему на ходу подсел молодой человек, добирающийся в Нахапетово.

— Хороший парень Славка Савоев, — похвалил попутчика уже ставший нетрезвым Эрнест Туполев. — Жизнь мне спас, когда я хотел на всей скорости выпрыгнуть из машины под колеса «КамАЗа».

«Ага!» — сразу же представил подполковник Абрамкин ростовско-московский кабинет, из которого он названивает Самсонову в Таганрог, не заметив мистическую сторону встречи Туполева с Савоевым.

— А где это Нахапетово? — вкрадчиво-равнодушным голосом поинтересовался он у земляка.

— А хрен его знает, — отмахнулся от него Эрнест Туполев. — Где-то на Азовском море. А ты кто такой? — вдруг заинтересовался он личностью подполковника Абрамкина и, взяв со стола тарелку с нарезанной колбасой, надел ее на голову Абрамкина.

…И вот подполковник, никого не поставив в известность, на свой страх и риск, ехал в Ростов, чтобы уже оттуда предпринять бросок на логово Славы Савоева в Нахапетове. Он был одет в удобный камуфляжный комбинезон, в рюкзаке лежали консервы, хлеб, средство от комаров, полевая аптечка военного разведчика, восемь гранат РГД-5, которые он взял из вещдоков в управлении, фотографии семьи и Аллы Юрьевны Вострецовой, газовый спецназовский баллончик и большой десантный штурмовой нож «Катран». Абрамкин шел ва-банк, и это было хотя и придурковатое, но все-таки настоящее мужество.

Саша Стариков уже несколько раз проходил мимо красивого старинного особняка, расположившегося между Старым и Новым Арбатом, и мысленно чертыхался. Было в особняке, как и в деятельности вокруг него, нечто такое, что мешало ему жить. Саша нутром, инстинктом оперативника чувствовал, что в этом так называемом престижно-респектабельном месте живет и действует изощренно-мошенническая уголовщина, обслуживаемая армией высококлассных адвокатов. Саша тяжело вздохнул. УК России на девяносто девять процентов вступает в противоречие с русским характером, несмотря на то что большинство считает его чрезмерно гуманным. «В принципе все понятно, — подумал Саша, глядя, как к особняку подъехал побитый «жигуленок» ржаво-лишайного вида. — Брать от жизни можно, только забирая у других людей». Из «жигуленка» вышел молодой мужчина и позвонил в двери особняка. Саша подошел почти вплотную к мужчине. «Козел, — удовлетворенно нашел он подтверждение своим подозрениям. — Оделся как гастарбайтер, строитель из Молдовы, придурок, а на руке часы за двадцать тысяч баксов».

— Мальчики, — произнесла полковник ФСБ, ведущая курс «Альфонсы» в закрытой высшей школе СВР, Степанида Исаковна Грунина. — Надеюсь, — она строгим преподавательским взглядом обвела аудиторию, состоящую из той категории мужчин, ради которых женщины готовы подсыпать яд в пищу своему мужу, застрелить любовника и застрелиться сами, — что жен у вас не будет. Помните, — полковник Грунина взяла со стола дистанционный пульт и озарила экран образом женщины с тяжелым, почти квадратным подбородком и грушевидным носом, — что чаще всего вам придется работать с красавицами такого типа, которые при встрече с вами через пять минут должны верить в то, что они превосходят и Синди Кроуфорд, и Клаудиу Шиффер, и даже королеву ночи Наоми Кэмпбелл. Повторяю, — полковник Грунина сделала паузу, — верить, а не самообманываться. Дамы такого типа очень реально мыслят. Шаблин! — повысила голос полковник. — Прекратите корчить рожи, изображающие отвращение. Если бы это было не начало первого года обучения, а конец, то вы бы вылетели не только с курса, но и вообще выше быка-производителя в селе Втулове в своей дальнейшей жизни не поднялись бы. Вы все дали подписку и добровольно присягнули, назад пути нет, вы не на коммерческом курсе МГИМО, где я иногда читаю лекции, а в секретной школе разведки. Поэтому при слове «женщина» вы должны быть в полной боевой готовности во всех аспектах, даже если эта женщина страшнее самого черта. Вы должны чувствовать романтическую влюбленность и тягу к сексуальному контакту даже при виде покрытой коростой бомжихи, вылезающей из канализационного люка. Вас учат тайным знаниям о женственной сути сущего, а не тому, как манипулировать просто с женщиной. Эта чепуха для МГИМО, поэтому, — лицо Груниной озарилось улыбкой, — не надо корчить рожи, Шаблин. — Степанида Исаковна Грунина вновь указала на экран с изображением дамы. — Это супруга Масалика Турбенрогмана, астрофизика из Швейцарии, его предположение об активном существовании разума на Юпитере имеет какой-то странный подтекст опасности для мироустройства. Недавно его стали плотно опекать из ЦРУ. Жену он боготворит, она у него и научный секретарь, и лаборант, и архивариус, и горничная. Вацлавский! — вновь прервалась полковник Грунина. — Не изображайте на лице недоумение. Ученые — люди среднего рода, мужчина и женщина в одном флаконе, вместо детей они рожают гениальные идеи. Если же случается, что они обзаводятся женами и настоящими детьми, у них или рождаются дебилы, а идеи полноценные, или наоборот. В этом случае, — Грунина кивнула на экран, — идеи гениальные, детей нет, все отразилось на жене. Теперь представьте, что она может сделать для человека, который освободит в ней женщину и научит получать удовольствие от холодного мартини в жаркий полдень? Так что, дети мои, специализация «альфонс» в разведке — это высший пилотаж, и через пять лет, когда я провожу вас в большую жизнь, вы станете грозным оружием в арсенале российской государственности…

На пульте, установленном на столе преподавателя, пикнул вызов наружной охраны. Полковник надела наушники и молча выслушала сообщение, затем вывела на экран картинку с улицы перед зданием, где располагалась так называемая походная аудитория курса «Альфонсы». На экране возник молодой широкоплечий парень, задумчиво рассматривающий чудную архитектуру старинного особняка.

— Это оперативник из МУРа, — сказала полковник. — Думает, что здесь у нас какие-то подозрительные личности обитают. И правильно думает, между прочим. Вы еще не умеете заходить в полевых условиях в здание, за километр видно, что вы идете на нечто конспиративное, сопляки. Вот, например, ты, Авдеев. Прикидываешься рабочим с юга, на хлеб да квас вкалывающим, а на руке «Ролекс», который тебе подарила охмуренная тобой Хусаинова Тамара, владелица МЧП «Колбаса и мясо», а у нее, между прочим, муж и три сына-студента. Скажи спасибо, что все это произошло до твоего прихода сюда, а не то бы уже на третьем этаже в Лефортове отдыхал. В общем, так, оперативники, запомните, в течение недели он должен снять подозрения с этого здания и людей, входящих в него. Он профессионал, и вы постарайтесь быть такими.

«Гул, гам, истерика автомобильных тормозов, паника затурканных огромностью провинциалов. Шорох и шепот многомиллионного существа по имени «столичная толпа». Многолюдный кашель, отсмаркивание, отхаркивание, коллективный вдох, коллективный выдох, семь стаканов слез в сутки — это Москва. Звуки мирового города иногда колокольны, чаще психически нездоровы и всегда усреднены. Но есть у Москвы один по-настоящему искренний звук, созвучный клочковатой гармонии глобализирующегося мира. Этот звук завораживает и умиротворяет, словно накат полуденной волны и ее шипящее сползание обратно в море. Это шелестящая музыка пересчитываемых денег. Вот она, Великая Купюра! Заговоренная великими магами, владыками шестиуровневых вертикалей, на которые нанизаны параллельности. Вглядитесь, и вы увидите на этой купюре историю, искусство, вдохновение великих композиторов и музыкантов; творящего скрипку Страдивари; все семь чудес света; бледность поэта; горящие взоры актеров; философично-ублюдочную руку наемного убийцы; танцующую балерину; великих героев; совесть Льва Толстого; пышность Ватикана и куполов православных храмов; компьютеры, ракеты, государства; рождение, смерть, ум, честь, совесть. Все увидите. Деньги! Их нельзя презирать, ибо это будет ложной гордыней, которая сама достойна презрения. Деньги нельзя любить, ибо настоящая любовь всегда безответна, деньги не ответят вам взаимностью. Их нельзя уважать, ибо они в этом не нуждаются и поэтому не обратят на вас внимания. Деньги нельзя копить, ибо у вас тогда не будет времени ни на что другое. Перед ними нельзя заискивать, ибо они примут вас за нищего и ограничатся подаянием. С деньгами можно заключить договор, они честные партнеры, но дело в том, что условия договора вы неизбежно нарушите первым. И тогда неотвратимо последуют санкции. Примет ли меня Москва без денег?… — думал Саша Углокамушкин, стоя на углу Комсомольского проспекта. — Вот я просто и честно сообщил нуворишу, владыке киосков, что готов следить за чистотой вокруг его владений и разгружать товар всего лишь за полноценный завтрак и ужин, не обращая внимания на обед. И что же? Цепкий взгляд азербайджанца, у которого в крови течет память предков, торговавших пахлавой на улицах древнего Рима перед его падением, и все со мной ясно.