Мало того что после московских курсов повышения квалификации, заключающихся в работе помощника официанта в ресторане «Первая скрипка», Игорь Баркалов стал капитаном и старшим инспектором уголовного розыска, так его еще и назначили руководителем следственного отдела первого отделения милиции, которое находилось в самом центре Таганрога и ничем, кроме цифры, не отличалось от третьего отделения милиции городского района Касперовка.

— Я на тебя надеюсь, — сказал ему перед назначением полковник Самсонов. — В этом районе полно карманников и прочей посягающей на репутацию города сволочи. Рецидивистов мало, но правонарушений, как ни странно, от этого не меньше.

Игорь промолчал. И ему, и Самсонову, и любому оперативнику хорошо известно, что ранее судимые — это не самый сложный случай. Из десяти освобождающихся из мест лишения свободы семь состоят на связи с оперативниками уголовного розыска. Это и хорошо и плохо, но больше хорошо, хотя в итоге все равно плохо. Гораздо сложнее, особенно в последние годы, работать с несудимыми. Они всегда непредсказуемы. Преступный мир XXI века отличается изощренностью и организованностью.

— Карманники и хулиганы, склонные к мордобою, грабежу и изнасилованиям, — заметил Игорь Баркалов, — являются визитной карточкой нашего города…

— Что ты мелешь? — перебил его Самсонов. — Визитной карточкой города является море, Театр Чехова, заводы, пароходы, Петр Первый, акации и…

— Слава Савоев, — вставил реплику Игорь Баркалов и, осторожно поглядев в сторону Самсонова, добавил: — И вообще красивый город.

— Слава Савоев, — Самсонов с тоской посмотрел в потолок, — это не визитная карточка, это твой друг и мой подчиненный, а если будешь продолжать ехидничать, то вместо руководства оперативным отделом займешься входящими и исходящими бумагами управления.

На этих словах в кабинет заглянула секретарь, голова в кабинете, а все остальное, вызывающее уважительное внимание у многих мужчин, осталось в приемной:

— Возьмите трубочку, Семен Иосифович, это Рокотов.

— Самсонов слушает.

Судя по тому, как менялось лицо полковника в процессе общения с мэром, можно было догадаться о его возрастающей зависти к глухим.

— Да вы что, — фальшиво изумился он, — не может быть! Игорь Баркалов тоже почему-то напрягся и стал внимательно прислушиваться.

— Шесть автомобилей? — равнодушно удивился Самсонов. — Но он же все-таки обезвредил преступника с оружием, и вообще у нас специфика работы такая. — Он нахмурился и, взяв ручку, сказал собеседнику: — Значит, говорите, витрину ресторана «Таганрог» в одноименной гостинице и второй вагон трамвая? — Лицо Самсонова неожиданно посветлело. — Пострадавших нет, хорошо, и… — Он вскинул брови в неподдельном изумлении. — Сейчас на заводской трубе завода «Красный Котельщик» занимается рукоприкладством на верхней площадке? Еду, еду, конечно. — Самсонов положил трубку и мрачно посмотрел на Игоря.

— Кто? — уже давно все понял Игорь Баркалов.

— Слава Савоев, — обреченно вздохнул Самсонов и, покосившись на свои погоны, уточнил: — Визитная карточка.

Легкая стервозность Лидии Моисеевны Глебовой воспринималась окружающими ее поклонниками мужского пола как нежная и многообещающая сексапильность. Видеть в женщине прекрасное даже в том, что со временем будет приводить в бешенство, беда всех мужчин.

Раннее солнечное и теплое майское утро мчалось навстречу Лидии Глебовой свежими и радостными потоками. В шесть часов утра она каталась на спортивном велосипеде «Трик» вокруг большого поля стадиона «Авангард». Стадион влачил жалкое существование в окружении продуктово-вещевого рынка с одной стороны и трамвайно-автомобильной дороги на фоне пригородного вокзала — с другой.

Лидии Моисеевне Глебовой было двадцать лет. Красивые ноги и прекрасное лицо, а все остальное скрыто под белыми шортами и майкой фирмы «Рибок». Судя по притягивающему взоры натяжению шорт, меланхолично покачивающихся влево-вправо на сиденье велосипеда, под ними тоже все было значительным и прекрасным.

«Чудесная девушка Лида» делала круги вокруг стадиона и улыбалась собственным мыслям. На ее стороне была видимая молодость, красота и майское утро, демонстративно пронизанное солнцем, на ее стороне была кипучая многолюдность наполняющегося торговцами и покупателями рынка, а против был лишь один ничем не выделяющийся человек в сером пиджаке и мятых брюках.

Наполненные оптимизмом мелодии дня добродушно перетекали в слегка печальное звучание вечера, но Катя Воскобойникова воспринимала это как разминочную гамму грядущего завтра рассвета. Любовь, самая распространенная форма идиотизма, овладела ею. Пульс любви она ощущала даже в кончиках пальцев и мочках ушей, не говоря уже о других, более приспособленных для этого частях тела. Катя всей трепетной сутью семнадцатилетней непуганости была готова к любому, даже самому беспросветному, счастью. Вокруг нее клубился май, цвели каштаны и звучала музыка, комковато выливающаяся из открытой форточки жилого пятиэтажного дома. Она стояла возле здания металлургического колледжа и возбужденно смотрела в сторону магазина «Мелодия». Катя ждала Василия Лаптева и слегка вздрагивала от захлестывающей ее нежности. Любовь семнадцатилетних, если ее отобразить в неприхотливой метафоре, это нечто среднее между необъезженной юной кобылой и окончательной уверенностью психиатра в заболевании своего пациента. Василий Лаптев был настоящим красавцем: нос, губы, ленивая походка мальчика-любимчика, дорогая одежда и томный взгляд для заманивания девочек. Типичный провинциальный плейбой. Катя так страстно и трепетно ждала его, что, конечно же, не могла заметить, как пристально с другой стороны улицы смотрел на нее мужчина в сером пиджаке и мятых брюках. У мужчины было блеклое, невыразительное лицо жителя окраин и странные, напоминающие вдохновение, аристократические руки…

— Смысловое значение жизни заключено в смерти, — произнес Анастас Ильин и, внимательно глядя в глаза Славы Савоева, уточнил: — Какого хрена вам от меня надо?

Анастас Ильин, известный по кличке Стасик, был задержан по обвинению в убийстве Анатолия Лысова, Лысого, во время драки на квартире у Валентины Карповой, более известной как Акула.

— А ты по дыне не хочешь, — возмутился Слава Савоев, — философ недоделанный? — Слава вытащил из ящика стола резиновую дубинку и, приподнявшись, огрел ею Ильина по спине, оправдывая свой поступок неоспоримой фразой: — Убивать людей нельзя категорически.

— Больно! — взвизгнул Анастас Ильин, выгибая спину. — Я же все как на духу рассказал, написал и подписал добровольно.

— Да ты что? — Сняв трубку телефона, Слава соединился с Басенком. — Степан, Ильин у тебя с чистосердечным проходит? — Выслушав Степу, он удивленно добавил: — Тогда зачем я его тут бью как собаку, все ребра и зубы повыбивал и стул о голову разбил?

— Но-но! — предостерег его на всякий случай Стасик и крикнул в сторону телефона: — Командир, возвращайся скорее!

Степа Басенок попросил Славу побеседовать минутку с этим дебилом, пока он — срочно надо встретиться с агентом — не вернется.

— Ну ладно, ладно, — добродушно успокоил Стасика Слава Савоев, пряча в стол дубинку. — Я же не знал, что ты хороший парень. — Он вытащил из ящика Степиного стола пачку сигарет «Ростов» и протянул их Стасику: — Откупные. — Затем порылся во втором ящике и достал зажигалку. — А это наградные за чистосердечное признание, которое, если честно сказать, никому и даром не надо…