— А вот ваш сын в пьяном виде ходил голый по двору.

— Это ложь! — гневно возразил Иван Максимович. — Он был в трусах и трезвый.

— Понятно, — помрачнел лицом полковник Самсонов. — Не голый, а в трусах.

Потерявший дар речи, с расцарапанным об асфальт лицом, Дыховичный, на голову которого заботливая супруга надела цветастую пляжную панаму, сидел в коридоре перед кабинетом Самсонова и тупо смотрел в стену. Ни он, ни Самсонов, ни Иван Максимович Савоев, никто в УВД и городе не знал, что в эту секунду кавалькада солидных сине-мигальных автомобилей пересекла границу города и помчалась по его центральной улице. Вскоре один, вполне тянущий на правительственный, «мерседес» отделился от кавалькады и прямиком направился к УВД, через сотню метров еще один,

уже явно правительственный, «мерседес» направился к зданию УФСБ, что на улице Греческой соединяется территорией с Театром имени Чехова.

Первый замдиректора ФСБ Олоничев, глава Управления внутренних дел Ростовской области, и неизвестно какими путями, связями и личными качествами прибившийся к нему на странную должность доверенного лица подполковник Абрамкин, сопровождающие полпреда президента по Южному округу Таганцева, прибыли в Таганрог для участия в открытии ежегодных чеховских чтений в рамках культурных мероприятий общероссийского значения, совпавших с пожеланиями ЮНЕСКО, объявившего весну этого года «Весной Чехова».

Вскоре начальство начало ревизорскую войну — сразу же и по всем направлениям. В 11 часов утра Таганцев уже входил в административное здание на улице Ленина, а первый замдиректора ФСБ как бы невзначай заглянул в городское Управление ФСБ, ну а областной комиссар Кияшко в сопровождении странно-вездесущего Абрамкина вошел в здание городского Управления внутренних дел и сказал, добродушно прижмуриваясь, опешившему дежурному по управлению:

— Здравствуйте, лейтенант.

— Привет, Подпрыжкин, — помахал рукой нервному лейтенанту Абрамкин. — А вот и я, прямо из Сочи.

В 11:40, когда Слава Савоев ехал в отцовском «жигуленке» на встречу с бывшей одноклассницей в кафе «Шоколадница» и воспринимал досадный случай с гантелью и Дыховичным как давнее, ушедшее в былинную историю событие, в Управлении внутренних дел пульсировало и действовало настоящее.

— Какими судьбами, Дых, сколько лет не виделись!

Областной комиссар распростер объятия и пошел навстречу Дыховичному, спускающемуся со второго этажа в сопровождении бережно придерживающей его под руку супруги. Нос, лоб и подбородок Дыховичного были в ссадинах, а пляжная цветастая панама, лихо сдвинутая на затылок, пижамные брюки и шикарный пиджак, из-под которого виднелась волосатая грудь, делали его похожим на рецидивиста.

— А-а, — слабо улыбнулся комиссару Дыховичный и тоже раскрыл объятия. — Колька, рад тебя видеть, ментяра.

Дыховичный и Кияшко, оказывается, были друзьями с юности, оба из города Белая Глина, оба в один день призваны в армию, где и прослужили в одном полку и в одном взводе всю службу. Далее пути их разошлись: Николай Леонидович Кияшко пошел в милицию, а Илларион Кузьмич Дыховичный поступил в Московский институт эксплуатационной целесообразности (МИЭЦ). И вот друзья неожиданно встретились.

— Рассказывай, Дых, что случилось? — стал требовать комиссар.

И Дыховичный рассказал. Подполковник Абрамкин, увидев торопливо спускающегося навстречу начальству полковника Самсонова, снял с головы фуражку и прижал ее к груди.

В 12 часов Слава Савоев сидел за столом кафе «Шоколадница» с предназначенной ему во временные невесты Любочкой. Рядом с ней находилась Таня Литвинова и пила красное вино каберне.

— Ну и как тебе Любочка? — спросила она у Славы. Непонятно, кто у Любы был папа, но мама точно была нигерийкой из женской сборной по баскетболу, оперативник в этом ни секунды не сомневался. Если к параметрам 96-60-96 прибавить большие синие глаза, тонкие, аристократически безупречные черты европейского лица и черный, с нежным тюльпановым оттенком, цвет кожи, то становилось понятным, почему Слава Савоев замер от восхищения, увидев Любовь Александровну Кракол…

Покойный «плейбой» Саша Кракол по кличке Крокодил, до Глории Ренатовны Выщух и до ныне покойной Софьи Андреевны Сычевой, жил одно время с нигерийкой, московской студенткой, много лет назад приезжавшей на летнее время в Таганрог вместе со своей подругой, студенткой журфака МГУ, будущей мамой Тани Литвиновой. Саша Кракол не мог оставить без своей любви чудом залетевшую в город нигерийскую красавицу. А когда она забеременела, он расписался с ней в загсе и дал дочери свою фамилию. Правда, затем он влюбился в китаянку и бросил нигерийку, но все это в далеком прошлом. А в настоящем перед Славой Савоевым сидела африканка с европейскими чертами лица и спрашивала у него:

— Слава, тебя уже выгнали из уголовного розыска или это произойдет через несколько часов?

— А что случилось? — вдруг заволновался Слава. — Ты про что?

— Она у нас колдунья, провидица, ведьма-вуду, — с любовью посмотрела на подругу Таня Литвинова. — Ты лучше не ссорься с ней, а еще лучше женись.

При этих словах Слава заглянул в голубые глаза Любочки, вздрогнул и тихо произнес:

— Ну что, принцесса, замуж за меня пойдешь?

В 12.50 Ивану Максимовичу Савоеву было предложено написать рапорт об увольнении из органов внутренних дел по собственному желанию, а комиссаром Кияшко здесь же, в Управлении внутренних дел, был подписан приказ об увольнении из уголовного розыска старшего оперуполномоченного капитана Савоева Вячеслава Ивановича за профнепригодность и возбуждении против него расследования по факту превышения служебных полномочий, повлекшего за собой легкие телесные повреждения и нравственную травму у гражданина России Дыховичного Иллариона Кузьмича. Кроме того, Иван Максимович был обвинен в ношении табельного оружия вне служебной деятельности, хотя все, включая самого Кияшко, знали, что служебная деятельность участкового равна 24 часам в сутки…

Когда Слава Савоев, придерживая Любу Кракол за узкую, воистину аристократическую «эбонитовую» ладошку, помогал ей сесть в салон «жигуленка», возле них притормозила миниатюрная «Ока», и вышедший из нее Николай Стромов печально сообщил Славе, что семья Савоевых с этого момента не имеет к органам правопорядка никакого отношения и что Славе некоторое время лучше избегать встречи с Иваном Максимовичем.

Пока Слава переваривал неожиданное сообщение, к ним широким спортивным шагом подошла Таня Литвинова и спросила:

— Слава, вы сейчас на смотрины или сразу в загс?

— Мы сразу в эмиграцию, — объяснила подруге Любочка, выставив из салона на асфальт одну ногу. — Уже начались политические преследования нашей контрастной любви.

— Значит, так, Стромов, — задумчиво произнес Слава Савоев. — Ты меня не видел, а я тебя тем более.

— Хорошо, не видел, — покивал головой Николай. — А дальше что?

— Надо позвонить Игорю и Степану в Москву. — Слава потихоньку стал успокаиваться. — А там посмотрим.

— Ну… Слава, — сразу же огорчился Степа Басенок, которого Слава разыскал по одному из телефонов МУРа. — Даже не знаю, что сказать.

— Я понимаю, Степан, — согласился с начальником группы Слава Савоев. — Такие вот дела.

— Ладно, — продолжал Басенок, — езжай в Ростов, выходи на этого чудо-доктора, ищи пропавших девушек. Никому ничего не сообщай, Самсонову на глаза не попадайся, я ему сам позвоню и скажу, что ты внедрился в ОПГ. А там — как выведет кривая, то ли грудь в крестах, то ли меня тоже выгонят.

— Понятно, — обрадовался Слава. — А вы в Москве, наверное, из казино и ресторанов не вылезаете?