– Пожалуйста, сэр.

– Ваши слова подействовали, как аспирин. Большое облегчение. Я принял две таблетки, утром вызову врача.

– Очень хорошо, сэр.

– Теперь, пожалуй, постараюсь поспать. Надо набраться сил, чтобы завтра явиться в Колонию Роз. Там наверняка очень много художников, а с разбитым лицом нелегко перед ними предстать. Вчера трудно было подумать, как выйти на всеобщее обозрение с двумя прыщами.

– Немного отдохнуть – хорошая мысль, сэр.

– Спасибо за лед, Дживс. – Я вернул ему компресс. – Пусть нос немного оттает во сне, а когда я проснусь, мы опять заморозим его.

– Да, сэр.

Выло около десяти, но я проспал до вечера, несмотря на грязные, пропитанные табачным дымом одеяла и простыни в мотеле. Так устал, что грязь не имела значения.

После пробуждения мы заказали в номер китайскую еду, посмотрели телевизор, немного почитали, причем я все время прикладывал к носу лед. Может быть, Дживсу хотелось познакомиться с Саратогой, но я такого намерения не испытывал, и он добросердечно остался со мной. Завершив чтение, обсудили эпопею Пауэлла «Танец под музыку времени», кое-что упустив в дискуссиях в нашем читательском клубе, и оба согласились, что Уидмерпул – один из самых отвратительных персонажей в литературе всех времен и народов.

– Фактически ненамеренно, – сказал я, – но Уидмерпул более или менее виноват в гибели Стрингема и Темплера на войне. Будучи вышестоящим начальником, отдал приказы, выполняя которые они погибли, может быть, из-за того, что потешались над ним в частной школе… Английская частная школа причиняет огромный вред. Хотя, кажется, царствующий там садизм порождает хороших поэтов. В поэзии британцы значительно превосходят американцев. Тем не менее я терпеть не могу Уидмерпула.

– По-моему, сэр, справедливость не восторжествует.

– Вы хотите сказать, Уидмерпул в конце концов одержит верх?

– Предчувствую, сэр.

– Вполне веское основание для дальнейшего чтения.

– Да, сэр.

Обсуждение продолжалось. Около девяти я опять лег в постель, натянул одеяло до подбородка.

– Дживс, меня беспокоит, что подумают художники о моем лице.

– Я бы на вашем месте не беспокоился.

– Трудно не беспокоиться, думая о том, что подумают люди. Тут не выкрутишься.

– Совершенно верно, сэр.

– Тем не менее, несмотря ни на что, мне надо отдохнуть.

– Абсолютно согласен, сэр.

Поэтому я проспал до утра, почти десять часов, в чем действительно нуждался. Эпизод в Шарон-Спрингс практически лишил меня сил, как свечу, зажженную с обоих концов, а также и посередине.

Около девяти мы сидели в «каприсе». Опять выдался солнечный день, благоприятный для рака кожи и игры в теннис. Я был в темных очках, в мягкой хлопчатобумажной шляпе, купленной много лет назад у «Вулворта» в Принстоне. Такие шляпы носят пенсионеры во Флориде и других теплых местах. Стараясь скрыть увечья, чувствовал себя человеком-невидимкой, только не забинтованным.

– Дживс, я чувствую себя человеком-невидимкой, – сказал я, запуская мотор.

– Это со всеми часто бывает, сэр, – отвечал он.

– Я говорю не в психологическом смысле. Имею в виду фильмы о человеке-невидимке.

– Очень хорошо, сэр.

Если бы я говорил в психологическом смысле, то сообщил бы Дживсу, что нахожусь в неплохом настроении. Вчерашнее отчаяние вместе с похмельем почти испарилось. Даже наполовину возникли надежды, пусть вместе с волнением. Явиться в Колонию Роз – все равно что впервые прийти в школу. Примут ли меня за своего? Приживусь ли я там? Не испугаю ли обитателей своим видом? Возможно, приличная одежда отвлечет внимание от увечий, если придется снять очки и шляпу. На мне были брюки цвета хаки, клетчатый спортивный пиджак, голубая рубашка, желтовато-зеленый галстук с часовыми циферблатами – вполне подходящий наряд для первого школьного дня, равно как и для первого дня в художественной колонии.

Колония Роз располагалась на краю города, приблизительно в четверти мили от знаменитого ипподрома Саратоги, который мы хорошо рассмотрели, проезжая мимо. Действительно, прекрасный ипподром, окруженный старыми – по американским меркам – высокими деревянными трибунами и, конечно, запасной земляной овальной дорожкой, заросшей травой, в дополнение к изумрудно-травянистому полю посередине между выложенными дерном кругами для скачек и для стипль-чеза.

Ипподром и усадьба находились на Юнион-авеню, разделенные густой лесной полосой, посреди которой открывался тайный въезд в Колонию Роз, – художники страшно нуждаются в уединении, чтобы налогоплательщики не имели понятия о творческом процессе, требующем долгого сна и медлительности, иначе и без того скудное финансирование моментально урежется.

Не обращая пристального внимания или не имея превосходного штурмана вроде Дживса, можно было б легко проскочить мимо темной узкой прогалины, где стоял крошечный выцветший деревянный указатель с выведенной старой краской надписью: «Колония Роз. Частное владение», а за ним выше по подъездной дорожке высились две заросшие плющом каменные колонны, напоминавшие два старых передних зуба. Видно, на них в девятнадцатом веке крепились затейливые ворота, когда колония служила жильем и поместьем какого-нибудь стального барона.

– По-моему, въезд справа, сэр, – подсказал Дживс.

Я быстро выкрутил рулевое колесо «каприса», хотя, выполняя маневр, не вписался в боковую колею, резко и неуклюже затормозил, как раз вовремя, чтоб не врезаться в каменный зуб. Подал машину назад, въехал в бывшие ворота более или менее приемлемым способом.

– Прошу прощения, Дживс, – извинился я. – Надеюсь, вас не сильно тряхнуло.

– Ничего страшного, сэр, – заверил он.

– Что же, старт в своем роде удачный, хоть такой старт называют удачным как раз потому, что все частенько так стартуют, – сказал я, стараясь скрыть смущение из-за неловкого поворота.

– Очень хорошо, сэр.

Мы проехали дальше по длинной тенистой лесистой дорожке – с обеих сторон тянулся густой лес с унылыми деревьями, загораживавшими солнце, – миновали маленький темно-зеленый пруд, после чего дорога круто шла в гору, змейкой спускалась вниз; обзор слева и справа по-прежнему загораживали деревья, пока машина внезапно не выскочила на вершину плато, где перед нашими очарованными взорами открылась холмистая лужайка размерами примерно с футбольное поле, на вершине которой стоял особняк – американский замок высотой в четыре этажа, сложенный из серебристых камней, импортированных из Италии, с витражными окнами, поросшими плющом карнизами, медной крышей, многочисленными деревянными ставнями, затейливыми флюгерами, въездными воротами и, если ближе приглядеться, полуразрушенными горгульями.

Я остановил машину, мысля кинематографически. Когда смотришь фильм о жизни высших классов британского общества, действие почти всегда происходит в огромном поместье, причем «дом», «родовое гнездо» первым делом показано с воздуха, внушая исчерпывающее представление о его великолепии.

Далее следует крупный план – чаще всего слуга идет в кладовую с только что подстреленной птицей или с бутылкой вина из какого-то подсобного погреба.

Затем вновь крупным планом владелец поместья, какой-нибудь лорд у окна в полном унынии, в тоске и расстройстве, что-то замышляет. Следующие кадры часто изображают женщину в интерьере, перед зеркалом, расчесывающую пышные, блестящие волосы – блондинку или брюнетку, – в одних трусиках. Снята она, как правило, со спины, но лицо видно в зеркале – мы получаем редкую возможность одновременно видеть красавицу сзади и спереди. Сюжет полностью ясен – богатство, одиночество, секс. Я решил, что Колонии Роз подошел бы такой кинематографический ряд.