Слишком долго рассказывать о том, как мы узнали правду, и о том, как мы добыли это…"
При этих словах металлическая грудь Чипа раскрылась и из неё выдвинулся миниатюрный чёрный ключик.
Чип продолжал:
"…Отсюда уже недалеко до цели. Всего-то пятьсот километров. Мир называется Ован-Тульбук. Там текут две реки — в одной сладкая, в другой горькая вода. Не советую пить не ту, не другую… На Ован-Тульбуке много холмов, но вам нужен тот, который такой же чёрный, как и этот ключ… У подножья холма найдёте дверцу. Откройте её ключом, и пролезайте… Окажетесь в странном, огромном мире; там, где душа ЧИПА томится…
Да — много времени прошло. Но время не властно над духом нашего императора — он переселяется из тела в тело, но только не может вспомнить, кто он на самом деле. Вам его найти следует, и заставить съесть вот это яйцо…"
Из груди Чипа выдвинулось яйцо — размером не больше перепелиного, и покрытое тонкой разноцветной пыльцой, которой невозможно было счистить.
"В этом яйце — необходимые знания, вся память его. Поглотив его, он вернётся к нам; и наша славная империя Ой-Чип-он, проснётся. Всё. Силы мои на исходе… Только выполните это. Помните, многие-многие надеются на вас…"
От Чипа отвалилось ещё несколько железных ножек, он раскрыл рот, но закрыть уже не смог… Настали его последние минуты.
И всё же Винд спросил у него:
— Если тот мир такой громадный, если в нём проживает невообразимое множество людей, то как же мы найдём вашего ЧИПА?
Малый Чип безмолвствовал. Тогда Эльрика поправила его застрявшую челюсть. Тот вновь заскрипел:
— Вы окажетесь неподалёку от места, где он живёт. Ну а яйцо с его памятью само притянет вас к нему… Помните: от вас зависит судьба целой империи…
И это были действительно последние слова Чипа: от чрезмерного усилия отвалилась не только его челюсть, но и всё туловище развалилось на несколько частей. А после того как Винд взял ключ и яйцо — подрагивающие останки распались в ржавую труху, которую унёс ветер.
— Обещаем. Сделаем, — пробормотал Винд, а затем обратился к Эльрике:
— Ну что: слыхала о таком мире — Ован-Тульбук?
— Читала о нём в одной из книжек, — ответила Эльрика. — Но там ничего особенного написано не было: мир, как мир…
— Но а ты поможешь мне? — спросил Винд.
— А ты действительно собрался туда? — удивилась Эльрика.
— Ну да. Ведь я же обещал Чипу!
— Просто я привыкла жить в таком окружении, где обещания не выполняются… Конечно, я тебе помогу!
— Ну а ты, Крылов, не против? — спросил Винд у корабля.
— Я то не против, но вот твои родители будут волноваться.
— Ну, да! Я обещал, что вернусь через две недели, а уже почти две недели и прошло.
— А ты очень далеко от дома…
— Ага… Значит, всё равно, вовремя не вернусь. Так что небольшой полёт на Ован-Тульбук ничего не изменит. Зато я сделаю доброе дело…
— Я готов, — спокойно ответил Крылов.
После этого кораблик начал подниматься. А снизу донёсся жалобный, прерывающийся всхлипываниями и кашлем голос уже почти не императора Пуддела:
— Куда же ты, дочурка единственная моя?!
Эльрика, перегнувшись через борт, крикнула ему:
— Ладно, так уж и быть — я потом вернусь! Не на совсем, конечно, а так, погостить, посмотреть, как устроилась вся ваша компания! Покедова! — и она даже послала ему воздушный поцелуй.
Обернувшись же к Винду, сказала:
— …Вот, даже немного жалко его стало. Хотя такое сентиментальное прощанье и не входило в мои планы.
Хотя Винд предполагал, что им ещё придётся залетать на разные встречные миры, и расспрашивать у тамошних обитателей, как попасть на Ован-Тульбук, всё оказалось легче.
Дело в том, что Эльрика, хоть и сказала, что этот Ован-Тульбук ничего существенного из себя не представляет, а всё же запомнила книжных карт, где этот мир находится относительно её родного Хэймегона, и она указывала Крылову, куда лететь…
Пантера Ява лежала на палубе, ожидала опасных приключений и кровавых схваток. Златопёрая Аша спокойно восседала на изумрудном парусе, ну а Винд и Эльрика стояли возле борта, глядели на те величественные облачные громады, возле которых они пролетали.
Пролетели они поблизости от мира, где, на возвышенности стояла громадная харчевня, и источала столь приятные ароматы, что в желудках начинало урчать и слюни текли.
На крыше харчевни лежал толстый, румяный парень, жевал пирог, запивал его каким-то напитком, и, глядя на пролетающий корабль, кричал:
— Э-эй, залетайте к нам! Угостим наславу!..
— Спасибо, но у нас дела очень важные и нетерпящие отлагательств! — крикнул в ответ Винд.
А Эльрика спросила у него:
— Разве не терпящие отлагательств? Ведь Чип опоздал на пятьсот сорок пять лет; так что ещё несколько часов ничего не решат. Зато мы можем очень вкусно перекусить.
На что Винд ответил:
— Честно говоря, мне страсть как хочется перенестись в тот загадочный, громадный мир, совсем не похожий на наши обычные миры.
— Смотри, не заблудись там.
— А ты что — не пойдёшь со мной?
— Посмотрим…
В кожаной сумке, прикреплённой к поясу Эльрики лежала книжка с её любимыми стихами, но девушке не надо было доставать эту книгу и читать: ведь она помнила все записанное там наизусть.
И вот, глядя на миры, возле которых они пролетали, начала декламировать:
Есть ли край у Многомирья?
Есть ли грань, где все миры;
Став холодной, мёртвой пылью,
В тень уходят до поры?
Есть ли край перерождений?
Есть ли миг, когда все мы,
Охладев от всех стремлений,
Позабудем жизнь и сны?
Был ты плотником, матросом,
Королём, конём и псом;
Был цветком и просто просом;
Был один и был вдвоём…
Ты сказал от жизни к жизни,
Сквозь эпохи и миры;
И, быть может, ты в пустыне,
Создал эти вот стихи…
— А кто их автор? — спросил Винд.
— Макс Пустынник. Жил в пустынном мире, был отшельником и аскетом.
— И он верил, что душа после смерти перерождается в другом теле?
— Это была одна из его многочисленных теорий.
— Ну уж мне жизнь в пустыне точно не понравилась бы! Да ещё аскетизм! Не — это точно был не я… То есть, не я написал эти стихи в другой жизни. Хе-хе…
— Ну, не зарекайся. Ведь ты столь стоически отказался от предложенного нам угощенья; а вот я бы перекусила…
— Приключения превыше всего!
Через пять часов Крылов произнёс:
— Мир Ован-Тульбук в пределах видимости!
Голос у корабля был сильным и радостным: ведь он летел в потоках солнечного света, а это было самым прекрасным для него занятием.
Что же касается Ован-Тульбука, то он как и все неисчислимые миры в Многомирье своё неповторимое лицо. Две реки: одна зеленоватая, другая синеватая опоясывали его; кое где из сиреневой почвы пробивались кристаллы, а также — трубки из которых исходил радужный дым. Впрочем, этот дым не отлетал слишком далеко от Ован-Тульбука.
Никаких поселений там видно не было; зато холмов имелось превеликое множество; были там холмы высокие и низкие; светлые и тёмные, но трудно было сразу определить — какой же холм самый тёмный, то есть — нужный им.
Они сделали несколько кругов над Ован-Тульбуком, и даже глаза у них подустали от того, что они постоянно вглядывались. Наконец, Винд произнёс:
— Нет, не могу выбрать.
— Плохо, что ты такой нерешительный, — молвила Эльрика.
— Может, Аша нам поможет? — произнёс Винд. — Эй, Аша, хватит тебе там на мачте сидеть; давай-ка, выбирай, какой тут холм самый тёмный!