— Прекрасный учитель, — сдержанно сказал Медведев.
Величко сладко потянулся, нисколько не заботясь, что теряет свой начальнический вид, и промолвил мечтательно:
— Хорошо бы вечерком сыграть в преферанс. А? Как вы смотрите на эту идею, граждане северяне?
— Что ж, приходите вечером в гости, — после некоторого раздумья откликнулся Артем Петрович. — Если, разумеется, не сочтете, что я задабриваю комиссию…
— Нас не задобришь! — многозначительно сказал Величко, собирая в папку бумаги.
На пятый день работы комиссии на культбазу приехали чукчи из тундры, требуя, чтобы им отдали детей. На этот раз школа должна была расстаться сразу с тремя учениками. Встречал чукчей вместе с начальником культбазы и Величко. Зная десяток чукотских слов, он старался выказать полнейшее радушие гостям и был искренне раздосадован, когда понял, что гости отвечают ему ничем не пробиваемым бесстрастием.
Среди приехавших был и Майна-Воопка.
— Мы должны забрать своих детей, — внешне спокойно сказал он.
— Сначала надо попить чаю с дороги, — предложил Артем Петрович, вдруг почувствовав себя необычайно сиротливо на этой холодной, снежной земле. «Ах ты ж, страна Беломедведия… какие ты еще преподнесешь нам сюрпризы?»
— Мы хотим видеть наших детей! — уже тоном ультиматума сказал Майна-Воопка.
— Сейчас вы их увидите. Почему вы хотите их забрать?
— Им надо учиться понимать оленей.
— А не потому, что вас кто-то пугает бедою? Доходили до меня вести, что очень уж старается черный шаман Вапыскат.
Спутник Майна-Воопки, сухой старичок, закивал головой, охотно подтверждая:
— Да, Вапыскат всегда пугает. Он предрек Омрыкаю смерть…
— Омрыкай — мой сын, — сказал Майна-Воопка, блуждая тоскливым взглядом по снежной поляне у школы, где возились ребятишки. — Я не очень верю черному шаману, больше хочется верить Пойгину… Этот человек предрек моему сыну жизнь… Но как знать, какой из шаманов окажется прав?
— О чем они толкуют? — слегка приплясывая, чтобы согреть ноги, спросил Величко.'— Если они приехали за детьми — это уже скандал. Большой скандал. Поверьте, я не хотел бы, чтобы в нашем акте… Очень прошу вас, сделайте все возможное, чтобы родители успокоились и оставили детей.
Медведев чувствовал, что Величко говорит искренне. «Что ж, его можно понять. Но кто поймет меня?»
— Идемте пить чай, — пригласил чукчей Медведев. — Там и поговорите с вашими детьми.
— У меня внук, внучек, — уточнил старичок.
За чаем в комнате для гостей Майна-Воопка разглядывал Медведева со скрытым любопытством, на вопросы отвечал осторожно, но постепенно разговорился.
— Не сказал ли Пойгин, когда приедет ко мне?
— Ты не очень жди его…
— Почему?
— Неизвестно, чем кончатся его думы о тебе к началу восхождения солнца. Берегись, если его пригонит сюда ветер ярости…
— Ты боишься за меня или за него?
— Я не хочу, чтобы такой добрый человек, как Пойгин, совершил от ярости зло. Вапыскат перестанет закрывать рот от хохота… Я не хочу, чтобы радовался черный шаман. Радость черного шамана страшнее всякой печали.
Артем Петрович слушал Майна-Воопку с подчеркнутым уважением и надеждой, что судьба, возможно, послала ему союзника.
— Твои слова достойны самого серьезного внимания. Я рад, что повстречался с человеком такого рассудка.
— Рассудок есть у него, это диво просто, какой рассудок! — закивал седовласой головой старичок. Сморщенное личико его излучало важность и гордость. — Да будет известно тебе, что этот умный человек мой племянник.
Майна-Воопка застенчиво улыбнулся, кинув смущенный взгляд на старичка, и, видимо боясь размягчиться, нарочито строго сказал:
— Мы хотим видеть наших детей.
— Я уже сказал помощникам, чтобы их послали сюда.
Майна-Воопка снова наполнил чашку чаем, покосился на Медведева и вдруг спросил:
— Не можешь ли ты показать нам свою грудь, живот и спину?
Артем Петрович медленно поставил чашку на стол.
— Могу показать. Но зачем?
— Вапыскат наслал на тебя порчу. По срокам, ты уже должен быть весь в язвах.
— Ну, ну, я так и подумал. — Медведев, стараясь скрыть улыбку, снял гимнастерку, нижнюю рубашку. — Вот, смотрите, на мне никаких болячек…
Чукчи внимательно осмотрели Рыжебородого, старичок дотронулся до волосатой груди.
— Тебе, я вижу, можно ходить совсем без одежды, — пошутил он, — никогда не видел такого волосатого человека. — И после некоторого раздумья добавил: — Что ж, Вапыскат оказался бессильным. Так и скажем всем. Я сам скажу ему об этом в лицо.
— Вапыскат оказался еще и лжецом. — Артем Петрович подлил в чашку старика чаю. — Он боится культбазы. Он боится перемен…
— Да, о переменах говорят все люди тундры, — подтвердил Майна-Воопка. — Вапыскат пугает тем, что, возможно, сдвинулась сама Элькэп-енэр. Раньше никогда со стороны моря ничего не приходило дурного, говорит он, а теперь все переменилось. Со стороны моря веет бедой..!
— Ну а как думаешь ты?
— Пока просто думаю. Жду. Хотя каждому ясно… если из стойбищ анкалит прогнали видение смерти, то, значит, со стороны моря веет не запахом смерти, а дымом живых очагов. И надо бы черному шаману как следует понюхать этот дым и прикусить язык.
— Так заставьте его прикусить язык!
— Заставим. — Майна-Воопка снова наполнил чашку чаем, покосился на Медведева. — Ты не удивляйся, что я сердито говорю о черном шамане. Его ненавидел мой отец, ненавижу и я… Вапыскат задушил шкурой черной собаки моего старшего брата…
— Да, задушил, — подтвердил старичок. — И сказал, что его задушили духи луны за непочтительное к ней отношение. Давно это было. Перед тем как уехать на праздник в долину Золотого камня. Вапыскат этой шкурой едва не задушил Пойгина…
Артем Петрович от изумления не донес блюдце с чаем до рта.
— Почему же тогда ты боишься, что ветер ярости приведет сюда Пойгина моим врагом?
— Он пережил выскэвык. Это страшно, когда такой человек переживает выскэвык. У него душа намного обширней, чем надо одному человеку. На озере волна скоро проходит, а на море, сам знаешь, как долго не утихает буря.
— Да. Я тебя понимаю. Передай Пойгину, что я хочу, чтобы мороз непонимания ушел и подул теплый ветер доверия. Хочу, чтобы мы были друзьями. Сейчас придут к вам ваши дети. Говорите с ними, сколько вам будет необходимо…
В глубокой задумчивости вошел Медведев в свой кабинет. Не слишком ли рискованно было оставлять гостей один на один с их детьми? Мало ли по какому руслу пойдет их беседа. Не захлестнет ли детские души радость встречи с родными людьми настолько, что в них не останется ничего другого, кроме желания поскорее уехать домой? Проявят ли взрослые столько терпения и мудрости, чтобы самим не утонуть в радости встречи и тоске по детям? Не лучше ли было бы присутствовать при этом свидании и осторожно, исподволь, направлять его ход?
Артем Петрович сел в глубокое кресло у стола, не включив свет; ему хотелось побыть одному, дожидаясь исхода встречи трех школьников с их отцами и дедом. Да, он понимал, что это своего рода испытание. На что он надеется? Ну, прежде всего на детскую непосредственность, на то, что славные эти детишки не смогут не высказать всего, чем они здесь удивлены, захвачены, в конце концов, по-человечески согреты. Они в состоянии объяснить куда больше встревоженным их родителям, чем кто-либо другой. Рановато надеяться на такой исход? Может быть, может быть… И все-таки, все-таки пусть будет так, как он решил; в конце концов, пусть гости из тундры почувствуют, что у него нет от них никаких тайн… В кабинет вошли Величко, Чугунов и Журавлев.
— Что это вы впотьмах? — спросил Величко, нащупывая выключатель. — Кстати замечу, движок ваш работает отменно. Мы у себя больше на керосиновые лампы надеемся.
Медведеву очень не хотелось вступать в разговор. Сидел он все в той же задумчивой позе, устало полуприкрыв веки.
— Не больны ли вы, Артем Петрович? — участливо спросил Журавлев.
